19.03.2009 | Галина Ковальская. IN MEMORIAM / Общество

Орловский сменовеховец

При Зюганове компартия окончательно разорвала с марксизмом и превратилась в партию фундаменталистов

На первый взгляд он вообще никакой. На второй - тоже. В нем нет илюхинской изобретательности, анпиловской бесшабашности, макашовской солдатской прямоты. Нет улыбчивой приветливости, свойственной другим, менее известным коммунистическим начальникам - например, Ивану Мельникову или Виктору Зоркальцеву. В нем нет настоящей злости и одержимости, нет задора, столь, казалось бы, необходимого митинговому политику, опирающемуся на протестный электорат. Карикатуры на него неизменно получаются пошлыми: художнику не за что ухватиться в самой личности и приходится волей-неволей обыгрывать бородавку на щеке.

Долго допрашивала с пристрастием зюгановских товарищей по партии, пытаясь услышать от них хоть какую-то человеческую характеристику вождя. Тщетно.  "Крупный стратег и тактик", "прекрасный организатор", "выдающийся теоретик", "адекватно реагирует на быстро меняющуюся ситуацию"...

Впрочем, нет. Иван Мельников, член президиума ЦК, специально отметил невероятный зюгановский демократизм. "Мне очень нравится, как проходят наши заседания. Это свободный обмен мнениями без оглядки на мнение председательствующего. Заслуга Геннадия Андреевича в создании именно такой атмосферы..." Но на прямой вопрос, значит ли это, что партии нужен не столько лидер, сколько руководитель, умеющий балансировать, в ответ последовало: "Нет, бывали, хоть и нечасто, случаи, когда Геннадий Андреевич жестко настаивал на проведении своей линии..." Не политический лидер, а Протей какой-то, оборотень, не имеющий собственного лица и фигуры.

Имидж

Не сказать, что отечественная политическая элита состоит сплошь из "ален делонов" - есть один красавец, и тот Немцов. Но все же с тех пор как российская политика стала публичной, на первых ролях оказываются, как правило, люди, не лишенные своеобразного артистизма и обаяния. У каждого оно, разумеется, свое, рассчитанное на свой круг избирателей. В Жириновском любят непредсказуемость, в Лужкове - неукротимую энергию и жизнелюбие, в Лебеде - силу и основательность. Геннадию Андреевичу в этом не богатом инструментами оркестре достался совсем уж скучный фагот. Неказист, тяжеловесен, вечно напряжен. Улыбается - выходит снисходительно-начальственно, пляшет перед телекамерой с девушкой в кокошнике - а выражение лица такое, словно отчетный доклад очередному съезду читает...

Не то чтобы в партии не задумывались над проблемой электоральной привлекательности своего вождя. Наверное, ведь анализировали причины поражения на прошлых президентских выборах, когда, казалось, победа была совсем в кармане. Разумеется, в разговоре с журналистом, да еще из "вражеского" издания, "крамольными" мыслями не делятся. Анатолий Лукьянов, член президиума ЦК КПРФ, встретил меня в своем кабинете словами: "Я с врагами не разговариваю", - а потом принялся подробно рассказывать о деловых и иных преимуществах Геннадия Андреевича. Чужака всячески стараются уверить, что у Зюганова - свой шарм, недоступный нашему антикоммунистическому восприятию, но вполне ощущаемый "нормальными русскими людьми". "Он твердо стоит на земле, видно, что он - плоть от плоти...", "его обаяние в безупречной логике - людям это нравится" (от такого заявления роняешь ручку, потом вспоминаешь, что "логикой" здесь называют нечто, к Аристотелю отношения не имеющее) и проч. Потом уверяют, что для избирателей КПРФ внешние данные политика - не главное. Лукьянов (с нажимом): "Что, Сталин, по-вашему, был великим трибуном? Не был. Но был выдающимся вождем партии". Виктор Пешков, один из самых близких Зюганову людей в руководстве КПРФ, не столь прямолинеен, но явно имеет в виду тот же идеальный образец: "Знаете, много было в истории случаев, когда во главе оказывались личности яркие, с прекрасными ораторскими и прочими внешними дарованиями. А потом они так или иначе уступали место людям менее, казалось бы, ярким, но умелым организаторам..."

