23.03.2009 | Нешкольная история

«Частная-несчастная…»

Работа десятиклассницы из Новотроицка Лилии Тазетдиновой

АВТОР

Лилия Тазетдинова, на момент написания работы — ученица 10 класса, гимназии № 1, г. Новотроицка, Оренбургской обл.

3-я премия на IХ Всероссийском конкурсе Международного Мемориала "Человек в истории. Россия — XX век".

Руководитель — Марина Ивановна Анпилогова

 

 

 

«Горе той стране, которая не воспитала в населении

    чувство законности и собственности, напротив,

насаждала разного рода коллективное владение».

С.Ю. Витте

Вот то, что произошло со мной в этом году, можно назвать простым совпадением или чередой совпадений, но мне лично кажется, что если истории суждено быть записанной, она обязательно проявится, «рано или поздно, так или иначе» (фраза Макса Фрая).

Начав готовиться к будущему экзамену по обществознанию, я познакомилась с моим будущим научным руководителем Мариной Ивановной Анпилоговой, не зная о том, что в своей школе она учит ребят исследовательской работе, тем более не подозревая, что и я вскоре этим займусь.

В городе Соль-Илецке Оренбургской области до сих пор есть немые свидетели истории моей семьи – несколько домов, которые принадлежали до революции моим предкам. Был еще и кирпичный завод.

«Это должно быть записано! Историю XX-го века еще предстоит осознать и написать. Ты тоже можешь быть одним из ее авторов», – сказала мне Марина Ивановна.

Когда я изучала историю на уроках в школе, это было абстрактно, отстраненно, «неодушевленно». А в свете истории семьи вдруг стало ясным и конкретным.

Марина Ивановна прочитала мне слова немецкого писателя Бертольда Брехта из его эссе «Пять трудностей при написании правды»: «Кто сегодня намеревается побороть ложь и неосведомленность, тому необходимо преодолеть по крайней мере пять трудностей. Ему нужно мужество, чтобы писать правду, несмотря на то что ее повсеместно подавляют; разум, чтобы познать ее, несмотря на то что ее повсеместно затеняют; искусство сделать ее действенной как оружие; способность избрать тех, в чьих руках она станет действенной; хитрость, чтобы распространить ее среди них» (Кишенкова О.В., Короткова М.В. История для любознательных).

Так начиналась работа о судьбе моего рода, разоренного к 1929 году.

Есть и еще обстоятельства, сделавшие  историю Тазетдиновых «писанной». Судьбой своей семьи, своих предков я интересуюсь давно. Летом 2001 года  я гостила у дедушки Зуфара Хаснутдиновича Тазетдинова в городе Соль-Илецке. Была я еще маленькой и ужасно любопытной.

На размышления о том, кем же были мои предки, меня натолкнул дом, мимо которого я часто пробегала. Это двухэтажное строение из красного кирпича, полузаброшенное, с покореженным от времени забором, вызывало у меня сильный интерес. После моих расспросов дедушка наконец признался, что дом когда-то принадлежал моим предкам по линии матери деда. Но после революции был отобран, а семья из Соль-Илецка выслана. 

Потом, приезжая туда каждое лето, я наблюдала судьбу этого «осиротевшего» дома. Поначалу он пустовал, затем в нем жила семья цыган, но вскоре дом выкупил один из местных предпринимателей и отремонтировал его. Как я узнала во время последней поездки, там скоро будет пекарня.

Часть этой истории я узнала от родной сестры деда – Флюры Хастнутдиновны. Именно она рассказывала мне, что нашему роду принадлежало еще несколько больших домов, а также кирпичный завод, из кирпичей которого построена нынешняя Соль-Илецкая тюрьма (на территорию тюрьмы меня не пустили, «исторические» кирпичи я не увидела).

История разоренного гнезда, не исключительная для нашей страны, но от этого не менее драматичная и печальная, вставала передо мной, обрастая подробностями…

По линии моей прапрабабушки Хадиси родословная ветвь достаточно большая. Два раза она была замужем. У нее было четыре сына от первого брака с Махмутом Хабибуллиным и четыре дочери от второго брака с Мазином Салиховым. Их судьба сложилась по-разному, но так как были они люди трудолюбивые и основательные, заботившиеся о благосостоянии своей семьи, то считались по тем временам не бедными, как и их отец Махмут.

