Санкт-Петербург, 2004
13.07.2005 | Театр
Полторы премии"Балтийский дом" и интрига вокруг 20 тысяч долларов
Лучший питерский, да и один из лучших российских, театральный фестиваль «Балтийский дом» первые десять лет своей жизни был конкурсным. Но с конкурсом как-то не задалось и в последние четыре года «Балтдом» от выдачи премий отказался, а фестивали стал строить по темам. Например, пару лет назад разыграли сюжет «Учитель и ученик», потом – «Другой театр» (речь шла об экспериментальном искусстве). На этот раз организаторы, не мудрствуя, решили озаглавить фестиваль «Действующие лица» и пригласить на него спектакли режиссеров-завсегдатаев «Балтдома». Из мастеров главными действующими лицами питерского фестиваля назвали в первую очередь вильнюсца Эймунтаса Някрошюса. Он привез шекспировскую трилогию, которую прошлой весной показывал в Москве, а еще эскиз нового спектакля по библейской «Песне песней». Вторым мастером был москвич Кама Гинкас – на «Балтдоме» показали два его тюзовских спектакля: «Сны изгнания» по Шагалу и «Скрипку Ротшильда» по Чехову. Остальными «действующими лицами» стали режиссеры самого продуктивного сегодня среднего поколения: знаменитые в Европе литовец Оскарас Коршуновас и украинец Андрей Жолдак, и еще три петербургских постановщика: коренной питерец Андрей Могучий, Клим, в последние годы совсем перебравшийся из Москвы в Питер, и Александр Морфов - именитый болгарин, только что возглавивший театр имени Комиссаржевской.
Хотя конкурса, как я говорила, на «Балтдоме» уже не проводят, премиальная интрига на нынешнем фестивале все же была. На этот раз в Питер прибыло солидное международное жюри, чтобы дать одному из участников фестиваля (причем, как было оговорено, обязательно молодому, подающему надежды и двигающему вперед театр) – премию ЮНЕСКО. Награда была обещана немаленькая, особенно по отечественным масштабам, где все театральные призы обычно оказываются красивыми сувенирами, – двадцать тысяч долларов. Впрочем, искушенные театралы, зная, что жюри возглавляет давний поклонник Жолдака, знаменитый французский театральный критик Жорж Баню, заранее всех уверяли, что доллары уже взяли курс на Украину. И все же, глядя, как исправно иностранное жюри ходит на спектакли фестиваля, все готовились к сюрпризу. Расскажу о тех, кто стал главными «действующими лицами» премиальной интриги ЮНЕСКО, - тех, кого числят новаторами и экспериментаторами, тех, у кого самые преданные фанаты и самые яростные ругатели. О Жолдаке и Климе.
Жолдак уже два года руководит Харьковским государственным академическим украинским драматическим театром им. Т. Г. Шевченко «Березиль» (именно так помпезно называется театр, созданный в двадцатых годах украинским театральным революционером Лесем Курбасом). Случай небывалый: Жолдак, формалист и авангардист, спектакли которого вызывают шумные скандалы даже в привыкшей к экстравагантностям Москве, получил в полную свою власть (он значится еще и директором театра) огромный, неповоротливый, насквозь традиционный театр с раздутым штатом и давно не ремонтированным зданием. И «Березиль» мгновенно стал самым знаменитым в Европе украинским театром. Жолдак сумел обернуть в свою пользу даже то, что вызывает невыносимую головную боль у любого отечественного главрежа – огромную труппу государственного театра, занять работой которую, как правило, невозможно, а разогнать - запрещено. У харьковчан спектакли, в каждом из которых на сцену выходит, чуть ли не пятьдесят человек, любому западному зрителю кажутся невероятно роскошными, да и режиссер умеет поддержать это ощущение дорогого зрелища.
Возможно, вы помните похожий на череду ослепительных слайдов, почти бессловесный спектакль «Гамлет», который год назад труппа Жолдака под громовые овации играла на сцене МХАТа. В этом году фестивалю NET не хватило денег, чтобы привезти в Москву новые спектакли Жолдака, зато «Балтдом» привез в Питер целых два и оба они – «Месяц любви» и «Четыре с половиной. Гольдони. Венеция. 1 акт» - продолжение и развитие той «гамлетовской», слайдовой манеры.
Как написано в программке, «изысканный спектакль для изысканной публики» «Месяц любви» сделан по мотивам «Месяце в деревне» Тургенева. Жолдак даже оставил чуть-чуть тургеневского текста, впрочем, скорее для обозначения персонажей и придания особой абсурдности действию, чем для движения рассказа. На сцене снова – изумительно красивые и почти статичные картинки, похожие на «лайт-боксы», которые так полюбили современные художники, работающие с фотографией. Сменяют друг друга люди и предметы: ошеломительно красивая Наталья Петровна, нимфетка Верочка, девушки на высоких каблуках, молодые мужчины в элегантных костюмах и импозантные бородачи, блестящие фарфоровые собаки в натуральную величину, белая корова, гуси и куры. Эффектно летят клубы белых перьев, звучит лай, квохтанье, мычанье, звуки льющегося в ведро молока, свист ветра, шум дождя, грохот грома и выстрелов.