Пример вдохновляющий. Однако товарищу Сталину не нужно было побеждать на состязательных выборах. В конце концов трудно не признать, что и "нормальным русским людям" живой человек должен нравиться больше деревянного истукана.

Иван Мельников, всячески подчеркивая зюгановский авторитет, все же признает, что в партии есть сомнения насчет возможности с таким лидером победить на президентских выборах. Да и Лукьянов считает, что трудности с зюгановским имиджем имеются, правда, он их видит не во внешности и манерах, а в том, что "Геннадию Андреевичу приходится каждый день выступать по телевизору. В таких условиях трудно не повторяться". И дальше, гневно: "Мы же помним, как телевидение старательно сделало болтуна из Горбачева. Мы знаем, что это делалось по американскому заказу, точно знаем, по чьему именно. Мы тогда говорили: "Михаил Сергеевич, не надо. Сталин выступал один раз в месяц". Он не слушал. В итоге всем надоел. Трудно, очень трудно Геннадию Андреевичу".

Откровеннее всех высказывается Владимир Акимов - политконсультант фракции КПРФ, человек беспартийный и потому раскованный. "На пленуме в конце прошлого года Зюганову прямо было сказано: его внешность, его манеры - не его личное дело. От этого зависит успех партии. Он принял упрек, согласился, но так и не начал работать над имиджем".

Неправда. Зюганов очень старается. Он, как какой-нибудь американский сенатор, аккуратно пожимает руки всем стоящим у выхода из зала заседаний Госдумы. Он нарочно задерживает свое появление перед телекамерами, пропуская вперед Явлинского-Жириновского, чтобы, освободившись от них, журналисты окружили его затем плотным кольцом. Он "работает с прессой" - не отказывает в интервью даже самым нелюбимым телеканалам. Словом, освоил нехитрые пиаровские премудрости. Но сама тщательность, с какой он все это проделывает, выдает масштаб личности прилежного инструктора ЦК, а никак не всероссийского политического лидера. Опыт 1996-го привил коммунистическому руководству суеверное убеждение во всемогуществе "приемчиков". Лидеры КПРФ, как и многие их оппоненты, на мой взгляд, преувеличивают возможности собственно имиджмейкерских технологий. Вряд ли они Зюганову помогут.

Теоретик

Однако не будем забывать: этот вроде бы напрочь лишенный индивидуальности Зюганов шесть лет руководит крупнейшей (а по большому счету, пожалуй, единственной) в стране политической партией. Он - признанный лидер оппозиции, и за него на выборах в 1996-м проголосовали 40,3% избирателей. Конечно, голосуют не столько за него, сколько за КПРФ. Мне часто доводилось общаться с избирателями Зюганова - их много за пределами Москвы, особенно в селах и на юге России, - ни разу не встретила такого, кто сказал бы: "бог с ней, с КПРФ и ее идеологией, мне сам Зюганов очень по душе". "Сердцем" (вот нравится, мол, и все тут) голосуют за Жириновского, Лебедя, Явлинского... За Ельцина многие голосовали так в 1991-м, в 1996-м - уже нет.

Спрашиваю Акимова: "А если Зюганов не внемлет, не станет работать с режиссерами, не поменяет имидж?" - "Партия найдет себе другого лидера", - отвечает тот без особой, впрочем, уверенности.

Ему, как и всем думающим людям в руководстве КПРФ, как и самому Зюганову, ясно: партия от этого лидера не откажется. И не столько потому, что, как резонно заметил член ЦК Александр Кравец, трудно было бы за год с небольшим "раскрутить" кого-то совсем нового до зюгановского уровня. И не потому даже, что, как говорит Акимов, "пришлось бы ждать, пока новенький  обрастет коммерческими и международными связями". В конце концов, если не в рядах КПРФ, то среди "попутчиков" есть вполне "раскрученные" лидеры - тот же Руцкой или Тулеев. А связи - что ж, связи тут же нарастут.