Махмут Хабибуллин и его брат до революции владели кирпичным заводом, который был построен на окраине Соль-Илецка.

В двадцатые годы семью настигла волна национализации. Завод и другую собственность отобрала новая власть.

В осенние каникулы я выполняла свое первое исследовательское задание. Вооружившись фотоаппаратом, я поехала к дедушке в Соль-Илецк «донимать» его расспросами. Впрочем, расспрашивать его я начала еще раньше – по телефону.

Когда я начала изучение подробностей тех давних событий, трудно было их представить как реальную историю. Приехав к дедушке, я первым делом попросила его отвезти меня к заводу. Дедушка всегда охотно мне помогал, не отказал и в этой просьбе. По дороге я представляла себе, что увижу «красивые» руины. И вот наконец-то прибыли! Выходя их машины, я просто застыла от удивления. Не было ни руин, ни даже фундамента. Не было ничего!!! На месте, где когда-то стоял завод, – лишь заросли кустарников и стога сена. «Ну что ты застыла? Фотографируй!» – посмеиваясь над моим обескураженным видом, сказал дедушка.

«Но… но я ожидала увидеть хоть какие-то остатки завода…» – разочарованно выдавила я из себя. «Какие остатки?! Ты что? Завод разрушили в 20-х годах! Что могло остаться?!» – продолжая улыбаться моей наивности, добавил он. Вот какая давняя история, что даже кирпичика не осталось от целого кирпичного завода. Мне было этого так жаль, так жаль, как будто я его и вправду потеряла.

Утешила меня бабушка Флюра, которая подробно рассказала о моих предках. Сыновья Махмута и Хадиси были купцами. Старший, Ибатула Хабибуллин, владел магазином. После того как у него отняли все имущество, он уплыл с детьми в Архангельск. Не выдержав всех потрясений, по дороге умер. Его дочь отдала единственную оставшуюся у нее ценность, золотое кольцо, капитану судна, чтобы отца похоронили, как подобает. Ибатулла был похоронен на волжском острове, название которого ныне, к сожалению, неизвестно.

Второго сына звали Рахматулла. Единственное, что о нем известно, – он, как и остальные братья, занимался торговлей. И был так же лишен всего в двадцатые годы.

Средний сын Губайдулла владел мельницей. О нем, как и о старших братьях, также известно немного. В 1929 году, в год «сплошной коллективизации», сопровождавшейся «раскулачиванием» зажиточных крестьян, Губайдулла добровольно отдал мельницу властям и вместе с семьей уехал в Ташкент. Но я не очень верю тому, что это было добровольным шагом. Почему? Потому что в Ташкенте семья сменила свою настоящую фамилию на фамилию Юсуповых. Это не случайно. Значит, опасались преследований. Значит, «отдать добровольно» собственность было самым безопасным, чтобы не считаться врагом власти рабочих и крестьян. Купцам, кулакам и прочим «чуждым элементам» надо было бояться не только за себя, но и за свои семьи.

Как оказалось, случаи, когда семьи, опасаясь, что тень раскулаченных или экспроприированных родственников коснется и их, меняли свои фамилии и отчества, были не редки.

Обсуждая эту тему со своими родителями, я узнала, что дедушка моей мамы – Ахат Хабибуллинович Хабибуллин – изменил фамилии своим сыновьям. Он тоже был из семьи зажиточных крестьян, которых раскулачили в 1929 г.

Ахату Хабибуллиновичу уже при новой власти (что удивительно, так как происхождение у него было «кулацкое»!) удалось получить достойное  образование, даже  вступить  в партию. Его назначили председателем сельского совета, а позже он заведовал районной сберегательной кассой. Но в 1941 году, когда его призвали на фронт, чтобы его родственникам не угрожала никакая опасность, он поменял фамилии детям. Так старший сын стал Ахатовым Талгатом Ахатовичем, а младший – Махмутовым Митхатом Ахатовичем. В наше время имена и фамилии меняют, наверное, только люди, связанные с криминалом. Тем, кто живет честным трудом, это ни к чему.

***

Но вернемся к семье Хабибуллиных по папиной линии, которую мы оставили в нелегкий для них час гонений. Дальше опишу прямо сказочный эпизод нашей истории. Трудно поверить, но бывают, оказывается, и среди кошмара счастливые стечения обстоятельств.

