30.06.2009 | Наука / Общество

Один в поле не жилец

Что мешает людям, не обремененным ни семейными заботами, ни размолвками, ни тревогой за близких, жить долго и счастливо

Как вы думаете, что сильнее всего укорачивает жизнь современного цивилизованного человека?

Нет, не курение, не алкоголь, не фаст-фуд, не загрязнение окружающей среды, не пресловутые стрессы. Правильный ответ – одиночество.

Согласно расчетам американских эпидемиологов, вклад этого фактора в сокращение ожидаемой продолжительности жизни американских мужчин составляет 3500 суток, т. е. почти десять лет. У женщин этот показатель заметно ниже – «всего» 1600 суток, но и у них он занимает почетное второе место, пропуская вперед только болезни сердца (2100 суток для обоих полов). Все остальные вредные привычки и неблагоприятные воздействия почтительно расступаются перед самым эффективным помощником преждевременной смерти.

В чем же дело? Что мешает людям, не обремененным ни семейными заботами, ни размолвками, ни тревогой за судьбу близких, жить долго и счастливо?

Свобода и смерть

Сегодня уже известно много исследований, демонстрирующих большую уязвимость одиноких людей для целого ряда самых разнообразных болезней.

Датские ученые, два года наблюдавшие 138 тысяч взрослых жителей города Орхус, обнаружили, что одинокие люди страдают сердечно-сосудистыми заболеваниями вдвое чаще тех, кто живет в семье. Причем у одиноких сердечников болезнь протекает в среднем тяжелее, а опасные обострения (приступы стенокардии, инфаркты и т. д.) случаются чаще, чем у семейных людей.

Английские исследователи, долгое время наблюдавшие 10 тысяч британцев обоего пола, обнаружили, что для мужчин, никогда не имевших семьи или разведшихся в начале исследования, риск умереть в течение ближайших восьми лет оказывается на 10% выше, чем для тех, кто прожил эти годы в браке. Для женщин эта разница вдвое ниже (4,8%), но она все равно впечатляет, особенно если учесть возраст участников исследования: всем им было 30 лет в его начале и 40 – в конце.

Впрочем, как выясняется, одиночеству все возрасты покорны. Одинокие старики в возрасте около 80 лет становятся жертвами болезни Альцгеймера вдвое чаще своих неодиноких сверстников. Это исследование было проведено в Чикаго, и там же другая группа ученых показала высокую корреляцию между одиночеством и величиной артериального давления для людей в возрасте 50 – 70 лет. Еще одно длительное исследование показало: среди тех, кто в старших классах школы оценивал отношения с родителями как холодные или натянутые, уже через десять лет отмечалась повышенная частота гипертонии и сердечных заболеваний.

Одиночество плохо влияет на здоровье мужчин и женщин, черных и белых, менеджеров и солдат, жителей разных континентов и климатических зон. Среди угрожающих им напастей явно лидируют сердечно-сосудистые болезни, но они сильнее подвержены и инфекциям, и заболеваниям мозга, и язве желудка и даже злокачественным опухолям.

Но каким образом гражданское состояние человека может влиять на рост холестериновых бляшек в коронарных сосудах или размножение раковых клеток? Почти все исследователи, получив в ходе своей работы данные о пагубности одиночества, первым делом интерпретировали их как проявление разницы в образе жизни. Дескать, семья – это прежде всего забота и контроль. Те, кто его лишен (особенно мужчины-холостяки), легче поддаются дурным привычкам: больше курят, чаще выпивают, больше времени проводят на диване, едят нерегулярно и на скорую руку, более склонны к рискованному поведению (от употребления немытых фруктов до вождения в пьяном виде). Такие люди чаще ощущают себя неудачниками (что приводит к хроническому стрессу), их сексуальная жизнь нерегулярна, а партнеры непостоянны. Заболев, они часто склонны недооценивать опасность своего недуга. А когда, наконец, их валит с ног инфаркт или гипертонический криз, некому вызвать к ним «скорую» или найти в домашней аптечке спасительную таблетку. Так что же удивительного в том, что они умирают чаще?