Слабые места, нерешенные зюгановские проблемы - любимая тема некоммунистической прессы. Председателю КПРФ поминают внутрипартийные разногласия, выливающиеся в постоянную "товарищескую критику" вождя, проблемы с молодым поколением: молодежь идет куда угодно, хоть к кумиру пенсионерок Анпилову, хоть в ЛДПР - в КПРФ в последнюю очередь, но, если и идет, обычно оказывается в оппозиции Зюганову. Колют ему глаза вечными метаниями в поисках союзников: то ли с Лужковым договариваться, то ли с Лебедем; и постоянным страхом не успеть вовремя отречься от очередного союза. Наконец, только ленивый не написал, что Геннадий Андреевич до смерти боялся выиграть президентские выборы, поскольку нынешняя роль лидера оппозиции для него наиболее удобна и привлекательна.

Все это справедливо, однако нисколько не помогает ответить на вопрос, в чем все же залог прочности зюгановских позиций. Ведь именно Зюганов, а не кто-нибудь более ухватистый и пригожий удерживает главенство в КПРФ, получает, несмотря ни на что, изрядную порцию голосов избирателей, возглавляет крупнейшую фракцию в Госдуме и, не имея реальных шансов на президентство, надолго гарантировал себе место в политической элите. Каким бы серым и бесцветным ни казался Геннадий Андреевич, это благодаря ему КПРФ окончательно порвала с марксизмом, отошла от "левых" ценностей и взяла на вооружение фундаментализм, национализм и "антипотребительство".

Три источника и три составные части

"... На мировоззрение, культуру и идеологию западного мира все более ощутимое воздействие начинает оказывать иудейское расселение, влияние которого постоянно возрастает буквально не по дням, а по часам. Еврейская диаспора, традиционно контролировавшая финансовую жизнь континента, по мере развития "своего рынка" становится своего рода держателем "контрольного пакета" акций всей хозяйственного-экономической системы западной цивилизации... В этих условиях... особое значение приобретает славянская цивилизация в лице Российской империи, ставшей последним противостоянием западному гегемонизму", - пишет Геннадий Зюганов в книге "За горизонтом".

Это вам не "окошко обоссать"!

Серьезный теоретический подход: Российская империя против иудейского Запада. В новейших зюгановских трудах, начиная с 1993-го, то есть с того момента, как он возглавил восстановленную после запрета КПРФ, масса размышлений о судьбах России и мира.

Но мудрено найти в них хотя бы слабый отголосок теории "смены формаций", "борьбы классов" - вообще что-нибудь от Маркса-Энгельса-Ленина. Зато масса сочувственных ссылок на Льва Гумилева, на Тойнби, Данилевского, Ильина и прочих, отнюдь не "левых" мыслителей. Вместо классовой борьбы и "революций как локомотивов истории" - "процесс взаимодействия, соперничества и смены цивилизаций".

На самом деле в центре внимания Геннадия Андреевича две цивилизации: западная, с ее либеральными ценностями, и антизападная, полнее всего воплощенная в "русской славянской православной" цивилизации. Напрочь забыта первичность материи над сознанием, производительных сил и производственных отношений. "Господство духа над голым корыстным интересом" - вот что отличает русскую историю. И тут уж: "Мы, современные коммунисты, ответственны не только за историческое семидесятилетие. Мы ответственны за всю отечественную историю в целом... за князя Олега и Святослава. И за период становления московского централизованного государства. И за стрелецкий бунт..." и т.д.

