29.06.2009 | Нешкольная история

Лоскутное одеяло

Работа школьников из Братска и Москвы Иллариона и Беллы Мироновых

АВТОР

Илларион Миронов, в момент написания работы - ученик 10 класса, лицей № 1 г. Братска;
Белла Миронова - ученица 6 класса, Центр образования № 109 г. Москвы.

3-я премия на Х Всероссийском конкурсе Международного «Мемориала» "Человек в истории. Россия - XX век".

Наша родина – город Братск. Он хорошо известен у нас в стране, как Всесоюзная ударная комсомольская стройка, где в 1950-1960-е годы была построена легендарная Братская ГЭС. Сейчас Братску 53 года, и для города такой возраст можно считать молодым.

Наши предки жили в ангарских сёлах с XVIII века и были в числе первых поселенцев, пришедших на Ангару вслед за казачьими отрядами.

Однако сегодня практически никакой вещественной памяти об их пребывании здесь не осталось. И самое обидное, что исчезло всё это относительно недавно – уже во второй половине ХХ века, когда заполнялись водохранилища. Старинные дома наших родственников были признаны не подлежащими перевозу на новое место и, несмотря на историческую и художественную ценность (резьба по дереву) сожжены, когда высвобождалось ложе рукотворных морей. Переезды на новые места были сложные, сумбурные, а потому та же судьба постигла и мебель, и большую часть утвари. Лишь немногие предметы быта и то, в большинстве своём относительно новые, остались с хозяевами.

Наша бабушка (баба Мила) ребёнком застала «Ангару, которой больше нет», когда река и её притоки были полноводными и богатыми рыбой, а по их берегам стояли крепкие сёла с красивыми деревянными домами, украшенными резными ставнями и «сибирским кружевом».

Детство бабушки прошло на одном из самых крупных притоков Ангары – Илиме. Сегодня, когда мы вместе ездим в гости к её сестре Томе, которая живёт в Железногорске-Илимском, баба Мила, глядя на расстилающееся за окном электрички Усть-Илимское водохранилище, всегда вытирает слёзы. Она показывает нам торчащие из воды круглые лысые сопки (лес на многих из них вырублен) и рассказывает, где они собирали грибы и ягоды, а под какой горой стояла её любимая школа. Малой родины нашей бабушки уже нет, и ей очень грустно от того, что она никогда не сможет увидеть места, где прошло её детство.

Мы всегда слушали рассказы бабушки с большим интересом, но до недавнего времени не задумывались о том, чтобы записать эти воспоминания и сохранить, таким образом, память о её родных местах. А может, эти впечатления просто «копились», а мы взрослели и начинали осознавать, как это важно и интересно? Сегодня бабе Миле 64 года, но ни время, ни прожитые годы, ни другие воспоминания, не смогли вытеснить самые первые, светлые и трогательные страницы её жизни.

Итак, всё началось со старого чемодана…

СТАРЫЙ ЧЕМОДАН

Этот чемодан нам всегда казался волшебным. И в нашем представлении выглядел, словно сундук из сказки, в котором хранились настоящие сокровища. Он был сделан из фанеры и оклеен чёрным, слегка липким дерматином. Имел уголки из белого металла, кучу блестящих заклёпок по периметру и очень тугие защёлки, которые нужно было открывать обязательно двумя руками, до боли нажимая пальцами на круглые неловкие шпингалеты. Ключ от чемодана давно потерялся, но и без этого далеко не каждый смог бы открыть такие замки.

Сначала он был прабабушки Тани, потом бабы Милы, а потом в нём поселились мамины любимые куклы.

Чемодан внутри оклеен бумагой в мелкую клеточку. Куклы лежат в нём лицом друг к другу, а чтобы им было уютнее, мы всегда накрываем их лоскутным одеяльцем. Его для нашей мамы сшила прабабушка Таня на машинке «Зингер». В первом классе мама ходила на экскурсию на швейную фабрику, и всем детям там дали сувениры – цветные обрезки тряпочек. Баба Мила говорит, что в рубашках таких расцветок ходил в то время весь город. Однако есть там и лоскутки постарше. Откуда они?