Младший сын Хабибуллиных Адгхам жил в поселке Акбулак Оренбургской области. В 20-е годы он владел ювелирным магазином. Неизвестно теперь и установить не представляется возможным, предупредил  ли кто-нибудь Адгхама о возможном обыске и конфискации имущества, или он сам был уверен, что как бы там ни было, но это может произойти, – поступил он довольно хитро:

он просто спрятал все свое золото в скворечник.

Придя к Адгхаму с обыском, и объявив о конфискации дома, работники НКВД разрешили взять ему лошадь, телегу и мирно уехать с семьей. Тогда Адгхам «на память» о прошлой жизни попросил разрешения забрать с собой скворечник. Ничего не подозревавшие стражи порядка согласились. Не отъехав и двух километров от города, Адгхам достал из тайника золото, а скворечник выкинул в речку Курале. До 1954 года он жил в городе Оренбурге. Сын его воевал во время Великой Отечественной войны.

Второй муж Хадиси, Мазин Салихов, был муллой в мечети. В Казахстане ему пришлось заниматься землепашеством. Видя, что грядут не лучшие времена для его семьи, он закопал в землю 250 пудов зерна. Мазин умер от холеры в 1917 году. Не узнал он, что спрятанное им зерно не помогло семье.

В 1921 году во время голода о закопанном зерне узнал бедняк Забиров. Он выкопал зерно и тем самым спас свою семью от смерти. Но при этом загубил другую семью. От голода умерли две средние дочери Мазина и Хадиси, а так же и сама Хадиси. В живых остались лишь моя прабабушка Анварь и ее старшая сестра.

Девочки остались со служанкой, которая  стала их опекуншей. Старшей из сестер было тогда двенадцать, а младшей девять лет. Надо отдать должное этой смелой женщине. Не побоявшись властей, она приняла решение, опасное в то время.  Но беды детей продолжались. Вскоре всю оставшуюся в живых родню и их самих посадили на телегу для высылки. Их опекунша столкнула  девочек с телеги в надежде  на то, что им хоть как-то удастся спастись. Они бежали в лес, а в спины им стреляли. Окольными путями они вернулись в Соль-Илецк. Их приютили дальние родственники. Анварь окончила школу рабочей молодежи и впоследствии стала учительницей латинского, арабского и русского языков.

В 1935 году Анварь Салихова вышла замуж за Хастнутдина Тазетдинова. У них родилось четверо детей. В 1936 году родилась Гамбарь. Марина Ивановна говорит, что имена в моем роду звучат как музыка. Мое имя немного похоже на имя бабушки Флюры (Флоры), я тоже «цветок» – Лилия.

В 1938 году родился Зуфар, мой дедушка, в 1940 году – Зульфира, а в 1947 году – Флюра. Какие большие были семьи!

Если бы не уничтожало их собственное государство, не было бы так, что по линии отца моего дедушки – Хастнутдина Тазетдинова родственников у нас мало. Как говорила мне Флюра Хастнудиновна: «Родни по линии отца мало. Мало что знали мы о них. Знали татарское название района, в котором они жили, это, как мать мне говорила, – «Таулар волс». А какой это район, где его искать – никто не знает».

Какая же короткая и бедная на подробности историческая память моего рода! А уж документы найти и вовсе трудно. Редкие фотографии, почти все без подписей. Все сохранилось в виде семейных преданий, на уровне устной истории.

Вот я нашла в семейном архиве фотографию большой семьи и думала, что это  фотография кого-то из моих предков. Нет, оказалось, на фото семья работников на мельнице у Губайдуллы Хабибуллина, того самого, что был в 1929 году раскулачен и уехал в Ташкент, «добровольно» отказавшись от мельницы. Вот это да!

Если фотографировали и работников, значит, фотографий хозяев должно быть больше! Но нет, опасно было хранить.

Да и это доказательство того, что брат моей бабушки был «эксплуататором», потому что использовал наемный труд, чудом сохранилось. Эксплуататор – хуже не было человека для того времени, а сегодня бы называли уважительно – предприниматель. Кто же будет хранить фотографии эксплуататора? Вот вам и историческая память… Тонкий ее ручеек иссушало нежелание хранить свидетельства и подробности горькой судьбы своих гонимых родственников.  Из-за постоянного страха перед властями люди стирали из памяти своих близких…

Вот Хастнутдин и его брат Хусаин Тазетдинов были сыновьями сапожника. Самое что ни на есть «пролетарское» происхождение.