Все перечисленное, безусловно, вносит свой вклад в повышенную уязвимость и смертность одиноких людей. Но полностью объяснить их только этими факторами все-таки не удается. Это прямо продемонстрировано в ряде работ – в том числе и в некоторых из тех, о которых шла речь выше. Так, например, при изучении связи между одиночеством и болезнью Альцгеймера исследователи анализировали влияние двух разных факторов: «социальной изоляции» – отсутствия семьи и регулярных контактов с другими людьми и «психологической изоляции» – субъективного ощущения собственного одиночества. Оказалось, что повышенный риск старческого слабоумия наблюдается и в том случае, если пожилой человек постоянно находится в кругу семьи и имеет обширные социальные связи, но при этом ощущает недостаток внимания со стороны окружающих.

На то, что одиночество губит человека не только через нездоровый образ жизни, но и само по себе, указывают и датские исследователи, изучавшие заболеваемость жителей Орхуса.

Обсуждая полученные результаты, они сопоставляют их с данными по обезьянам, помещенным в одиночные вольеры. Их кормили такой же сбалансированной пищей, как и тх сородичей, живших семейными группами. Вредные привычки и рискованное поведение, естественно, исключались. Тем не менее у невольных отшельников через некоторое время были выявлены признаки надвигающегося атеросклероза.

В американской медицинской литературе описан «пенсильванский парадокс» или «феномен Розето».

Розето – это маленький городок в Пенсильвании, насчитывавший в начале 1960-х годов всего около 1600 жителей. Его и еще несколько таких поселений обслуживала одна больница, сотрудники которой обратили внимание на то, что розетцы обращаются к ним по поводу сердечно-сосудистых заболеваний примерно втрое реже, чем их соседи. Специальные исследования не выявили заметных отличий в диете или образе жизни обитателей «оазиса здоровья»: жители Розето потребляли (в расчете на душу населения) примерно столько же алкоголя, табака, кофе, животных жиров, что и обитатели соседнего городка Бангор, пили такую же воду, использовали такое же топливо. Даже средний уровень холестерина в крови был одним и тем же.

Единственное, что резко выделяло городок, – это отношения между его жителями. Практически все население городка составляли итальянцы-иммигранты и их потомки, причем все они происходили из одной местности в Южной Италии. В Новом Свете они сохраняли характерный уклад жизни итальянского Юга: большие патриархальные семьи, объединяющие под одной крышей несколько поколений; разветвленная система родства, при которой все в городке приходились друг другу какой-нибудь родней; церковь как центр общественной жизни. Основу экономики города составляли маленькие заведения – кафе, лавки, мастерские и т. д. – в которых работала, как правило, вся семья, включая детей.

Житель Розето никогда не оставался один и никогда не оказывался среди незнакомых людей: вся его жизнь проходила среди «своих» – в семье и в соседско-церковной общине.

В то время как соседние городки были населены людьми самого разного происхождения, носителями разных социальных норм и бытовой культуры, давно привыкшими не совать нос в дела соседей.

Но, может быть, дело совсем не в этом, а в каких-нибудь особых генах, распространенных на исторической родине розетцев, или в целебном воздействии итальянской кухни? Эксперимент, позволивший ответить на этот вопрос, поставила сама жизнь. Спустя 20 лет после исследования генетика и кулинарные пристрастия жителей Розето оставались все теми же, но образ жизни изменился: в городе появились крупные предприятия и маленькие квартиры и коттеджи. И «феномен Розето» испарился на глазах: показатели заболеваемости с каждым годом все меньше отличались от аналогичных цифр для соседних городов.

Эти и многие другие данные убедительно доказывают: одиночество, отгороженность человека от других людей убивают не только через вредные привычки и рискованное поведение, но и сами по себе. Но ничего не говорят о том, почему это так.

Встроенная бомба

В науке часто бывает, что явления, непонятные сами по себе, становятся более понятными, будучи включены в некий контекст – иногда довольно неожиданный.