Борьба цивилизаций, вековая борьба Запада за свое господство над Россией ("перестройка" и "антинародные ельцинские реформы" - только ярчайшие ее эпизоды) есть, по Зюганову, прежде всего стремление "осуществить переплавку уникальной российской цивилизации". Для этого России навязывают "так называемые общечеловеческие ценности", в корне противоположные "вековой российской самобытности", индивидуализм, противоположный, разумеется, "соборности", и "культ потребления" вместо "извечной духовности". Соборность, духовность и державность самым тесным образом связаны с православием и противоположны "протестантскому духу".

Заявив о своей приверженности традиции, партия оказывается перед проблемой: что это за традиция? К революционному прошлому России у Зюганова отношение довольно сдержанное. Более того, в книжке "География победы" мимоходом упоминаются "русофобские настроения радикального крыла партии" в 20-е годы. Другое дело - сталинский период. При Сталине восстанавливаются "естественные границы" России, начинается сближение с православной церковью, возрождение "русской национальной идеи". Смерть Сталина не дала идее полностью возродиться, хрущевская оттепель обернулась новой попыткой "насаждения чуждых западнических ценностей". Так что Зюганов вполне критически рассматривает советскую эпоху в целом, но те, кто пытались на этом основании выставить его "социал-демократом", мягко выражаясь, заблуждались.

Если традиция не марксистско-ленинская, то какая? Зюганов внятно отвечает: "русская национальная", в которую непременным компонентом включается "православие". Правда, особого рода.

С христианской моралью, этикой, догматикой оно имеет мало общего. А вот поверья, обычаи, ритуалы, пусть языческие, но почитаемые нашими религиозно невежественными согражданами за православные, всячески превозносятся. Со страниц "Советской  России" Геннадий Зюганов поздравил "православных россиян" с Пасхой. Начинается обращением "братья и сестры", а в тексте в основном проклятия "русоненавистникам, лукавым иноземцам и врагам наших святынь". Напечатано под шапкой: "С Рождеством Христовым". Пасха, Рождество - какая разница. Зато традиционно и национально.

Туманные рассуждения перед телекамерами об Альберте Макашове только при большом желании можно было истолковать как вялое полуосуждение. В брошюре "Когда Отечество в опасности" лидер КПРФ пишет о "трех фронтах" "патриотического движения": "Еще один фронт четко и яростно обозначился в последние месяцы минувшего года. Его предводителями становятся прокурор Виктор Илюхин и генерал Альберт Макашов. Его провозвестник - губернатор Николай Кондратенко. Этот фронт сложился стихийно, как оборонительный, для отпора от беспрецедентно наглых атак разрушителей страны, размахивающих жупелом "расизма" и "антисемитизма"... Этот фронт выступает под флагом прекращения геноцида и подавления русских. Под знаком возвращения русских в центральную политику страны, в культуру, в средства массовой информации..."

В трактате "География победы", предназначенном для читателя более "ученого", Зюганов объясняет, что после прихода к власти в России "патриотических сил" на смену "геноциду" придет "активная демографическая политика". Идеолог коммунистов специально подчеркивает,что эта политика не будет слепым копированием того, что делалось при советской власти: ее "необходимо освободить от прежней национальной индифферентности". Просто надо поощрять рождаемость славян и не поощрять кавказскую и татарскую - они и так много рожают. Геннадий Андреевич не уточняет, как конкретно это будет происходить: будут ли выплачивать пособия на ребенка в зависимости от национальности только матери и отца, или бабушка с дедушкой тоже будут приниматься во внимание. А может, просто презервативы славянам продавать запретят, а "черным" станут навязывать.