Этот простой вопрос оказался первым и самым важным, именно от него потянулись наши беседы с бабушкой, и открылась во многом удивительная для нас история её детства.

Так, оказалось,

ей было шесть лет, когда однажды вечером в доме приоткрылась дверь и, как будто сама просунулась кукла в бордовом шерстяном платье и чепчике из этой же материи.

Мила подошла, чтобы взять куклу, и увидела, что сзади её придерживала мама, за которой стоял и папа. Похоже, что они были рады даже больше самой Милы, что раздобыли такую редкостную игрушку.

У куклы было нежное личико из многослойной накрахмаленной марли. Однако играла ею Мила недолго: когда личико куклы запачкалось, она умыла ее, и кукла сразу обезобразилась. И вообще, не вписалась эта красивая фабричная кукла в хозяйство из камушков, стекляшек и тряпичных куколок. Миле больше хотелось посмотреть, что у нее внутри. И тогда они с соседкой Викой распороли куклу и обнаружили целое богатство – множество обрезков невиданной яркости. Как же долго и с упоением они этим потом играли!

Спустя многие годы несколько чудом сохранившихся тряпочек попали в кукольное лоскутное одеяльце. А бабушкины воспоминания стали основой этой нашей работы. Мы постарались немного рассказать о семье Милы, но всё же главными здесь остаются истории её детства.

Услышанные нами рассказы – удивительная для нас и порой трогательная жизнь маленького человека, маленькой девочки в послевоенных сибирских сёлах и деревнях, где её семья жила в разные годы.

Детство Милы, словно то самое лоскутное одеяло, где есть место и тёмным и светлым тряпочкам. Но именно потому, что это детство, ярких и пёстрых лоскутков там, конечно, гораздо больше.

ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО

Лоскуток I

СЕМЬЯ

На слово «детство» моя душа отзывается счастливым трепетом. Это было счастье полной свободы и всеобщей любви, хоть и родилась я ненужно и не вовремя за 8 месяцев до конца войны в семье, где и без того было 5 детей. Маме и папе к тому времени исполнилось 42 и 45 лет, старшей сестре Зое – 20, Гене – 17, Ольге – 14, Тамаре – 11, а младшему брату Юре – 7 лет.

По сегодняшним меркам семья была очень большая, но для того времени – вполне традиционная.

У наших прапрабабушки и прапрадедушки тоже было много детей. Наша прабабушка Таня была десятым ребенком в семье Ступина Никифора Ксенофонтовича и (Куклиной) Анны Дмитриевны. Всего у них было 17 детей. Отец Милы, наш прадедушка Егор, родился 6 мая 1900 года в деревне Игнатьево. Прадедушка Егор был по тем временам очень грамотным человеком – закончил 4 класса Нижнеилимского высшего начального училища. Уже взрослым, закончил школу-семилетку. Как говорит Мила, память у него была превосходная, он знал наизусть много стихов.

Прадедушка Егор был инвалидом Гражданской войны. Его призвали в армию весной 1919 года. Он сражался с красными против колчаковцев, был ранен в руку и контужен во время боёв на Ушаковском льду.

Интересно, что брат Егора Митрофан был призван в армию Колчаком и воевал на другой стороне.

Прадедушка Егор женился на прабабушке Татьяне в 1921 году. Татьяна к тому времени переехала из родной деревни Воробьево на Ангаре в деревню Игнатьево к старшей сестре Прасковье и нянчила её детей.

Сначала помогала воспитывать младших братьев и сестёр, потом – племянников. Ходить в школу ей не довелось, мама была совершенно безграмотной. При советской власти, сколько смогла, посещала ликбез, но успела научиться только считать и читать по слогам. Письмо давалось ей с большим трудом. Я все школьные годы читала вслух по её просьбе толстенные книги, всё пыталась ее обучить чтению и письму, но мама так и осталась с почерком начинающей первоклассницы.

