08.10.2005 | Наука

Аспекты компаративистики.1

От редактора

Этот сборник подготовлен как приношение С.А.Старостину к его 50-летию, приношение, несколько, по правде сказать, запоздалое: юбилей отгремел два года назад. Но все-таки это хороший повод, чтобы сказать добрые слова о коллеге и друге; в обычной будничной текучке даже человек и ученый масштаба Старостина не часто, кажется мне, слышит похвалы, которых более чем достоин. Так уж повелось: на суд все скоры, это и легче, и безответственнее; а о хорошем – что ж говорить, оно, хорошее, словно бы само собой разумеется; разве что высказаться с ироничной сдержанностью, походя.

Попробую иначе.

Итак, Сереже Старостину, Сергею Анатольевичу Старостину – 50. Точнее, уже за 50. Удивительно? Быстро летит время? Да, разумеется, и удивиться можно, и на быстротечность времени посетовать. Однако рискну заметить: в нашем случае привычная реакция на юбилейные даты мало годится по двум, по крайней мере, обстоятельствам. Во-первых, Сережа на редкость органичный естественный человек; со стороны глядя, он также легко чувствует себя в пятьдесят, как когда-то в тридцать – с людьми всех возрастов, титулов, званий; в разных ситуациях; тем паче, в науке. Во-вторых, им сделано в лингвистике не просто много, грандиозно много; так что в пору, обозрев сделанное и примерив на возраст делателя, развести руками: неужто ему всего 50?

Талант, огромный талант – основа совершённого Старостиным в науке. Нечастый талант быть скрупулезно точным в конкретной проблеме и в самых широких обобщениях, свободно перемещаться не только внутри языковой семьи, но и между семьями, всегда оставаясь высоким профессионалом. Достаточно послушать любой Сережин доклад, его ответы на претензии оппонентов, как правило, узких знатоков локальных областей, чтобы ощутить вполне нетривиальную обширность его познаний, дополненную остротой исследовательской интуиции. Оттого и полемист он непревзойденный. А вот самые горячие сторонники его лингвистических воззрений, не обладающие той же бездной премудрости, бывают порой ох как неубедительны…

По-моему, Старостину никто никогда не завидовал. Даже ученые много старше его годами, порою болезненно реагирующие на дерзких новичков, никогда не пытались «задвигать» молодого исследователя. Какая-то всегда была в нем веская доброкачественность, к которой не липла грязь околонаучных склок. Наверное, талант и в этом тоже.

Но не только талант. Знающие Старостина с юности, и его нынешние коллеги, да все, кто с ним общается, ощущают какую-то легкость, ненатужность его дарования. Мне во всяком случае никогда не приходилось слышать, чтобы Сережа жаловался на трудность работы, сложность задачи, нехватку времени, наконец. Не могу припомнить его усталым, недовольным. (Рассердить его может скорее какая-нибудь бытовая мелочь. Однажды едва ли не целый вечер Сережа страстно и всерьез обличал запреты на курение, отравляющие ему жизнь в самолетах, в Америке, где-то еще… ) Но иногда какой-нибудь случай, словно бы приоткрыв завесу, обнаружит истинную природу этой внешней легкости.

Как-то Старостин пришел устранить очередную неполадку в моем компьютере, а помощник в таких делах он, надо сказать, совершенно безотказный. Раз за разом нажимал какие-то клавиши, вводил команды, «перегружался», но компьютер не желал подчиняться. Прошел час, другой, третий. Мне уже неловко стало, я стал малодушно уговаривать Сережу плюнуть на несговорчивую машину. Но он упорствовал: «Попробую еще раз». Этих «разов» набралось без счету, когда компьютер сдался. Но поразило-то меня не столько старостинское упорство, хотя и оно достойно восхищения, а его ответ на вопрос, что же он такое, в конце концов, придумал, чтобы «уговорить» компьютер? – «А ничего, просто повторял и повторял ту же самую комбинацию клавиш, правильную, конечно».

Не знаю, как кому, а мне этот ответ многое прояснил и насчет легкости, и насчет таланта, и насчет успехов.

Старостин не любит проигрывать. Даже играя с друзьями в настольный теннис. Не то чтобы кому-то специально нравилось терпеть поражение, дело в том, сколько времени, сил, дарования, упрямства, наконец, каждый из нас готов вложить в победу. Именно тут

Старостину мало равных – в готовности не жалеть себя. А талант наполняет эту самоотверженность смыслом. И только.

Великий китайский мудрец Конфуций делил свою жизнь на шесть периодов: «В 15 лет я обратил свои помыслы к учебе. В 30 обрел самостоятельность. В 40 освободился от сомнений. В 50 я познал волю Неба…»

Познал ли Старостин в свои пятьдесят «волю Неба», судить не берусь. Впрочем, если высший замысел о себе человек осуществляет, раскрывая во всей возможной полноте заложенные в него от рождения дарования, то безусловно «познал».

Что же дальше? «В 60, – продолжает Конфуций, – я научился отличать правду от неправды. В 70 я стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал ритуал». Замечательная, честно сказать, перспектива. А ведь есть еще и 80, и 90 – «жизни человеческой сто лет», – утверждали китайцы. И по-моему лучшего пожелания дорогому юбиляру, чем прожить – радуясь и радуя – эти предстоящие годы, и быть не может.

А потому – вовсе не метафорическое, а вполне конкретное «вань суй!» тебе, Сережа, «многие лета», по-русски говоря.

Илья Смирнов

Источник: Аспекты компаративистики-1. Москва, РГГУ, 2005,