Но и в их судьбе есть высохшая ветка исторической памяти. Судьба развела их по разным городам. Хастнутдин жил в Соль-Илецке, а Хусаин в Ташкенте.  В 1941 г. их обоих забирают на фронт. После войны в 1945 г. Хастнутдин вернулся домой в Соль-Илецк. А Хусаин пропал. Его имени не было ни среди «без вести пропавших», ни среди павших на поле боя.  В военкомат родственники запрос о нем не делали. «Почему?» – удивлялась я. Вот как это объяснил мой дедушка: «Позже прошел слух о том, что Хусаин все же жив. Поговаривали, что видели его в Сибири. Сначала кинулись было искать, но не стали.  В то время ведь как было? Твоя родня – «враги народа», значит, и ты сам тоже враг. А Хусаина видели!  Бог знает, почему домой не вернулся. Возможно, пытался скрыться от властей... Вот и не стали искать».

Не могу поверить, что можно так бояться, чтобы не попытаться разыскать родного человека. Но говорю не с осуждением, а с недоумением – это как же надо было людей запугать?!!

У Хусаина Тазетдинова остался в Ташкенте сын Идгай. Все, кто помнят знаменитую футбольную команду «Пахтакор», знают и его. Идгай погиб в авиакатастрофе 11 августа  1979 года вместе со всей командой. Я его фотографию нашла в Интернете.

Пыталась я так же найти по Интернету неизвестных мне родственников, но, к сожалению, откликнулись лишь два однофамильца. Правда, они обрадовались как, впрочем, и я, что есть еще Тазетдиновы на свете.

Дедушка рассказывает: «А в 50-х годах мать ездила к его жене в Ташкент. Но та дома была одна – Идгай, наверное, был на игре, и мать она в дом не пустила. Видать, боялась МГБ».

Это было ужасное время, когда родственники  боялись друг друга, боялись друг за друга. Боялись жестокой и несправедливой власти. Из-за этого постоянного страха распадались семьи, кланы.

Этот страх прослеживается в истории нашей семьи. А ведь все могло быть иначе. Но, увы, прошлого не воротишь…

«В сегодняшней России, ищущей путь к рыночной экономике, на семью повеяли новые ветры. Активно заявляет о себе новое поколение предпринимателей. Молодые бизнесмены нередко вызывают раздражение, а то и неприязнь у отцов, старшего поколения. Все заметнее заявляют о себе внуки и правнуки российских промышленников и купцов. Эти молодые люди преуспевают, потому что в их роду живы предпринимательские традиции. Некоторые из потомков экспроприированных капиталистов ставят вопрос о возврате фамильной собственности («Ограбили деда – возместите внуку»), тем более, что основатели ряда российских фирм происходили из крестьян, нажили состояние собственным трудом, и к ним не подходил революционный лозунг «Грабь награбленное!». Разумеется, возможное осуществление идеи возврата фамильной собственности столкнется не только с юридическими, но и с серьезными психологическими барьерами». Читаю этот текст в книге, предложенной учителем, и думаю:

а ведь мои предки тоже много трудились, наживали свое добро, заботились, чтоб детям и внукам было, что оставить. А как я сама отношусь к проблеме возврата национализированной собственности?

Была бы я счастливее, если бы разбогатела на несколько домов? Думаю, нет, ведь из них пришлось бы выселять других людей. «А что думает об этом твой дедушка? А другие члены семьи из старшего поколения?» –  спрашивает меня Марина Ивановна. А действительно, что?

Как рассказал дедушка, в 1991–1992 годах дочь Губайдуллы (второго сына Махмута и Хадиси Хабибуллиных) Магрипа приезжала из Ташкента в Соль-Илецк вместе с внучкой Разией. Она пыталась вернуть дом, принадлежавший ее отцу. Магрипа обращалась во всевозможные архивы. Когда их подняли, были обнаружены две справки о том, что все имущество «сдано добровольно». Сейчас неизвестно, действительно ли мои предки сдали свое имущество добровольно. Подписи на татарском языке отличались одна от другой. Были ли они подлинными? Возможно. Но дело не в этом, даже их подлинность не означает, что акт передачи дома был добровольным. Я лично в это не верю! Вряд ли люди, у которых было почти все, для того чтобы безбедно прожить до глубокой старости, а так же поставить на ноги своих детей, могли вот так просто отказаться от своего имущества, от крыши над головой и с малыми детьми отправиться на чужбину.

