12.11.2009 | Театр

Старая Барби в стране лилипутов

«Кукольный дом» Ли Бруера на фестивале «Сезон Станиславского»

Заранее говорили, что «Кукольный дом» станет одним из самых ударных спектаклей фестиваля «Сезон Станиславского». Рассказывали, что эта парадоксальная постановка пьесы Ибсена уже с триумфом объехала мир, и даже если в Москве она хитом не станет, посмотреть ее театралам просто необходимо. Хитом «Кукольный дом» действительно не стал -- зал филиала Малого театра зиял пустыми местами, что, к сожалению, нередко бывает на «Сезоне Станиславского». Этот фестиваль часто привозит интересные, любимые мировыми фестивалями и даже уникальные постановки, но не умеет их «продать», рассчитывая, что на неизвестные в Москве имена зритель пойдет сам, ведомый локомотивом этого смотра -- новым спектаклем Някрошюса. Но так не бывает -- московские театралы имеют некоторый кредит доверия разве что к гигантскому и существующему уже 17 лет Чеховскому фестивалю.

А между тем режиссер Ли Бруер со своим нью-йоркским театром «Мэбу Майнс», который теперь привез «Кукольный дом», уже бывал в Москве: в 1998 году на 3-й Чеховский фестиваль он привозил изумительное шоу «Госпел в Колоне». Античную историю об Эдипе в Колоне черные певцы пели в жанре госпела, как религиозные хоровые песнопения в церкви. Пышнотелые матроны в цветных платьях и тюрбанах и мужчины в ослепительных костюмах (двое значились в программках как «преподобные») пели так, что сидеть на месте было невозможно, хотелось сразу же выпрыгивать в проходы между креслами и танцевать. Но те, кто были на этом спектакле, помнят: специально арендованный под мировой хит огромный зал доронинского МХАТа выглядел почти пустым -- тогда еще «Чеховский» не был брендом и не умел зазывать зрителей на незнакомые имена. Через 11 лет, к нынешнему приезду Ли Бруера, его снова успели забыть.

Главная фишка «Кукольного дома» была известна заранее: все женщины в нем обычного роста, а вот мужчины -- лилипуты. Но все равно интересно было понять, как этот трюк работает в спектакле, что он дает пьесе и что, кроме него, может предложить классической ибсеновской драме знаменитый режиссер, в свое время работавший у Гротовского и в брехтовском театре «Берлинер ансамбль».

С самого начала становится ясно, что «кукольный дом» не метафора, а реальность. Немолодая Нора (Мод Митчелл), изображающая золотокудрую нарумяненную Барби в платье под старину, вечно скрючившись, стоя на коленках или на карачках, живет в розовом с завитушками пластиковом домике, среди маленькой мебели и кукол. Она щебечет, верещит и сюсюкает, отчего производит странное и жалкое впечатление. Ее крошечный муж Торвальд (Марк Повинелли), напротив, молод, самоуверен и почти брутален. Парадоксальным образом, он говорит с женой свысока, покровительственно, используя по отношению к своей «птичке» только уменьшительные суффиксы, и жена умильно стелется ему под ноги. Режиссер и писатель Ли Бруер сочиняет спектакль иронично, гротескно: лаская супруга, Нора носит его на ручках и возит на спине. Продолжая сегодня ибсеновский разговор об унижении и подавлении женщины в семье, американский режиссер демонстрирует, что, в сущности, женщина, как бы нелепо и жалко ни выглядела со стороны, сама этого желает и на это идет. Текст драмы тут иногда звучит будто бы намеренной игрой слов, и когда в русских титрах гневный вопль Торвальда переводят: «Ты считаешь, что я мелок?», зрители слышат, как крошечный герой, вскочив на стол и раздувая грудь, орет на жену: I am small?

Вообще, дуракаваляния тут хватает, например, когда Торвальд говорит, что в качестве элегантного занятия для женщины ему нравится вышивание и не нравится вязание -- «китайщина какая-то!», то красивая китаянка, сопровождавшая действие игрой на фортепьяно, с гневом вскакивает и хочет уйти. А Нора на ломаном русском умоляюще кричит ей вслед: «Так в тексте!»

Но в целом прием Ли Бруера довольно быстро себя исчерпывает и минут через двадцать действия, не поддержанный ни сильной игрой, ни дополнительными мыслями об этой пьесе и стоящих за ней проблемах, кажется просто фокусом.

Резкий перелом происходит в финале (спектакль уже уехал из Москвы, так что никто не обвинит меня в спойлерстве), когда Нора объявляет, что уходит из дома. Тогда вдруг поднимаются малиновые бархатные драпировки, обрамлявшие сцену, и открывают полукруг многоярусных театральных лож, где сидят семейными парами зрители-куклы. Нора и сама оказывается в ложе, она ведет свой финальный диалог с мужем, лежащим посреди сцены на кроватке, как оперный дуэт. Она срывает с себя платье и белокурый парик, оказываясь лысой и голой, а куклы-женщины встают в своих креслах, протягивая руки к живым зрителям.

Это очень эффектный финал. Хотя кажется, что, если бы вместо трехчасового спектакля можно было увидеть его двадцатиминутный ролик с завязкой и развязкой, в духе сокращенных пересказов для школьников, впечатление было бы сильнее.

Источник: "Время новостей", 11.11.2009 ,