Болгария, 2008 г.
15.06.2009 | Кино
Соцарт прохановского разливаСвоим юношеским, немного бестолковым энтузиазмом «Дзифт» похож на наше кино второй половины 80-х
Молодой болгарин неопасной наружности, украшенный смешными татуировками (моль на плече, «человек — это звучит гордо» на лопатках) и имеющий привычку жевать гудрон, выходит из казематов в светлое социалистическое будущее, о наступлении которого он только слышал по тюремному радио.
У ворот освободившегося встречает черный воронок, и Мотылька (так зовут нашего героя) везут в городскую баню, где сперва долго допрашивают с пристрастием на предмет какого-то черного бриллианта, а потом кормят обедом а-ля Литвиненко. Оставшиеся сутки светящийся лучами Икс Мотылек проведет примерно как герой фильма «Мертв по прибытии», а его флешбэки расскажут нам жестокую историю любви и бандитизма, помноженную на психоделическую ностальгию по недолгой социалистической утопии.
Своим юношеским, немного бестолковым энтузиазмом «Дзифт» похож на наше кино второй половины 80-х: тогда люди вроде Евгения Иванова («Никотин») и Рашида Нугманова («Игла») тоже переживали стадию радостного увлечения репертуаром Музея кино, а уходящая советская фактура уже не была заряжена имперским пафосом, а одним только идиотизмом.
На идиотизме «Дзифт» во многом и выезжает — попурри из киностарья было бы еще одной посредственной шуткой для своих, не будь все эти цитаты растворены в странненьком, прохановского разлива соцарте.
Номенклатурные рыла и песни советских композиторов превращают песни из «Гилды» в роскошный импортный товар, а не то чтобы прямо уж замечательные диалоги в духе Тарантино можно легко пережить, рассматривая содержимое шкафов, например.
Вообще видно, что советская метафизика трогает режиссера Гардева куда больше, чем мелкий криминал американских нуаров.
Печать зла тут — это не когда бывший налетчик вступает в партию, а когда любовная история вдруг выливается в юннатский научпоп о жизни насекомых или брусчатка перед мавзолеем Георгия Димитрова встает на дыбы, точно Красная площадь в «Господине гексогене».
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.