Лоскуток II

ПАПА И МАМА

Папу я помню мало: он умер от инсульта, когда я только пошла в 1-й класс. Он остался в моей памяти добрым и ласковым, водил меня за ручку в школу, пока не попал в больницу. Последнее лето он работал бухгалтером в нижнеилимской конторе, недалеко от которой находился кондитерский магазинчик «Промартели». «Промартель» изготовляла конфетки из сахара, какой-то немыслимый на вкус напиток красного цвета (все это было дорого), среди прочего там пеклись очень вкусные большие калачи, не из белой муки, но мягкие и пышные. Иногда я перелазила через забор, отделявший контору от улицы, папа давал денег на калач. Отломив большой кусок для себя, я опять перелазила через забор и остатки отдавала папе.

После ранений, полученных на Гражданской войне, прадедушка Егор служил приказчиком «Востсибпушнины» – организации, занимавшейся заготовкой меха, лесных ягод, грибов и орехов, потом его в той же должности перевели в Усть-Кут. Всю семью вместе с машинкой «Зингер» и коровой Бурёнкой Егор Иванович возил за собой. Причём, во время переездов Бурёнку от деревни до деревни сопровождал пешком. но зато молоко у семьи всегда было своё.

Перед войной Егор Иванович работал народным судьёй в Нижнеилимске, а с начала Великой Отечественной войны – председателем колхоза «Советы».

Прадедушка Егор был удачливым охотником и рыбаком. Однажды весной в Илимске он поймал рыболовным саком огромнейшего налима. Это была радость для всей семьи.

Мама тоже была заядлая рыбачка. С тётей Полей она рыбачила сетями, в ледоход – саком, а на каждый день ставила «морды». Мастером по их плетению (а также всевозможных корзин) был тёти Полин муж – Саланжеев, видно, сосланный откуда-то из кавказских краев. Его все звали по фамилии, а имя было слишком замысловатое.

Как рассказала Мила, «морды» – это снасть, плетённая из ивовых прутьев. Рыба в нее заплывала на приманку, а обратного выхода не находила, так как переднее отверстие затыкалось пучком травы. Мама каждый вечер брала Милу с собой проверять «морды». Их ставили в камыши, в осоку ближе к противоположному от села берегу Илима, где течение было не такое быстрое. Милина задача была, схватившись за камыши удерживать лодку на месте, пока мама вытряхивала рыбу, клала новую приманку и ставила «морду» на дно.

Все это стоит перед глазами, как наяву: вода журчит между пальцами, а в реке отражается закатное небо.

Основным же занятием прабабушки Тани было шитьё на машинке.

Ножная машинка «Зингер» была приобретена еще в 1920-е годы, предположительно, когда прадедушка работал в «Востсибпушнине». Она и сейчас прекрасно шьёт, может быть потому, что, как говорит Мила, прабабушка ее очень любила, называла «кормилицей» и относилась к ней, как к лучшей подруге.

Мама была портниха-самоучка, но большая мастерица. Брала недорого: кругом все родня, да знакомые, хотя сама порола, стирала и перелицовывала пиджаки и мужские зимние тужурки. За машинкой мама всегда пела. Голос у нее был очень высокий и красивый. Я не слышала, чтобы кто-нибудь ещё так пел. Маленькая, я обычно сидела возле неё, слушала и переживала за чью-нибудь страшную судьбу. Мама нет-нет, да и скрутит из оставшихся тряпочек для меня новую куколку, подрисует ей лицо и тут же сошьёт платье и вырежет косыночку.

В разное время мама работала понемногу то в колхозе, то в промартели, то в пошивочной мастерской, но детей и проблем было много, и она шила, в основном, на дому, поэтому, когда понадобилось, не смогла собрать документы, подтверждающие 5 лет стажа, необходимого в ту пору для получения пенсии. Она считала это большой несправедливостью и очень гневалась, что мы, грамотные, а не смогли ей вовремя всё подсказать и пенсию выхлопотать.

К сожалению, мы своих прадедушку и прабабушку видели только на фотографиях. Прадедушка Егор умер от инсульта в ноябре 1951 г., когда ему было 52 года. Прабабушка Татьяна прожила долгую жизнь. Она умерла 24 апреля 1990 г. в возрасте 87 лет.