Жолдака иногда называют украинским Бобом Уилсоном, режиссером-дизайнером, который тоже любит выстраивать эффектнейшие живые картины. И все же, мне кажется, Жолдака куда больше связывает с фотографией, чем с каким бы то ни было театром. Только это очень громогласная, начиненная бешеной энергией фотография, где неожиданные фото-ракурсы (а Жолдак любит так «организовать кадр», будто мы видим сцену сверху, сбоку, и даже из-под ног) смотрятся куда парадоксальнее, чем на бумаге – силу тяжести-то никто не отменял.
Только не пытайтесь ничего из того, что видите на сцене искать в пьесе Тургенева. Черно-белые тона костюмов и фонов, красивые предметы непонятного назначения вроде гладких шаров разных размеров, крылья ангелов, виолончель – все это похоже на аксессуары из студии модного дорогого фотографа. Жолдак умеет мастерски выстроить картинку для глянцевого журнала. Может традиционную: занавешенные дождевыми струями и залитые золотым светом обнаженные тела юноши и девушки, лежащие на столе вызывают в зале шквал аплодисментов. Может сюрреалистические видения: огромные рыбины с человеческими головами, стена, из которой торчат человеческие ноги и руки, куриные насесты, на которых вместо птиц сидят девушки, женщины, с усилием толкающие огромные щиты с надписями «АХ» или «ОХ». Но этот сюрреализм тоже вполне гламурный, как и следующий шаг Жолдака – картины, напоминающие о знаменитых фотографах, работающих с гротескными, старческими или изувеченными телами, вроде Джоеля-Петера Виткина или Дианы Арбус. В своих «картинах» он легко раздевает пожилых актеров и актрис, их немощной и деформированной плотью оттеняя упругость молодых тел.
Следующее представление Жолдака, которое показали на «Балтдоме» было во многом похоже на «Месяц любви». В спектакле-прологе, названном «Четыре с половиной» (поскольку этот сорокаминутный опус был для режиссера пятым по счету в театре «Березиль») картины, волшебным образом бесшумно менялись за время короткого затемнения прямо перед носом зрителя, сидящего тут же на сцене. «Кадр» за «кадром» множество хорошо одетых людей меняли позы, замирая в старинном салоне среди драгоценных предметов, тускло поблескивающей меди патефонов, сверкающего серебра подносов и благородного темного резного дерева, а с потолка в большие аквариумы капала вода. Из самого спектакля «Гольдони. Венеция» (весьма отдаленно связанном со «Слугой двух господ») на фестиваль удалось привезти только первый акт, поскольку во втором акте зрители должны сидеть на сцене, глядя на действие, которое развивается в партере и на ярусах, а в помещении «Балтдома» ярусов нет. В либретто к спектаклю было написано, что речь в нем идет о том, что Венеция на наших глазах уходит под воду, и, видимо, поэтому центральным образом в «Гольдони» была рыба. Начиная от маленькой живой в начале, заканчивая теми, которых питерские зрители не увидели: двухметровой рыбиной, что билась на втором ярусе в световой рубке, словно в гигантском аквариуме и занимавшим весь партер страшным рыбочудищем со светящимися глазами, которое в финале и встречало ушедшую под воду Венецию.
Витальность Жолдака – прямая противоположность манере другого ученика Анатолия Васильева – Клима, в спектаклях которого чувствуется намеренный отказ от энергии, тихий шелест голоса человека, из которого вытекают силы и кровь.
Одна из главных легенд московского постперестроечного театра – затворник и лабораторник Клим - теперь чаще работает в Питере, и на фестивале показали его «Грозу», поставленную в самом театре «Балтийский дом» под названием «Отчего люди не летают…». Клим, любящий театр медленный и медитативный увидел пьесу Островского как странное действо, происходящее вне времени, вернее во всех временах сразу. Здесь на завалинке девицы в цветастых платьях распевают цыганские романсы и частушки, Дикой в рыцарских латах с приклеенными донкихотскими усами и бородой приходит петь серенады под балкон белокурой и моложавой Кабанихи, а, сняв доспехи, надевает «обкомовское» пальто с каракулевым воротником и шапку-пирожок. Нездешняя, странная Катерина ходит в бархатных вечерних платьях на цыпочках, отставив назад руки-крылья, а к концу переодевается во что-то алое, похожее на кимоно. Собственно, сама любовная история для Клима не важна, для него «Гроза» - трагедия рока, наподобие античной, где смерть предсказана, и все изначально обречены. Но и смерти на сцене нет – это скорее метафизическая гибель мира, пожар, оставляющий пустую, выжженную землю. Вот только финал выглядел неожиданно для этого тягучего, замирающего спектакля: под лихую разбойничью песню на пепелище приходит Кудряш в кожанке со своей одетой в шинель «походной женой» Варварой. Такой резкого и прямолинейного политического высказывания от нежного Клима никто не ожидал. «Последние времена приходят», - как говорила одна из героинь этой пьесы Островского.
Что касается ЮНЕСКОвского сюрприза, то он – хоть и небольшой – все-таки был. Главный приз, конечно, как и было предсказано, уплыл к Жолдаку, на Украину. Но жюри, впервые увидевшее спектакль Клима, так было им заворожено, что сверх всяких правил решило и ему отщипнуть кусочек призового пирога. Говорят, размер кусочка – пять тысяч долларов. А к трем другим стоящим спектаклям с нынешнего «Балтдома», которым денег ЮНЕСКО не досталось, еще будет повод вернуться - «Ромео и Джульетта» в постановке Коршуноваса, «Дон Жуан» Морфова и «ProТурандот» Могучего в этом сезоне приедут в Москву.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.