США
20.07.2008 | Кино
Даже в белых перчаткахХанеке мучился оттого, что разоблачает кино — средствами кино
1997-м Ханеке, уже обретший репутацию классика и главного исследователя современной жестокости, сделал картину, шокировавшую даже радикальный Каннский фестиваль. О двух милых юношах, которые наведались к образованной семье, приехавшей в загородный дом, и устроили ей сутки театрализованного садизма. Постепенно зрители понимали, что мальчики уже убили соседскую семью, а потом намерены истребить следующую.
Сам такой
Одна из поразительных западных претензий к прежним и новым «Забавным играм»: упрек Ханеке в безнравственности. Он-де чуть ли не смакует издевательства: «Это как снимать фильм против порно с элементами порно». Странно, ведь «порно», то бишь подробности издевательств и убийств, Ханеке принципиально не показывает. Кроме того, как не заметить, что фильм снят взглядом не палача, а жертвы?
Ханеке показывал мерзавцев, сформированных масскультом. Переставших воспринимать боль и кровь как реальность. Они именовали друг друга то Томом и Джерри, то Бивисом и Батхедом. Короче, по Ханеке-1997, если бы сто лет назад не изобрели кинематограф, не было бы и теперешней жестокости. В духе Ханеке тремя годами ранее высказался Оливер Стоун. Но «Забавные игры» принципиально отличались от его «Прирожденных убийц». Социалист Стоун, называя Злом кинематограф и прочий масскульт, не фиксировал вины собственной. Словно бы сам не кино снимает, а мусор на улицах разгребает. Моралистически обличая кинематограф, Стоун снял зрелищную картину на продажу.
Ханеке же мучился оттого, что разоблачает кино — средствами кино. Поэтому его первые «Забавные игры» — принципиальный антифильм. Ханеке желал, чтобы зритель чувствовал себя неуютно. Вот не должна на переднем плане торчать башка, мешающая видеть, — а она торчит, мешает! Особой находкой стало то, что все насилие (в отличие от тех же «Прирожденных убийц») совершается за кадром. Ханеке понимал, что стоит ему явить насилие в кадре, как его антифильм, подобно стоуновскому, превратится в развлечение.
Про американский ремейк все как один говорят, что он не отличается от оригинала, а радикализм Ханеке лишь в том, что он объясняется в ненависти к голливудскому кино на его же территории. Люди не наблюдательны. Во-первых, в фильме нет ни намека на то, что действие происходит в Америке. Разве что язык английский, но место действия — абстрактная спокойная страна. Во-вторых, что важнее, никаких закрывающих пол-экрана голов на переднем плане. Ханеке явно сместил акценты.
Да, мерзавцы по-прежнему именуют себя Бивисом и Батхедом. Да, кровь застреленного мальчика и теперь заливает телеэкран.
Но телеэкран-то являет разное. Не только кино. Темы зла, сформированного именно масскультом, в американском ремейке «Игр» нет как нет. Как и темы зла, сформированного ксенофобией, религиозными предрассудками, корыстью, завистью, извращениями, силами ада — всем тем, на что общество обычно пеняет. Похоже, Ханеке все сильнее занимает тема зла без причин. Зла бескорыстного — не находящего особого удовольствия даже в садизме. Кроме того, кажется, что Ханеке все более беспокоит проблема липовой защищенности развитого мира, который в одночасье может погрузиться в мрак, и не обязательно из-за террористов-идеологов. А просто потому, что придут очень приятные, образованные на вид юноши с хорошей улыбкой, вежливыми до робости речами, интеллигентностью во взгляде и даже в белых перчатках (тут Ханеке позволяет себе символико-публицистический перехлест). И приведут тебя к нужному знаменателю без единого шанса на сопротивление с твоей стороны.
Надобно заметить, что Ханеке беспокоит и религиозное лицемерие, которое он, судя по всему, тоже считает принадлежностью нового зла.
Герои-интеллигенты, когда им предлагают молиться, признаются, что молитв не знают. А вот мерзавцы молитвы знают — пусть примитивные. Уж они-то нашли время их выучить.
Главный источник современного зла по Ханеке я, с вашего позволения, называть не стану. Мало ли: вдруг я неправильно трактую австрийского мэтра? И почему я обязан с ним соглашаться? Однако смотрите внимательно. Тогда вы заметите в ремейке то новое, в случайность появления которого (учитывая просчитанность фильмов Ханеке) поверить трудно.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.