Психология людей послереволюционного времени, вряд ли  сильно отличалась от нашей, ведь они жили в условиях частной собственности до октября 1917 года. Семейное имущество служило и служит основанием благосостояния семьи. Конечно, потом, в советское время, в умы людей внедряли идею о том, что капитал, богатство – это зло. Термин «капитал» для рядового советского человека ассоциировался со злом, а стремление стать богатым – с чем-то зазорным. Партийная пропаганда постоянно воспевала такую черту народного характера, как неприхотливость в быту.

Вот дедушка, например, рассказывает о былом богатстве рода своей жены равнодушно, он рос при советской власти. Был членом коммунистической партии. Как и многие советские люди, ходил 7 ноября на демонстрацию, где «демонстрировал», как считалось, одобрение и доверие к политическому режиму. Как человек своей эпохи он верил, что порядок в стране справедливый, о богатстве не мечтал. А рассказывая, жалел о людях, а не об имуществе. Он наследства не получал, а всего добился своим трудом.

Но вот сейчас даже представить страшно, что у людей станут вновь произвольно отнимать нажитое добро силою государства. Передел собственности, наверное, многим бы понравился. Тем, кто ее не нажил, кто не привык трудиться, да и тем, кого вновь обмануло государство в 1992 году во время начала приватизации.

Не зря же в народе ее называют «прихватизацией». Да и в «верхах» некоторые люди говорят о пересмотре итогов приватизации, особенно в преддверии выборов. В теленовостях и в СМИ появились разговоры о так называемом «государственном рейдерстве», о принудительной реприватизации. Не удивительно, что и российские олигархи, да и более-менее зажиточные россияне предпочитают хранить деньги в зарубежных банках. Несмотря на ст. 17 Всеобщей декларации прав человека, закрепленную в статьях 8, 9, 25 и особенно в ст. 35 Конституции РФ, люди не очень верят, что неприкосновенность частной собственности и право наследования – это всерьез и надолго.

Ведь государство уже не раз обманывало людей по поводу собственности. Ведь вот не только Ленин осенью 1921 года  заверял, что нэп – это всерьез и надолго, но Н.И. Бухарин крестьян призывал во время нэпа: «Обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут», а что из этого вышло?

Я сильно сомневаюсь, что у закона о реституции у нас в стране нашлось бы много сторонников, да и вряд ли этот процесс прошел бы безболезненно.

Слишком много времени прошло. Сменилось уже три поколения. Причем старшие из ныне живущих россиян выросли в годы советской власти. Они сформировались в условиях коллективной собственности и уравнительной психологии.

В Интернете нашла рассказ о судьбе раскулаченного в 1931 году крестьянина из Подмосковья Никифора Ивановича Коровкина, записанный его потомками: «Человек без собственности – словно здание без фундамента. Его легко разрушить. По сути, подрубили корень. Жизнь стала казаться Никифору Ивановичу никчемной, и через год после известных событий (раскулачивания) он умер. Вскоре и супруга его ушла вслед за мужем». Эта история удивительно перекликается с судьбой Ибатулы Хабибуллина, моего предка, похороненного на безвестном волжском острове. Хотя – почему удивительно?  Они с Никифором Коровкиным были современниками и пережили одни и те же гонения от большевистской власти.

Судьба частной собственности в нашей стране была незавидна, как и судьба частных собственников.

Не случайно на заре становления тоталитарного режима у людей отнимали именно собственность, выбивая опору из-под ног, чтобы свалить и уже не дать им подняться. Политической свободы без свободы экономической не бывает. Человеком, обладающим собственностью, уже нельзя управлять деспотически.

Ох уж эта «частная-несчастная». Надолго ли она у нас «священна и неприкосновенна»? Так и хочется сказать в очередной раз в своем повествовании: «Не верю!»  Хоть и очень хотелось бы верить.