Авторы
Наконец-то начавшиеся дожди смыли висевший в последние недели над Москвой и окрестностями торфяной дым. Но и после них остался вопрос: почему нам все чаще приходится ощущать запах горелого торфа?
На этот вопрос можно дать несколько ответов. Во-первых, вряд ли кто сомневается, что пожары стали возможными благодаря небывало сухой осени: за весь сентябрь и первую половину октября в московском регионе (особенно на востоке его, где и происходили пожары) почти не было дождей. Это выглядит необъяснимым – если не интересоваться глобальными метеорологическими данными, свидетельствующими, что в последние полтора-два десятилетия непрерывно растет число и выраженность аномальных погодных явлений – любых, в том числе и таких экзотических, как осенние засухи.
Большинство ученых объясняют это глобальным изменением климата, точнее – его беспрецедентной скоростью. Чтобы понять, какая тут может быть связь, представьте себе, что вы пытаетесь резким рывком сдвинуть с места ванну с водой. Сдвинете или нет – неизвестно, а вот что вода еще долго потом будет ходить ходуном туда-сюда и выплескиваться, можно не сомневаться. Замените рывок на температурный сдвиг, а ванну на земную атмосферу – и вы получите сериал «Бушующая планета».
Но даже и во время аномальных погод пожары сами по себе возникают очень редко. За их неотвратимость надо благодарить граждан, привыкших швырять бычок через плечо, оставлять костер или даже намеренно поджигать траву. Последнее приобрело характер всенародной забавы и чуть ли не обязательного ритуала. Типичная сцена: дачница-москвичка в тверской деревне, пользуясь сушью и безветрием, попыталась выжечь «полосу безопасности» вокруг своего участка. «Да сейчас плохо горит, – посочувствовала ей соседка. – Вот весной...» И была явно разочарована ответом: «Для того и жгу сейчас, чтобы весной не горело!» – как будто у нее на глазах отнимали кусок будущего праздника.
Если кто думает, что только русские могут вести себя столь безрассудно – пусть вспомнит, сколько поджигателей травы арестовано этим летом в Испании и Португалии, где лесные пожары были общенациональным бедствием.
На самом деле огненная забава – это древняя, архетипическая потребность человека земледельческой культуры, единственный надежный способ обороны обжитого пространства от постоянного натиска «дикого леса». И как все феномены коллективного бессознательного, она знать не хочет, что у современного горожанина нет ни полей, ни скотины, а леса средней полосы давно уже сдались на милость победителей. Но даже если все граждане с завтрашнего дня исправятся, пожары на торфяниках будут возникать еще долго. В толще сухого торфа очаги могут тлеть годами, съеживаясь во время весенних разливов или обильных дождей и разрастаясь в полноценные пожары в засуху.
В принципе эти очаги не так уж трудно выявить, картировать и в тот сезон, когда их площадь минимальна, попытаться загасить – притащить туда мотопомпу, воткнуть в землю шланг и качать воду до полного потухания. Но никто этого не делает – не потому, что пожарные такие глупые, а потому, что это невозможно без включения в план, выделения средств, совместных действий с Лесной службой (выявлять-то должны лесники), согласования с землепользователями и т. д. Вот когда все горит и к поселкам подходит – тут и средства находятся, и согласования не нужны.
И последнее: торфяные пожары в Подмосковье и вообще центральной России – привет из 30-х годов, когда верховые болота активно осушались под торфоразработки или распашку. С тех пор торф как топливо практически вышел из употребления. Новые сельскохозяйственные угодья тоже никому не нужны: хозяйства не в силах обработать давным-давно освоенные поля. А дренажная сеть осталась и постоянно «держит порох сухим», обеспечивая быструю просушку торфяной толщи. В 2002-м, во время предыдущего сезона дымов губернатор Подмосковья Борис Громов даже пообещал заткнуть эти канавы, поставить плотины и заново обводнить торфяники. Над ним много смеялись, некоторые дачники даже испугались за свои участки. Хотя по мнению экспертов-экологов, это было бы наилучшим решением для осушенных, но не используемых торфяных земель – помимо сокращения числа пожаров можно было бы надеяться на улучшение гидрологического режима прилегающих территорий. Однако судя по всему, губернатор больше слушал насмешников, чем специалистов: дальше разговоров и оставшихся на бумаге сугубо предварительных проектов дело так и не пошло.
Снос во Владивостоке «архитектурного» корпуса Политехнического института, который начался в декабре 2018 года, стал поводом для одной из самых громких дискуссий об архитектуре в городе. Причина для сноса – строительство межмузейного комплекса, среди участников проекта называют Третьяковскую галерею, Мариинский театр, Русский музей, а также Эрмитаж и Музей Востока.
Еще с XIX века, с первых шагов демографической статистики, было известно, что социальный успех и социально одобряемые черты совершенно не совпадают с показателями эволюционной приспособленности. Проще говоря, богатые оставляют в среднем меньше детей, чем бедные, а образованные – меньше, чем необразованные.
