29.01.2009 | Наука

Сколько Земель человеку нужно?

5,16 гектара земной поверхности заняты исключительно обеспечением моих личных потребностей

Ответив на несколько простых вопросов недлинной анкетки, я узнал, что мой личный экологический след составляет 5,16. Это значит, что 5,16 гектара земной поверхности заняты исключительно обеспечением моих личных потребностей. Что, конечно, на целый гектар с лишним меньше среднеевропейского показателя - 6,3 га (не говоря уж о 12,2 га, занимаемых средним жителем США). Но в конце концов, общая площадь всей земной суши составляет всего лишь около 15 млрд га. Таким образом, сегодня в мире на одного человека приходится всего 2,2 гектара земли (и в ближайшие десятилетия эта цифра будет только уменьшаться: население планеты все еще растет, а площадь остается неизменной). И стало быть, кабы все жили так, как я, нам бы понадобилась как минимум еще одна Земля...

Микроб на последней минуте

Сама по себе мысль о том, что «всем всего все равно не хватит», не нова.

Еще в 1798 году небезызвестный Томас Мальтус доказывал, что никакой рост материальных благ не поспеет за человечеством, размножающимся в геометрической прогрессии.

Дальнейший ход истории, однако, не подтвердил его прогнозов: за последующие 200 лет население Земли увеличилось в 6 раз, но при этом средний уровень его благосостояния продолжал расти. Конечно, в мире случались и голодоморы, и войны за сырье - но не чаще, чем в прежние века, а все реже и реже.

Идея ограниченности ресурсов уже в течение XIX века становилась все более маргинальной. В следующем столетии она оказалась дополнительно скомпрометированной нацизмом: как известно, теоретическим обоснованием гитлеровской военной экспансии стала идея «жизненного пространства» (Lebensraum), нехватка которого якобы сдерживает развитие немецкой нации. Послевоенную историю Западной Германии можно рассматривать как своего рода эксперимент, наглядно доказывающий несостоятельность этой идеи: население ФРГ к 1970-м годам оказалось примерно таким же, как у довоенного рейха, территория - вдвое меньше, а уровень жизни - гораздо выше. Бурное экономическое развитие западного мира в целом и возникшее на этой основе «общество благоденствия», казалось бы, навсегда сняли с повестки дня проблему нехватки ресурсов.

С учетом этого становится понятен шок, пережитый интеллектуалами развитых стран, когда в 1972 году четверо пионеров компьютерного моделирования глобальных процессов по заказу Римского клуба подготовили и опубликовали свой знаменитый доклад «Пределы роста».

Согласно расчетам, потоки материальных ресурсов, вовлекаемых человечеством в свою хозяйственную деятельность, уже оказались сопоставимы с их известными запасами. И если динамика их потребления не изменится, в первые же десятилетия XXI века начнет кончаться буквально все, что люди берут из природы: ископаемое топливо, металлические руды, чистая вода...

Оказалось, что рост потребления любого ресурса описывается экспонентой - функцией, скорость роста которой пропорциональна ей самой. Эта функция обладает некоторыми неочевидными свойствами, одну из которых можно продемонстрировать несложной задачкой. Допустим, у нас есть сосуд с питательной средой, а в нем - некий микроб, который раз в минуту делится надвое и ровно за час заполняет весь объем сосуда. За какое время он заполнит половину этого объема? Ответ гласит: за 59 минут. Человек, не знакомый со свойствами экспоненты, вряд ли угадает этот ответ, зато легко может убедиться в его правильности: за следующую, последнюю минуту микробные клетки один раз удвоятся - и как раз заполнят весь сосуд.

Вот таким «микробом на последней минуте» и почувствовало себя человечество после публикации «Пределов роста».

Подтверждения мрачного прогноза не заставили себя ждать: уже в следующем, 1973 году западный мир поразил топливный кризис, приведший к быстрому росту цен на горючее и энергию и как следствие - к экономической депрессии. Казалось, катастрофа, предсказанная бесстрастной компьютерной моделью, начинает сбываться прямо на глазах.