Некоторое время назад (см. «Вокруг света» № 4, 2007) мы уже рассказывали об удивительном феномене запрограммированного клеточного самоубийства – апоптоза, открытом в 1970-е годы. Когда клетка становится не нужна или опасна организму, она убивает себя, причем очень сложным и строго регламентированным способом.

Ученые, естественно, попытались выяснить, кто и посредством каких сигналов отдает клетке приказ о самоубийстве. Такие сигналы в самом деле нашлись, но одновременно обнаружилось, что можно обойтись и без них. Оказалось, что ряд химических сигнальных веществ – цитокинов помимо своих основных функций (например, побуждения клетки к делению) выполняет еще и функции блокатора апоптоза. В то время как сама клетка к нему всегда готова – если ей некоторое время не приходит никаких команд, она приступает к саморасчленению.

«Клетка – это настоящий меланхолик, – говорит известный российский биохимик Владимир Скулачев. – Ее все время нужно уговаривать жить – цитокинами, факторами роста, особыми тканевыми факторами».

Сказанное, конечно, относится к клетке многоклеточного организма: для него единичная живая ячейка не имеет особой ценности, зато очень важно, чтобы она не оказалась в несвойственной для нее ткани и вообще не на месте. Если же весь организм состоит из одной клетки, она по идее должна цепляться за жизнь до последнего – для нее другого шанса уже не будет. Однако

американские ученые обнаружили сходное явление у бактерий, в том числе у всем хорошо известной кишечной палочки.

Бактерии, как и мы, страдают от вирусов – их называют бактериофагами или просто фагами. Фаг размножается внутри бактерии, пока ее клеточная стенка не разрывается – тогда бактерия гибнет, а полчища фагов устремляются на поиски новых жертв. Но оказалось, что зараженная бактерия может включить «систему самоподрыва» – активировать ферменты авторизины, расщепляющие клеточную стенку – и погибнуть задолго до того, как число фагов станет критическим.

Смысл самоубийства зараженной бактерии более-менее ясен: пресекая размножение фага на ранних стадиях, она многократно снижает угрозу для соседних клеток (скорее всего, принадлежащих к тому же штамму, т. е. генетически идентичных клетке-самоубийце) и тем самым способствует сохранению своих генов. Сложнее объяснить, почему тот же механизм запускается при воздействии на бактериальную культуру антибиотика (который уж точно не размножается) и даже просто при чрезмерной численности бактерий, когда им начинает не хватать ресурсов. Тем не менее это доказано многократными точными опытами на разных микроорганизмах. Выяснилось, например, что пенициллин сам по себе не убивает пневмококков – он только останавливает их рост. Но когда кокки обнаруживают, что больше не могут расти и делиться, они активируют автолизины и погибают.

Сам академик Скулачев обнаружил сходный механизм у митохондрий – внутриклеточных образований, обеспечивающих клетку энергией.

(Кстати, согласно общепринятой сейчас теории, митохондрии представляют собой потомков бактерий-симбионтов, некогда научившихся жить внутри более крупных клеток.) Митохондрия окружена двойной мембраной, в межмембранном пространстве накапливаются ионы водорода (протоны), за счет чего создается разность электрических потенциалов. Обратно во внутреннюю полость митохондрии протоны пропускают по одному через специальное белковое «устройство», использующее энергию проходящего протона для синтеза молекулы АТФ – энергетической «валюты» клетки. Понятно, что для работы этой машины внутренняя мембрана должна быть надежным изолятором: если она «подтекает» – пропускает протоны, – потенциал быстро выравнивается. Митохондрия со сбитым потенциалом еще некоторое время живет, пытаясь заделать течи в мембране. Если же это не удается, она выбрасывается за пределы клетки.

Сопоставление этого феномена (получившего название «митоптоз» – по аналогии с апоптозом) с запрограммированным самоуничтожением клеток навело Скулачева на предположение, что механизм самоликвидации – обязательная принадлежность вообще всякой целостной биологической системы.