Лоскуток III

НА ИЛИМЕ

Лето в детстве было бесконечным и теплым. Столько было интересных дел! Купались по несколько раз в день, бывало, идёшь уже домой, встретишь кого-то и опять на реку.

Так и стоит перед глазами наша Кооперативная улица с травкой-муравкой по обочинам, где после летнего дождя стояли большие теплые лужи. Налево улицу пересекал ручей, в который сбегали огороды. Летом он пересыхал, но весной широко разливался от талой воды и быстро мчался до середины Нижнеилимска, где круто сворачивал вправо в глубокий овраг и впадал в реку. Он превращал нашу часть села в полуостров, и я помню ужас, когда надо было перейти на ту сторону по переброшенным в самом узком месте двум широким плахам, чтобы попасть в магазин, кино или библиотеку, но когда вода мелела и становилась прозрачной, не было лучшего места для игр.

Помню первую поездку по Илиму. Мне было около 6 лет, и мама, направленная в Иркутскую поликлинику, взяла меня с собой. В Иркутске жили уже замужняя Зоя и Оля, учившаяся в двухгодичном учительском институте.

До Илимска надо было плыть на лодке. Лодка была огромная с навесом посередине и высоко поднятым носом как в древнерусских былинах, только не раскрашенная, а чёрная, пахнущая смолой. Видно катеров тогда не было, и её тянули вверх по течению лошади, шедшие по берегу.

Мы с мамой сидели на чём-то высоком, она шила моей кукле обновку. Помню, что глядеть за борт вниз было страшно: вода была коричневая, чистая и очень быстрая.

Еще запомнились слева высокие, отвесные оранжево-красные берега, сплошь продырявленные ласточкиными гнездами. От Илимска до Заярска ехали на грузовике почему-то ночью. Мы с мамой сидели в кабине, и она то и дело подталкивала задрёмывавшего шофера, чтобы он не уснул.

В Заярске пересели на большой белый пароход с огромными, хлюпающими по воде колесами. На нем лежал путь по Ангаре до Иркутска

Из Иркутских впечатлений у Милы остались в памяти: очень высокий потолок в Зоиной коммунальной квартире и её восьмимесячный первенец Владик в красивом костюмчике в горошек с большим бантом под подбородком. Ночёвка у Ольги в общежитии. И то, как вечером Оля с подругами очень красиво пели у распахнутых окон. Обратная дорога маленькой Миле совсем не запомнилась.

Лоскуток IV

СЛАДКАЯ ЖИЗНЬ

Сладости и угощения нравятся всем детям во все времена. И очень многие любят собирать фантики. Это делали мы, делали наши мама и папа, и бабушка, конечно, тоже.

Мы занимались этим в основном летними вечерами, когда шедший в кино народ или просто гуляющие по тротуару ели конфеты, а обертки бросали в канаву, отделявшую деревянный тротуар от проезжей части. Кто больше соберёт, тот и богаче, ведь это были «деньги» в игре «в магазин».

Больше всего попадалось обёрток от самой дешёвой карамели «Пуншевая» – это были «рубли», «пятёрками» служили фантики из бумаги потвёрже: квадратики от конфет «Школьные» или «Пионерские» (на них был нарисован барабан и салютующий пионер), а обёртки шоколадных конфет служили «десятками». Дальше наша фантазия не распространялась (а ведь существовали еще и 25-ти, 50-ти и 100-рублевые очень крупные красивые деньги), потому что мне лично перепадал разве что рубль по праздникам, на который можно было купить 100 г драже или подушечек с повидлом.

Однажды я увидела грязный смятый рубль на полу в кондитерском магазинчике и, зажав его под пальцами ноги, таким образом, вынесла оттуда. В страшном волнении – не рванный ли – побежала к реке, отмыла рубль, высушила и потратила на себя, купив всё тех же подушечек.

Из-за того, что жили бедно, конфеты не покупались за исключением, например, как «на выборах». Это был праздник! Мама с папой шли в клуб «на выбора» чуть ли не в 6 часов утра, а там работал буфет, и они приносили домой крупные цветные продолговатые, тающие во рту драже. По нескольку конфеток давалось детям, а остальные убирались «про гостей».