Невероятное пари

Но в 1980 году профессор экономики Мэрилендского университета Джулиан Саймон предложил одному из глашатаев грядущего краха, знаменитому стэнфордскому профессору Полу Эрлиху остроумное пари. По его условиям Эрлих должен был составить виртуальный портфель из воображаемых слитков любых пяти металлов по своему выбору, так чтобы их суммарная стоимость в ценах 1980 года составляла ровно тысячу долларов. Если через 10 лет этот портфель будет стоить больше тысячи, Саймон выплатит Эрлиху разницу между новой и старой ценой. Если меньше – разницу выплатит Эрлих Саймону. Пол Эрлих принял пари, выбрав медь, хром, никель, вольфрам и олово – металлы, потребность в которых, по его мнению, никак не могла снизиться за 10 лет. Однако в 1990 году он вынужден был отправить Саймону чек на 576 долларов 7 центов: все без исключения выбранные им металлы подешевели, общая же стоимость портфеля упала более чем вдвое даже без учета инфляции.

Для Саймона это пари было своеобразной экспериментальной проверкой его концепции экономики природопользования. В основе ее лежит простая мысль: никакой природный ресурс не является изолированной конечной системой. Фигурально говоря, это не цистерна с краном, через который до последнего момента идет более-менее ровный поток, а потом резко обрывается.

В рыночной экономике нарастающий дефицит какого-либо ресурса стимулирует усилия по его дополнительной добыче, экономии или замещению.

Именно это и происходило в мире после кризиса 1973 года. Первой, острой реакцией экономики на нехватку и дороговизну нефтепродуктов была, конечно, депрессия. Однако как раз с этого времени эволюция бытовой электротехники идет в сторону снижения потребления электричества. Тогда же начинается массовая нефтедобыча на месторождениях, лежащих на морском шельфе, под вечной мерзлотой и в прочих ранее недоступных местах. А атомные электростанции превращаются из уникальных экспериментальных и пропагандистских объектов в серьезный сектор коммерческой энергетики (в частности, Франция принимает беспрецедентную программу развития АЭС - построенные в рамках этой программы станции дают сегодня три четверти производимого в стране электричества).

Большинство этих (и других) мер не имеет обратного хода - когда в результате их применения энергоносители вновь дешевеют, никто уже не возвращается к производству ламповых приемников, не останавливает действующие АЭС и даже не демонтирует морские нефтедобывающие платформы (поскольку основные затраты уже сделаны, а скромные эксплуатационные расходы окупаются и при новых ценах).

Спрос не растет, предложение не уменьшается, и резкий скачок цен на ресурсы сменяется долгим медленным снижением, в ходе которого они обычно сползают даже ниже исходного уровня.

Что и происходило с мировыми нефтяными ценами: уже с начала 1980-х годов началось их неуклонное снижение, продолжавшееся до самого конца столетия. Примерно так же вели себя и цены на другие виды природного сырья - в чем злосчастный профессор Эрлих убедился на собственном горьком опыте. Он, правда, утверждал, что его проигрыш - случайность, непредсказуемый выверт экономической конъюнктуры, но почему-то не стал перезаключать пари на следующие десять лет, как предлагал ему Саймон...

Тришкин кафтан

Джулиан Саймон умер в 1998 году, стяжав мировую известность, став кумиром и оплотом всех апологетов неограниченного экономического роста и не найдя в мире ничего такого, что противоречило бы его теории. Умер, не увидев ни нового головокружительного взлета цен на энергоносители, ни того, как рост производства продовольствия, всю вторую половину ХХ века устойчиво обгонявший рост народонаселения планеты, вдруг начал тормозить и отставать.

«Популяции некоторых видов рыб, служащих объектом крупного промысла, сократились на 90%. В ближайшие десятилетия треска, палтус, тунец, рыба-меч, марлин могут вообще исчезнуть из Мирового океана». «В настоящее время процесс деградации охватывает 20% всех возделываемых земель, 30% площади лесов и 10% - пастбищ». Это цитаты не из воззваний «зеленых» активистов и даже не из статей по компьютерному моделированию глобальных процессов. Подобные тревожные данные все чаще и чаще публикуют авторитетные правительственные и международные организации на основании подробного анализа ситуации в той или иной сфере человеческой деятельности.

Мир начала XXI века оказался не таким мрачным, как это следовало из прогнозов «Пределов роста», - но и не столь безоблачным, каким его видел Джулиан Саймон и другие оптимисты.

Справедливо упрекая Эрлиха и других проповедников исчерпания ресурсов в чрезмерных упрощениях, Саймон не заметил, что и его модель тоже оказалась упрощенной. В самом деле, дефицит того или иного ресурса практически всегда можно так или иначе скомпенсировать, но лишь ценой дополнительных затрат других ресурсов. И когда к пределу эксплуатационных возможностей подходят сразу все основные природные ресурсы, действие «закона Саймона» начинает напоминать известную басню про Тришкин кафтан.