Из этого следовало, что такой механизм должен действовать и на уровне целого организма, в том числе высокоразвитого. И действительно: некоторые хорошо известные патологические процессы – например, действие дифтерийного токсина. Известно, что это белок, состоящий из двух частей. Специальные рецепторы на мембране человеческой клетки связываются с одной частью, после чего активно переносят вторую часть внутрь клетки. Там она связывается со специальным веществом – дифтамидом. Получившийся комплекс наглухо блокирует синтез белка, и клетка погибает. Ни у рецепторов, связывающихся с молекулой токсина, ни у дифтамида никаких других функций в клетке не обнаружено: их единственное предназначение – обеспечить быструю гибель клетки при контакте с дифтерийным токсином. При этом сам микроб вовсе не стремится немедленно убить клетку, а тем более – весь организм. Судя по всему, это такая же тактика защиты, что и применяемая бактериями против фагов: зараженный организм должен быстро самоуничтожиться, чтобы не превратиться в рассадник заразы. Возможно, тот же смысл имеет знаменитый септический шок – тяжелейшее состояние, развивающееся при попадании в кровь большого количества микробов. Ключевым агентом в его развитии выступает эндотоксин – довольно инертный компонент клеточной стенки грам-отрицательных бактерий. Однако с ним связывается специфический узнающий белок, который затем садится на рецепторы мембраны лейкоцитов – и те начинают вырабатывать сигнальные вещества, служащие сигналом к апоптозу для клеток самых разных тканей. Если бактерий много, этот механизм быстро приводит к отказу всех систем организма и его гибели. Деятельность самих бактерий на этот процесс почти не влияет – трагический исход может быть спровоцирован и вовсе непатогенными бактериями, если они по каким-либо причинам попадут в крвоток в больших количествах.

По мнению академика Скулачева, те же механизмы могут играть значительную роль в развитии неинфекционных болезней (инфарктов, инсультов и т. д.), а также в процессе старения, механизмы которого до сих пор остаются неясными.

Но эта тема заслуживает отдельного разговора. Нам же пора вернуться к проблеме повышенной уязвимости одиноких людей.

Чем лечить ненужность?

Во многих исследованиях, посвященных связи между одиночеством и болезнями, отмечалось, что решающими оказываются не столько объективные показатели – число людей, проживающих в одном доме с участником исследования, частота и длительность встреч, телефонных разговоров и т. д., – сколько субъективные ощущения.

Человек может жить в большой семье и каждый час с кем-нибудь контактировать, но если его никто не любит, если его слова пропускают мимо ушей, если для окружающих он не делает ничего полезного – все риски, связанные с одиночеством, распространяются на него в полной мере.

Более того – это происходит даже в том случае, если ему только кажется, что его никто не любит. Все хорошо знают ситуацию «у мамы слабое здоровье» – один из членов семьи (обычно пожилой и почти всегда женщина), ссылаясь на хроническое недомогание, требует к себе постоянного внимания, настаивает на своем мнении, претендует на какие-то особые права. При этом врачи часто не могут найти никаких объективных симптомов, либо констатируют какое-нибудь расстройство, но никак не могут установить его причину. Домочадцы, попавшие под такой диктат, часто подозревают, что все это сплошное притворство и манипулирование. В некоторых случаях так оно и есть, но чаще речь идет о бессознательном стремлении вновь и вновь подтверждать свою значимость и небезразличность для окружающих.

Трудно отделаться от мысли, что перед нами – полная аналогия поведения клетки. Мы помним, что ее нужно все время «уговаривать» продолжать жить, что в отсутствие сигналов, подтверждающих ее востребованность, она быстро уйдет в апоптоз. Человек тоже нуждается в таких сигналах, в постоянном переживании сопричастности чему-то большему, чем он сам.

Иногда их дефицит кончается для него тем же, чем и для клетки, – одинокие люди вносят немалый вклад в статистику самоубийств. Но чаще саморазрушение принимает хроническую форму и не нуждается в каких-то целенаправленных действиях жертвы. Душевный дискомфорт, депрессия, расстройства сна – это только наиболее очевидные последствия изоляции. Дальше идут уже знакомые нам телесные болезни: гипертония, стенокардия, расстройства пищеварения. При детальном обследовании оказывается, что снижается способность организма к сопротивлению практически любым болезням и неблагоприятным факторам: доля одиноких неизменно высока и среди жертв летних тепловых ударов, и среди умерших от осложнений после гриппа.