Ходить в гости в селе было принято по зимним праздникам, которые отмечали, собираясь по очереди у родни и знакомых. Поскольку зимой в Сибири считались все месяцы, когда заканчивались основные сельскохозяйственные работы и на улице уже лежал снег, то к зимним праздникам относились: День октябрьской революции (7 ноября), Новый год и все юбилеи родственников и знакомых, которые выпадали на эти месяцы – с ноября по март. Интересно, что хотя почти все были крещёные, отмечать Рождество было не принято. Также не праздновали 23 февраля и 8 марта. Не помнит Мила и ни одной летней гулянки, говорит, наверное, потому, что «работы было выше крыши».

Для празднования посуды своей не хватало, поэтому её приходилось одалживать у соседей, и точно также давать потом свою: особенно рюмки, тарелки, вилки и ложки. Чтобы не спутать, на черенки вилок и ложек прабабушка Таня наносила напильником зарубки. Все продукты тоже собирали в складчину – «одному не одолеть» и специально «накапливали» к празднику, потому что обычное питание было гораздо более скромное, в основном – варёная картошка, солёная рыба, а пили брусничный чай (без заварки, просто в кипятке давили ложкой ягоду-бруснику).

Хотя в доме была своя корова, себе каждый день оставляли только кружку молока – её выпивала Мила (как младшая). Она помнит, что в подполе держали и сливки, и сметану, и масло – но практически всё сдавали в колхоз в качестве налога. Сами ели редко – только по праздникам.

Мы решили подробно перечислить, какие же продукты бывали в то время (в 1950-е годы) на праздничном столе в сибирском селе. Это круглая картошка, тушёная со свининой в русской печке (свинью обязательно забивали к 7 ноября). Холодец из свиных ножек, как вспоминает Мила – очень трудоёмкое блюдо, потому что иногда он плохо застывал (желатина не было), и прабабушка Таня очень нервничала. Солёное сало, солёные грузди, рыжики, огурцы, солёная рыба (ельцы, щука), квашеная капуста, рыбный пирог и шаньги с картошкой.

На сладкое подавалась густая рисовая каша (она или заливалась киселём, или на ней выкладывался узор из конфет-драже), сырники (замороженные на улице лепёшки из сладкого творога со сметаной), крем (взбивался из сливок и сахара – деревенское мороженое), компот из сухофруктов.

Пили спирт (он продавался в бутылках в магазине), разведённый водой – это называлось «беленькая» или разбавленный брусничным морсом – это «красненькая».

На всех праздниках много пели, поэтому «в усмерть» не напивались, песни были минорные, протяжные. Хорошо помню любимую песню Иннокентия Советского (муж маминой племянницы Надежды Алексеевны), он же и запевал речитативом:

Сидел Ваня на диване

Чай горячий допивал,

(хор повторял за солистом каждые две строчки, только очень распевно)

Он не допил полстакана

За девчоночкой послал.

Ты девчонка-раскрасотка,

Покажи свою любовь.

Я любил тебя три года

Не за ум – за красоту.

А теперь любить не буду,

На Кавказ пешком пойду.

На Кавказе в одном разе

Буйну голову сложу.

Захмелев, пускались в пляс под частушки в собственном исполнении. Частушки были единственными веселыми песнями на гулянках. Слова иногда были хулиганские, детей прогоняли.  

Ой, топни нога,

Топни правенькая,

Всё равно ребята любят,

Хоть и маленькая.

Ой, милый мой,

Да ты пошто такой –

Ты завлёк меня,

Сам ушел к другой.

 

Мене милый изменил –

Думала с ума сойду,

А подумала, решила,

Я другого заведу!

Лоскуток V

ЛЮБИМЫЕ ИГРЫ

Летом деревенские ребятишки играли, «пока глаза видят», почти до 12 ночи.

Бегали они весь день босиком, пятки обрастали коркой грязи, которую перед сном в лучшем случае сшелушивали, а чаще уставали так, что валились с ног прямо в постель с немытыми ногами.  