Коммунисты в России идут на выборы под знаменем национальных и традиционных ценностей. "Традиция, - назидает Зюганов, - едва ли не главный стержень национальной государственности. Лишь на Западе укоренился воинствующий антитрадиционализм". Все противники либеральной идеологии годятся в союзники. Зюганов советует брать пример с исламского Востока, сохранившего патриархальную семью с половозрастным разделением функций, уважение к религии и государству. И фундаментализма, настаивает Геннадий Андреевич, не надо пугаться. "Фундаментализация жизни приводит к результатам безусловно положительным". Словом, Геннадий Андреевич куда ближе в идейном отношении к графу Уварову (изобретателю знаменитой триады "Православие, самодержавие, народность"), чем к каким-либо коммунистическим или социалистическим идеологам. Так что, когда КПРФ выступает за возрождение сословий (в частности уничтоженного большевиками казачества), ратует за введение в государственных школах "Закона Божия" или страстно борется с распространением противозачаточных средств, не стоит объявлять коммунистов непоследовательными. Как раз при Зюганове партия вполне последовательно придерживается избранного курса. Просто он не имеет никакого отношения ни к каким "левым", ни к социал-демократам, ни к живоглотам вроде троцкистов-маоистов. Ближайший аналог российским коммунистам - французский радикальный националист Ле Пен.

Даже в вопросе о частной собственности КПРФ перестала быть "левой" партией. Она выступает сегодня за "многоукладность", за "равноправие всех форм собственности". Особая роль государства, разумеется, предусматривается, но не главного собственника, а главного арбитра и гаранта.

"Державность" нам подавай, она исконно присуща русскому народу. Но при этом против частной собственности как таковой, против "национально ориентированного капитала" наши коммунисты ничего не имеют. Исключается, конечно, частная собственность на землю. Но и это мотивируется не социалистическими, а традиционалистскими аргументами.

В зюгановскую идейную копилку вроде бы неожиданно попадает "концепция устойчивого развития", призванная, по мысли вождя коммунистов, противостоять "идеологии безудержного потребления". Трогательно, кстати, что новоявленный патриот-почвенник не замечает отечественных истоков "устойчивого развития". Он ссылается исключительно на доклады либерально-технократического "Римского клуба" 70-х годов, а не идеологов российской кооперации Чаянова и Кондратьева, развивавших герценовские идеи "русского социализма". Вообще в зюгановском исполнении "устойчивое развитие" приобретает ярко выраженный аскетический характер. Единственное, что воспринял в этой сложной и противоречивой системе Геннадий Зюганов, - необходимость ограничить потребление.

Прежде всего "безудержное потребление западного мира". Нашим согражданам, таким образом, объясняют: надо не завидовать американцам и прочим шведам, а гордиться собственной умеренностью.

Разумеется, весь этот набор - не зюгановское изобретение. Конечно, отечественная компартия не вчера принялась осваивать консервативно-государственнические ценности: огромный шаг в этом направлении был сделан Сталиным, уже в первые послевоенные годы Россия стала "родиной слона", а русский народ - первым среди равных. И мотивы эти продолжали звучать в 60-70-е годы. Особенно отчетливо они исполнялись полозковской КП РСФСР периода полного и окончательного распада Союза. Но при советской власти оставался лицемерный флер "пролетарского интернационализма" и марксистская "левая" риторика: компартия была связана с международным коммунистическим движением, с советскими республиками... Последовательный разрыв со всеми догматами и постулатами европейских "левых", окончательный переход на крайние правые позиции произошел именно при Зюганове. Для этого его в свое время и выбирали.

Выбор веры

В феврале 1993-го на так называемом восстановительном (после полуторагодичного запрета) съезде КПРФ сошлись три более или менее серьезных кандидата в вожди: Иван Рыбкин, в ту пору координатор фракции "Коммунисты России" в Верховном совете, Валентин Купцов, признанный лидер оргкомитета съезда, и Геннадий Зюганов, бывший тогда сопредседателем едва ли не всех сколько-нибудь заметных националистических объединений - от константиновского "Фронта национального спасения" до стерлиговского "Русского Национального Собора".

Несколько огрубляя, можно сказать, что с именем Рыбкина ассоциировался курс на "социал-демократизацию" партии (конечно, тогдашний Иван Петрович сильно отличался от нынешнего, но неагрессивность и готовность к диалогу по любым вопросам в нем отмечали еще и в ту пору). Избрание Купцова означало бы, что партия в целом остается прежней, такой, какой сложилась к моменту выхода на авансцену Горбачева. Накануне съезда именно этот вариант казался наиболее вероятным.

