25.11.2008 | Архив "Итогов" / Книги

Друг Земного Шара

Лапидарные до примитивности строки Игоря Холина кажутся написанными не на бумаге, а на заборе

Игорь Холин был одной из самых интригующих легенд 60 - 70-х годов. Его стихи распространялись даже не путем самиздата. Они ходили устно. Многие знали их наизусть, даже не зная, чьи они. Я, например, стихи "На днях у Сокола/Дочь/Мать укокала/Причина скандала/Дележ вещей/Теперь это стало/В порядке вещей" узнал гораздо раньше, чем имя их автора. Имя автора я узнал уже из других стихов: Вы не знаете Холина/И не советую знать/Это такая сука/Это такая блядь/Голова/Пустой котелок/Стихи/Рвотный порошок... и т.д. Такой вот, с позволения сказать, автопортрет.

Потом появилось в обиходе слово "Лианозово". В Лианозово ездили по выходным. Там жили и показывали свои картины Оскар Рабин, отец и сын Кропивницкие. Там читали стихи. Там было что-то волшебно-соблазнительное. Я по молодости лет туда не попадал - не было знакомых, могущих составить протекцию. Потом узнали, что есть такая штука - конкретная поэзия. Что Холин, Сапгир, Всеволод Некрасов - конкретисты.

Все существовавшие типы художественных стратегий, альтернативных по отношению к советскому поэтическому мейнстриму, можно условно и приблизительно свести к двум.

В одном случае это установка на предельную формальную усложненность, выраженную, как правило, безудержным метафоризмом. В другом - на не менее предельную стилистическую упрощенность, на ту "неслыханную простоту", которая в данном случае гораздо лучше воровства, если за воровство принять нормативную стилистику советского стихотворчества. Холин пошел по этому, второму, пути. Его лапидарные до примитивности строки кажутся написанными не на бумаге, а, допустим, на заборе. Или на плакате типа "Не проходите мимо". Или на обшарпанной стене барачного коридора.

Барак и его обитатели - ведущий мотив поэзии раннего Холина - не взяты с потолка. Он и сам был барачным жильцом:

Пролетело лето,/Наступила осень,/ Нет в бараке света,/Спать ложимся в восемь.

Пролетела осень,/Наступило лето,/ Спать ложимся в восемь,/Нет в бараке света.

Барачный житель Игорь Холин не воспарял в заоблачные дали и не предавался туманным видениям экзотических островов в океане. Убогий мир городского предместья и его ублюдочную эстетику поэт решительно воспринял как свой мир и свою эстетику. Не лирика, не сатира, не нравоучительная басня. Но и то, и другое, и третье.

Умерла в бараке 47 лет./Детей нет./ Работала в мужском туалете./Для чего жила на свете?

Это было неожиданно, органично, убедительно.

Вряд ли Холин, писавший с середины 50-х, знал о том, что его стихи - это конкретная поэзия. Не мог знать. Он писал, что видел, что слышал и о чем думал. Ранние его опыты уместнее, как мне кажется, числить по ведомству наивного искусства.

Конкретистом он осознал себя уже позже, когда уверенно  вошел в круг московского художественно-поэтического авангарда на правах одного из его признанных лидеров. Но никакой "конкретизм" все равно не в состоянии объяснить ощущение необычайного изящества, возникающее от таких, например, строк:

Привет товарищ Рыбников/Я к вам товарищ Рыбников/А вы товарищ Рыбников/Ко мне товарищ Рыбников.

Почему это хочется беспрерывно повторять? Что там такого? Совершенно непонятно.

С годами Холин все больше осознавал свою принадлежность к поэтическому авангарду, письмо его становилось изощреннее, экспериментальнее - при том, что его мощная витальная энергия никуда не исчезала, а лишь искала и находила новые пути для выхода.

В конце 60-х годов Холин написал поэму под названием "Умер Земной Шар". Одна из главок называлась "Друзья Земного Шара" и представляла собою нечто вроде именного указателя:

Поэт Генрих Сапгир/Друг Земного Шара/Художник Оскар Як. Рабин/Друг Земного Шара и т.д.

Таким образом был обозначен и манифестирован круг, куда входили не только многочисленные друзья, подруги и единомышленники поэта, но и Пабло Пикассо, Шарль де Голль и даже почему-то Юрий Гагарин. В идеале туда входили все. Список был открыт. Помню, какие-то совсем уж зашуганные - в духе тогдашнего времени - "стукофобы" упрекали Холина в том, что его "Друзья Земного Шара" - отличный подарок для Галины Борисовны (один из эвфемизмов для КГБ). 

Есть в поэме и глава "О смерти": Рамзес Первый умер/Тутанхамон умер/Соломон умер - длиннющий мартиролог, где, увы, нашлось место не только Рамзесу с Тутанхамоном, но и друзьям-современникам поэта: "Геннадий Цыферов умер/Ян Сатуновский поэт/Умер". Поэма писалась, когда поэт Холин был молод, силен, весел и для смерти не представлял даже отдаленного интереса. Впрочем, таким он и остался. Теперь уже навсегда.

"Иногда возникало впечатление, что поэт живет в каком-то будущем, из которого шлет нам стихи и рассказы. Он и переселился туда, несомненно, если понимать, что смерть - будущее каждого".

Это написал Генрих Сапгир в предисловии к книге Игоря Холина. Холин ушел в свое "будущее" прошедшим жарким летом. Сапгир последовал за ним минувшей осенью. Так что его слова о друге - тоже "из будущего". 

Изданный "Новым литературным обозрением" однотомник холинских стихотворений и поэм - кажется, самый полный на сегодняшний день. Поэт его не дождался, зато дождались мы.

Источник: "Итоги", №51, 1999,