У детей было много интересных занятий. Например, гонять обод от колеса, удерживая его в вертикальном положении рукояткой, сделанной специально для этого из старой проволоки, которая скользила по ободу.

Такой обод от старого велосипеда без спиц очень ценился и был далеко не у каждого ребёнка.

Играли в «Огненный круг» (вроде сегодняшнего «вышибалы»); «Стрелы» – разновидность пряток команда на команду, когда прятались, оставляя на заборах мелом стрелы.

Ещё мы рыли колодцы, строили крепости и поселения. Под нашим очень высоким угором берег был довольно широкий, с хорошим чистым крупным песком. На краю угора находилось сорище – вся Набережная улица сбрасывала туда сор. На этом сорище можно было найти посудные черепки, если повезёт с узором (из них кормили кукол) и обломки кирпичей – маленький был тёленочком, большой – коровой, когда маленький терли о большой, получался порошок, который назывался молоком.

То, что дети искали себе игрушки на сорище, сегодня кажется удивительным. Однако деревенское сорище ничего общего не имеет с современными свалками.

Там был только «чистый сор» – то, что нельзя было скормить домашним животным или спалить в печке. Ведь все очистки и объедки шли скотине, все бумажки были нужны в хозяйстве. Из газет мужики делали самокрутки, исписанные тетрадки и старые книжки служили туалетной бумагой, бумажные кульки из-под конфет расправлялись и подстилались куда-нибудь в шкафы. Все тряпочные обрезки шли на заплатки или дранки, из которых вязали кружки и половики. Из лоскутков побольше и из обносков комбинировали одежду, шили мешочки под сахар, муку и крупу, а из мелких обрезков делали куколок и одежду для них.

Кроме черепков, на том сорище, как рассказала Мила, если повезёт, можно было отыскать довольно «ценные» вещи. Больше всего ей запомнилась найденная там толстая прозрачная со всех сторон гранёная пуговица какого-то лазурного цвета. Когда мама снаряжала Милу в первый класс, то сшила ей портфель из толстой чёрной тряпки, а вместо застёжки пришила ту самую пуговицу.

Лоскуток VI

ШКОЛА

Мила пошла в первый класс в 1951 году. В это время в Советском Союзе существовала школьная форма: «У девочек – классическое коричневое платье с чёрным (повседневным) или белым (для торжественных мероприятий) фартуком, завязывавшимся сзади на бант». Купить такую форму в глубинке было невозможно, да и денег, наверное, не хватило бы. Поэтому одежду для школы и портфели шили сами.

В Интернете мы нашли упоминание о раздельном обучении, существовавшем в школах с 1943 по 1954 г. Однако в Нижнеилимской школе в то же самое время мальчики и девочки учились вместе. Оказалось, что раздельным обучение было только в столицах союзных республик, областных центрах и крупных промышленных городах, а в деревнях и сёлах осуществить его было невозможно. Школы и классы и так были небольшие.

В школу я пошла в трикотажной хлопчатобумажной кофточке и сарафане, сшитом мамой из чёрного сатина (это была юбка с лямками с крылышками). Все одноклассники были одеты не лучше, а выделялась только Галя Черемных – дочь учительницы литературы старших классов. На ней одной было форменное из коричневой шерстянки платье с воротником-стоечкой. Помню свою зависть. Мы с Галей дружили и на линейке стояли рядом. Наша учительница Клавдия Иннокентьевна, дойдя до нас, почему-то объявила родителям: «Вот эти девочки будут отличницами». Так оно и было потом все 4 года, жалко, не сохранились похвальные листы с портретами Ленина и Сталина.

В каждой параллели был один класс – примерно 25 детей. Мальчики носили сатиновые рубашки и сатиновые шаровары и лишь единицы – штаны, сшитые «как брюки». Большинство детей были коротко стрижены. Девочки – ножницами, а мальчики – «под машинку», когда оставляли только чубчик.

На ногах носили ботинки, причём до тех пор, пока они не рвались, и пальцы не начинали торчать наружу. Но и в таком случае ими ещё пользовались – просто вставляли в калоши (даже, если не было дождя). Валенки надевали с первым снегом и носили до середины апреля, невзирая на лужи – это была самая недорогая и доступная обувь.