Члены ЦК в большинстве своем не любят вспоминать, что кандидатуру Зюганова предложил съезду Альберт Макашов. Однако все признают, что Рыбкин был отвергнут из-за недостатка решимости и цельности, а Купцов - за причастность к горбачевской элите.

Зюганова в партии уже знали как идейного противника Горбачева и "горбачевщины". Он еще весной 1991-го опубликовал несколько статей в "Советской России", наибольшую известность из которых получил опус "Архитектор у развалин", направленный против Александра Яковлева. Именно Зюганова (вместе с близким его другом и соратником Юрием Беловым) называли автором текста знаменитого "Слова к народу", подписанного Прохановым, Варенниковым, Распутиным и проч., за которое, как говорил Зюганов впоследствии в одном из своих интервью, его "не без оснований... называли идеологом ГКЧП". Известно было и то, что в период участия во всяких "патриотических" оппозициях Зюганов сблизился с людьми, которых рядом с прежними партийными бонзами и представить себе было невозможно: академиком Шафаревичем, священником-диссидентом-антисемитом Дмитрием Дудко и проч. Партия знала, кого выбирала. В отличие от советской невразумительной эклектики с этой, новой, партийной идеологией можно выходить на рынок идей.

Менять веру в зрелом возрасте непросто. Именно поэтому партия по-прежнему цепляется за некоторые старые атрибуты (хотя с непременным пояснением, что красное знамя - самое что ни на есть старинное, исконно русское) и за прежнее название. Впрочем, одновременно население исподволь приучают к наименованию "национал-патриотическое" или "народно-патриотическое" движение. Некоторые партруководители до сих пор не усвоили, что прежние "незыблемости" отринуты и сданы в архив. Бедный Ричард Косолапов с его "Ленинской платформой" так и мечется между идейно близким "леваком" Анпиловым и перспективным Зюгановым, входит-выходит то туда, то сюда. Даже такой ушлый и ко всему привычный функционер, как Купцов, нет-нет да сбивается с курса. Да и Лукьянов, со злостью выговаривавший автору этих строк: "Скажите спасибо Ельцину, Гайдару и Козыреву за их антинациональную политику. Именно из-за них линия партии стала такой: антизападной, антиамериканской, пророссийской, прорусской", - кажется, был не в восторге от того, что его родная партия выглядит теперь именно так.

А сам Зюганов словно родился фундаменталистом. Словно всю жизнь его окружали диссиденты-почвенники или, в крайнем случае, правоверные мусульмане, а не соученики по Академии общественных наук при ЦК КПСС.

Остается предположить, что юноша из села Мымрино смиренной и вполне традиционной Орловской губернии никогда не принял душой ни "классовую борьбу", ни прелести "социалистической урбанизации" (кандидатскую диссертацию Зюганов защитил по теме "Основы планирования развития социалистического образа жизни (на примере крупных городов)"), ни прочий "пролетарский интернационализм". Орловщина, особенно сельская, консервативна. Когда-то была оплотом "белого" сопротивления большевикам, ныне стала центром "красного пояса". Орловский селянин держится не столько за лозунги "пассионариев", сколько за привычный образ жизни. Впитавший в себя эту "традиционность", Зюганов с легкостью расстался с тесным костюмом советского право-левого идеолога и вернулся к истокам. Но тяга (кстати, тоже очень характерная для простого сельского человека) к "научному" языку, ко всякого рода "учености" привела его к Гумилеву, Шафаревичу и прочим наукообразным мракобесам.

"Геннадий Андреевич - не догматик. Он все время развивается, учится, идет все дальше" - это его свойство отмечают все товарищи по партии. И впрямь не догматик. Под его водительством партия и дальше пойдет по намеченному пути.

Источник: "Итоги", 1999, №17, 27 апреля,