В 2007 году было опубликовано исследование, выполненное специалистами Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (UCLA). В нем участвовали две группы пожилых людей: те, кто максимально остро ощущал заброшенность и социальную изоляцию,  и те, кто был вполне удовлетворен своими отношениями с людьми. Взяв у тех и других пробы крови и выделив иммунные клетки – лейкоциты, ученые определили уровень активности в них генов, тем или иным образом связанных с работой иммунной системы. Заметные различия обнаружились в активности 209 генов. Направление этих различий оказалось очень характерным: у людей, страдающих от одиночества, была снижена активность ключевых групп генов, отвечающих за продукцию антител и защиту от вирусных инфекций. Зато гены, отвечающие за активацию иммунной системы и запуск воспалительных реакций, были у них гораздо активнее, чем у их благополучных сверстников. Заметим: если гипотеза Скулачева верна, то именно эти процессы должны реализовывать программу самоуничтожения в организме, ощутившем свою ненужность. При этом авторы исследования особо подчеркивают: все обнаруженные ими отклонения оказались связаны именно с субъективным ощущением одиночества и никак зависели от реального числа знакомых у того или иного испытуемого и интенсивности общения с ними.

Благодаря таким работам связь между социально-психологическим статусом человека и работой тонких молекулярных механизмов в его теле понемногу обретает плоть.

Но мы пока не можем даже предположительно сказать, как работает эта система. Откуда, например, иммунная система может знать, что человек страдает от недостатка внимания? Работа иммунных клеток и органов не контролируется напрямую нервной системой.

Можно предположить, что посредниками между ними выступают гормоны и другие химические сигналы – но какие именно? Где они вырабатываются, на что действуют, какие молекулярные механизмы запускают? Об этом можно только гадать. Даже

сама идея о том, что в наше тело встроена программа самоуничтожения, активируемая нехваткой эмоциональных контактов, пока что остается не более чем гипотезой.

Но у этого вопроса есть и другая сторона: допустим, мы выяснили, что так оно и есть. И что мы можем сделать, чтобы воспрепятствовать срабатыванию этой бомбы?

Трудно ожидать, что какие бы то ни было научные данные смогут повернуть вспять изменения образа жизни, происходящие в последнее время в развитых (а теперь уже и в среднеразвитых) странах. Современный человек проводит все больше времени в толпе незнакомцев и все меньше – в кругу семьи. Сами семьи стали гораздо меньше – и не только из-за снижения рождаемости, но и из-за нежелания молодых людей жить одним домом с родителями. Наконец, во всем мире постоянно растет доля людей, живущих в одиночестве. И если для молодежи и людей среднего возраста это, как правило, результат собственного выбора, то старики все чаще оказываются одни по не зависящим от них обстоятельствам: супруг умер, у детей – своя жизнь, часто в другом городе. Единственная альтернатива – это дом престарелых, где им, конечно, будет обеспечен надлежащий уход, но где они не смогут ни на что повлиять и постоянно будут ощущать себя ненужными.

Одиночество – это реальная и серьезная угроза здоровью, но от него невозможно защититься ни вакцинами, ни чудо-таблетками, ни палатами интенсивной терапии. И если к механизмам его разрушительного влияния на человека наука уже подступается, то до практических мер профилактики и лечения дело дойдет нескоро. Кого-то спасают бессловесные друзья (показано, что у людей, перенесших инфаркт, вероятность умереть в первые несколько лет после него значительно ниже, если у них есть какое-либо домашнее животное), кого-то – интернет, позволяющий общаться и получать знаки внимания от друзей, которых он никогда в жизни не видел, кого-то – интерактивные теле- и радиопрограммы. Но можно не сомневаться, что в ближайшие годы и даже десятилетия острота проблемы будет только расти.

Впрочем, никакую проблему нельзя решить раньше, чем она будет замечена и осознана.