Первые полгода писали в тетрадках простыми карандашами «только палки и крючки», а потом учились пользоваться пером и чернильницей. С учебниками, тетрадями, чернилами проблем не было, а вот достать иные школьные принадлежности в селе было сложно. Мила вспоминает, как летом после второго класса на побывку приехал из армии брат Гена и привёз подарки: коробку цветных карандашей (24 штуки!) и баранки. Карандаши, конечно, быстро изрисовали – они едва дожили до начала учебного года, а невиданные доселе связки баранок Мила и её подруга Вика нацепили себе на шею и пошли с ними на улицу.

В школе Мила участвовала в художественной самодеятельности. И ребята, и учителя часто выступали на сцене клуба, который был центром жизни села. Там проходили выборы, собрания, показывали кино и устраивали концерты.

Помню, как пела Оля, одна и с подругами, а я гордилась, что у меня сестра такая артистка. Помню песни, которые пел школьный хор. «Вот газета» - это про итальянского мальчика-подростка. Там были такие слова: «Есть отчёты о футболе, жаль, что сам я не был в школе и не могу вам всё прочесть». Наше бедное детство казалось счастливым, ведь не сравнишь его с жизнью мальчика – продавца газет в буржуазном государстве или с жизнью американского негритёнка Роба из стихотворения, в котором рассказывалось о том, как мальчика из-за цвета кожи не пустили в салон автобуса («только для белых»). Он вынужден был в день своего рождения ехать из школы на крыше, а дома его ждала мама и «пирог с ванилью и цукатом весь дом наполнил ароматом». Нам было жалко Роба, хотя в Нижнеилимске, конечно, не было ни одного автобуса, и мы были бы счастливы не то, что прокатиться, а хоть одним глазком взглянуть на него, мы никогда не ели таких пирогов и не знали, что такое «ваниль и цукат».

Когда Мила училась в школе, билеты в кино стоили очень дёшево – «копейки», и все ребята постоянно бегали в клуб смотреть картины. Миле особенно запомнились фильмы «Кубанские казаки» и «Свадьба с приданым».

Я, маленькая девочка, радовалась, что где-то в деревнях уже наступила такая красивая, богатая, весёлая жизнь, значит и у нас скоро будет так же. Уже в Затопляемой, где я ходила на хор с 5-го класса, мы пели песню из этого фильма:

Свет звезды на башне Спасской

Виден нам во всех краях.

Расцветают чудо-сказки

В наших доблестных делах.

Материальная красота витала в словах, мыслях и вот-вот должна была воплотиться в реальность.

К таким историям, когда сказка вдруг всё же становилась реальностью, Мила относит, например, свой первый «настоящий» новогодний подарок, который дали сестре Ольге (учительнице) накануне 1954 года. Главным чудом в нём было нежное и ароматное яблоко – его Мила видела впервые. В Сибири фруктов не было, в 1950-е годы их не завозили в илимские магазины, а сажать специальные сорта или выращивать в теплицах, как это делают сейчас, в то время ещё не научились.

Лоскуток VII

ЗИМНИЕ ЗАБАВЫ

Сибирские зимы всегда отличались сильными морозами, однако взрослые работали, дети ходили в школу и много времени проводили на улице.

Главными зимними забавами детей были катание на санках и коньках. В Нижнеилимске любимой горкой был всё тот же крутой угор. Санки были самодельные и поэтому у всех разные.

У меня санки были очень тяжёлые, сделанные каким-то криворуким мастером (за мамино идеальное шитье) из тяжелых досок с полозьями обитыми жестью. У соседки Вики саночки были лёгкие, сделанные её отцом, похожие на маленькие нарты – предмет зависти.

Большим удовольствием для ребят была возможность прокатиться в санях. Примерно два-три раза за зиму в Нижнеилимск приезжал по делам Иван Тубинский – племянник прабабушки Тани. Он оставался у своей тёти ночевать, а на другой день запрягал лошадь в сани и отправлялся в обратный путь. Если Миле удавалось уговорить соседскую Вику, то он разрешал им, стоя на запятках саней и держась за спинку кошевы, промчаться по главной улице Нижнеилимска до нижнего конца, где дорога выходила на реку. Там он девочек ссаживал, и они тащились обратно около двух километров. Одну Милу в такие поездки не отпускали.

