13.07.2005 | Театр

Обратный перевод

Братья Пресняковы пересмеивают Толстого

Премьеру Табакерки играют на Новой сцене МХАТа – все-таки она побольше тесного подвала на улице Чаплыгина, а народу в спектакле участвует много, включая мхатовцев - студентов и артистов. Теперь вряд ли кто разберет, какому из двух подведомственных Олегу Табакову театров относится та или иная постановка, сыгранная на мхатовской сцене: актеры и режиссеры МХАТа и Табакерки перемешались, прописку спектаклей знают лишь театральные кассиры, да бухгалтерия, выписывающая зарплату. Огромному Художественному театру это, наверное, безразлично, а довольны ли обитатели Табакерки да их вконец запутавшиеся поклонники – неизвестно.

Так вот, специально по заказу театра Табакова стремительно прославившиеся за последние три года парадоксалисты и ерники из Екатеринбурга братья Пресняковы написали инсценировку толстовского «Воскресения». Бог знает, что имел в виду чуткий к успеху Олег Павлович, заказывая пьесу именно им. Одним аргументом для него, я думаю, была невероятная популярность драмы «Облом-off» - осовремененной версии романа Гончарова, написанной Михаилом Угаровым для МХАТа. (Может, значит, быть и на неторопливую классику спрос!). Другим – всеобщие восторги по поводу «Пленных духов» братьев Пресняковых, глумливой комедии о шахматовском треугольнике Блок-Белый-Менделеева, в которой молодые литературоведы смешали знание истории литературы с непочтительными фантазиями. Наверное, соединение одного из самых морализаторских романов Толстого с насмешливым имморализмом Пресняковых мнилось Табакову многообещающим. Название будущего спектакля сочинили по угаровскому принципу: чтобы и звучало молодежно-современно, и ясно было о чем речь. «Воскресение. Супер». Постановщиком пригласили Юрия Бутусова - питерского режиссера, прославившегося в девяностых своими первыми спектаклями с участием нынешних теле-кинозвезд Трухина-Хабенского-Пореченкова, а теперь вышедшего на новую волну популярности уже в Москве, благодаря постановкам в «Сатириконе». Премьеру сыграли 9 и 10 сентября.

Спектакль начинается с издевательской сцены, сочиненной Пресняковыми: бесталанный живописец Нехлюдов пытается вспомнить ту давнюю поездку к тетушкам, по дороге в полк, когда он соблазнил Катюшу. Его экономка Аграфена Петровна наняла мужиков, чтобы разыграли в мастерской пасхальную сцену у церкви. Один из них, на деревянной лошади, весь в орденах, изображает самого молодого князя, другой, с приклеенным красным носом – нищего, девка в красном сарафане – Катюшу. Все ходят кругом с непомерно большими бутафорскими граблями и крестами, а христосование «всадника» с девицей напоминает сцену «на позиции девушка провожала бойца» из революционных фильмов. Нехлюдов блажит, капризничает, потом выгоняет мужиков, призывает красносарафанную девку и пытается прямо тут же разыграть с ней историю своего знакомства с Масловой. Герой то бегает с девушкой вокруг кровати в горелки, то хнычет перед ней, как ему за себя «стыдно и гадко», то лезет ей под юбку. То винится, а то, объясняя былое, рисует на школьной доске мелом все обстоятельства встречи: себя (кружочек, палочки), двух теток, пушку (это полк), и Катюшу, от которой расходятся лучи света.

Нехлюдов, которого играет табакерский князь Мышкин – Виталий Егоров – и впрямь гадок и комичен. Он «клеится» к белобрысой Масловой, предлагая писать ее портрет, как к школьнице - уличный сладострастник, объявляющий себя журнальным фотографом или ассистентом кинорежиссера. Он говорит без умолку, ноет, что хочет пострадать, что недоволен собой и готов переменить жизнь, патетически вопрошает: «зачем я живу?», но все это - лишь рисовка. Он ни с того, ни с сего предлагает мужикам свою землю и, надувшись, уходит, когда они, бестолковые, не понимают его жертвы и отказываются.

Пресняковы проделали над толстовским романом удивительную операцию: все то, что составляло его глубинное движение - рассуждения автора и интимные размышления героя, которые и вели его к воскресению - они перевели в энергичный и иронический диалог. То, что было внутри, оказалось вынесено наружу в хвастливом покаянии Нехлюдова и болтовне его окружения: «Господа – Дмитрий Иванович решил почистить душу!». Ясное и серьезное душевное движение стало выглядеть как комичная поза и фальшь.

Вообще-то, такую реакцию молодых ироничных авторов можно понять. Нынче учительский тон толстовского «Воскресения» трудно воспринимать без настороженности. Особенно поначалу. А дальше, если ты не втягиваешься в роман, то продолжаешь испытывать смущение и раздражение. Пьеса Владимира и Олега Пресняковых и есть результат такого раздражения. В ней все переиначено: именно то, что у Толстого было стержнем искренности, выглядит в их глазах главной ложью. Авторы отказываются соучаствовать и сочувствовать духовному ходу этого романа, их взгляд намеренно отстранен. В сущности, почти то же сам Толстой проделал в «Воскресении», описывая церковную службу и обряд причастия, который ему казался насквозь фальшивым.

Пьеса приобретает пародийный тон, Пресняковы передергивают, превращая в нелепость всякую деталь, которая кажется им слишком напыщенной. Есть, например, важный для Толстого герой Симонсон – вегетарианец, считающий, что все в мире - живое. И вот у Пресняковых Катюша просит Нехлюдова, что бы он привез Симонсону «микроорганизмы, которые нужны ему для опытов». Князь привозит целый чемоданчик этих «микроорганизмов», словно блох, и «исследователь», с восторгом наблюдая, как один из них ползет по ногтю, делает глубокомысленные умозаключения о живом мире.

 Поначалу Бутусов, умеющий сочинять энергичные и остроумные спектакли, весело заглатывает все наживки, которые побросали в текст Пресняковы. Издевательское действо скачет бодро. Светское общество, окружающее Нехлюдова – все сплошь какие-то свиные рыла: идиотка Merriette чуть что верещит: «Супер!», томная Мисси норовит обнажиться, сам герой, напившись пьяным, уличает директора Департамента в мужеложстве и макает его лицом в торт, начальник тюрьмы подслушивает чужие разговоры, забравшись под кровать, а важничающий сановник обещает помощь, лишь только герой хлопает его по голове папкой с прошениями. Артисты дурачатся с удовольствием, а любимец публики Михаил Хомяков, играющий несколько ролей, и вовсе превращает каждый свой эпизод в концертный номер. Крестьян и заключенных, из которых строится массовка, режиссер делает похожими на героев анекдотов, да и Катюша, не в пример толстовской героине, выглядит дурковатой.

И все же довольно скоро становится понятно, что режиссер не вполне разделяет пресняковское раздражение против «Воскресения». Как будто Бутусову посреди этой глумливой вакханалии хочется на что-то опереться, он пытается хоть как-то понять и защитить героя. И вот вздорный и капризный князь Нехлюдов постепенно приобретает благостные черты князя Мышкина, и представляется хоть жалким, но борцом за справедливость, и даже лучом света в темном царстве. Тут становится ясно, что как по отношению к Толстому была непродуктивной издевательская позиция Пресняковых, так еще более бессмысленно пытаться их ернический текст вернуть к толстовскому смыслу, словно выдать за пушкинский оригинал якобы обратный перевод с японского: «Я за решеткой. Сыро в неволе, темно - Ну не орёл ли?»

Источник: "Новый очевидец", №6, 20.09.2004,