«Не существует никаких "невозобновимых" ресурсов. Существуют ресурсы, для которых человечество пока не придумало способы возобновления, - пишет один из современных последователей Саймона. - Нефть, например, можно получать из масличных растений - из пальмового масла, соевого и т. п. Существуют также проекты получения топлива из различного рода отходов сельхозпроизводств, так называемый "биодизель"».

Уточним: нефть, конечно, никто и ни из чего делать не может, а «биодизель» (т. е. дизельное топливо из биологического сырья) получают, увы, не из отходов, а из полноценного растительного (чаще всего рапсового) масла. Это горючее еще в 1990-е годы переросло стадию эксперимента, ныне его итровое производство измеряется миллионами тонн в год. Есть и вполне работоспособные двигатели, топливом для которых служат другие продукты переработки растительного сырья - чаще всего этанол.

Если дефицит нефти не рассосется, человечество просто перейдет на эти технологии. Они, говорят, и для климата полезней - не выбрасывают в атмосферу дополнительной углекислоты, а гоняют по циклу ту, которая есть.

Однако рапс и другие масличные культуры, как известно, растут в поле. Даже при использовании наиболее урожайных современных сортов для производства тонны биодизеля нужны полтора гектара полей. Для того, чтобы производить таким образом все потреблямое сегодня в мире дизельное топливо, понадобилось бы засеять рапсом более 600 млн га - свыше трети всех сегодняшних пахотных земель планеты. А чтобы заменить рапсовым маслом еще и бензин, не хватило бы и всех полей мира. Не говоря уж о том, что возделывание полутора гектаров рапса требует гораздо больше времени, человеческого труда, материальных ресурсов (в том числе и топлива), чем производство тонны солярки обычным способом.

Ряд политиков и общественных активистов уже увидел в моде на биотопливо причину недавнего скачка мировых цен на продовольствие.

Это, конечно, явное преувеличение: пока что площади, занятые под эти цели, слишком малы. Но рост доли биотоплива неизбежно означает расширение этих площадей - а это возможно только за счет сокращения посевов других культур. Общая площадь мировой пашни уже не может быть сколько-нибудь серьезно увеличена (в действительности она даже медленно уменьшается).

Словом, опять получается, что для обеспечения всему человечеству приемлемого уровня жизни нам нужна как минимум еще одна Земля.

Фактор четыре

Правда, эти расчеты предполагают, что расход первичных ресурсов на единицу конечной продукции (буханку хлеба, книжку, поездку от дома до работы и т. д.) будут такими или примерно такими, как сейчас. А обязательно ли это?

Ответ на этот вопрос появился еще в середине 90-х в виде книги «Фактор четыре», принятой Римским клубом в качестве очередного доклада. Ее авторы – супруги Хантер и Эймори Ловинсы, создатели и руководители «Института Рокки Маунтин» в штате Колорадо, и Эрнст Ульрих фон Вайцзеккер – член Римского клуба и бывший директор Института европейской политики по охране окружающей среды. По их мнению,

уже известные организационные и технологические решения позволяют использовать первичные ресурсы по крайней мере вчетверо эффективнее, чем они используются сейчас.

Потребителя ведь не очень интересуют тонны стали или киловатт-часы электроэнергии сами по себе. Уменьшение расхода первичных ресурсов при том же уровне комфорта ему даже выгодно – меньше придется платить. Именно поэтому сейчас, например, газосветные трубки вытесняют лампы накаливания: для создания одной и той же освещенности первые потребляют почти вчетверо меньше энергии, чем вторые.

Почему же «революция эффективности» не охватывает одну за другой все страны и все отрасли мировой экономики?

Ловинсы и Вайцзеккер дают четкий и недвусмысленный ответ: технологии, выигрывающие в эффективности использования природных ресурсов, почти всегда проигрывают в эффективности использования труда. Переориентация экономики с критерия производительности труда на критерий производительности ресурсов и есть, по их мнению, та волшебная палочка, которая позволит человечеству сократить нагрузку на биосферу, не снижая уровня жизни. Впрочем, авторы честно предупреждают читателя: «революция эффективности» – не гарантия, а только возможность спасения планеты. Человеческая жадность и тщеславие могут сожрать любой выигрыш

Источник: «Что нового в науке и технике», № 12, 2008 г.,