Сам Иван был здоровенный красивый мужик. На ночь ему стелили на полу в зале, он храпел так, что даже я, очень крепко в детстве спавшая, просыпалась. Он привозил гостинцы: кружки замороженного молока, белые с темно-желтым пупком замерзших сливок посредине; в большом берестяном туесе сметану, которую можно было резать ножом; солёную стерлядь (никогда ничего вкуснее не пробовала – мясо нежное, оранжевое) и солёную черную икру, которую я терпеть не могла.

Мы больше любили мелкую, нежную икру ельцов, которые водились в изобилии в Илиме.

В третьем классе мне купили коньки, но не «снегурки» с завернутыми вверх носками (как хвост собаки-лайки), на которых можно было кататься по уличным тропинкам, а «ледянки» с острыми носками, которые норовили воткнуться даже в лёд. На середине Илима ребята-старшеклассники всегда расчищали большой каток.

Когда семья переехала в Затопляемую, кататься стало негде. Каток никто не делал, видно потому, что в посёлке было много людей «из тёплых краёв», где понятия не имели о коньках. Многие из этих людей попали в Сибирь не по своей воле.

А в нижнеилимской школе были детдомовцы – считалось, что их родители погибли на войне, но оказалось, многие мыкались по детдомам после того, как их с родителями разлучили сталинские лагеря. Я узнала обо всём этом только спустя много лет, как и то, что в лагере, вклинившемся забором с колючей проволокой в верхний конец посёлка Затопляемая, содержались не только «злые воры-уголовники».

Конечно, Мила тогда многого не знала и не понимала. Она была ребёнком, и просто счастье, что её детство прошло в любви и заботе. В сложное послевоенное время в илимских сёлах не было голода, и люди жили в тёплых домах. В Милиной семье никого не репрессировали, все дети учились в школах, а потом в институтах. Мила считает своё детство счастливым, и мы с ней полностью согласны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Когда у человека заканчивается детство, нам кажется, определить сложно. Но, конечно, с переездом из Нижнеилимска большая и замечательная часть Милиного детства сразу стала историей. Там остались любимые друзья, любимые места и забавы. С переездом в Затопляемую, куда Оля была направлена работать учителем математики в железнодорожной школе, семья стала жить лучше.

Мила очень хорошо училась и после школы поступила в Иркутский педагогический институт иностранных языков, а потом работала гидом-переводчиком.

В «Интуристе» Мила проработала до 60-ти лет и объездила чуть ли не полмира. Мила привозила из разных стран игрушки и сувениры. Сама она, например, очень любит венецианских стеклянных зверюшек.

Однако, нам кажется, что всё-таки с особой теплотой вспоминает Мила своих теляток и коров из обломков красных кирпичей, сокровища сорища, водоросли, шевелящиеся сквозь лёд глубокого Илима, и поездки на санях «в одну сторону» через весь Нижнеилимск.

Здорово, что это было в её детстве!

***

Мы очень любим свою бабушку. Она возилась с нами с самого рождения, играла, читала книжки, брала с собой в поездки. Бабушка очень интересно рассказывала и всячески помогала нам в подготовке этой работы, и мы хотели подарить ей что-то особенное, связанное с воспоминаниями о её детстве. В конце декабря в Иркутске, на блошином рынке мы купили фарфорового мальчика-лыжника, в шароварах и шапке ушанке. На клейме дата – 1955 год.

Баба Мила была очень рада такому подарку и, каково же было наше удивление, когда она достала подарок для нас – большое лоскутное одеяло. Она сшила его всё на той же машинке «Зингер» из разных тряпочек. Здесь можно встретить мамины распашонки и наши пелёнки, рубашки и халатики, болгарское платье бабушкиной юности, папины шорты, в которых он ездил в свадебное путешествие, и много-много других родных и узнаваемых лоскутков. История нашей семьи продолжается…