Авторы
24.07.2008 | Кино
Блюда могли бы быть другимиНе каждый день выходит фильм, получающий аж четыре главных «Сезара» во Франции и два приза на Венецианском кинофестивале
Удивительно: у нас страна реальных социальных проблем. При этом нет социального кино. Может, потому, что все кино делается москвичами и питерцами. Во Франции же приветствуют социальное кино со всего мира: в него (наверное, не в ущерб себе) вкладывают деньги французские продюсеры. Уж тем более они вкладываются в таких своих, как выходец из Туниса Абделатиф Кешиш, на сей день во Франции едва ли не режиссер номер один.
Он способ знает
По мнению легендарно интеллектуального журнала «Кайе дю синема», Абделатиф Кешиш силен тем, что он, как никто другой, умеет передать живой разговорный французский язык, на котором говорят рабочие, иммигранты, жители окраин, постоянно ищет новые приемы съемки, чтобы особенно выразительно представить персонажей, и повествует о настоящей стране Франции, которую многие ее жители в упор не видят.
Датская «Догма» с ее доведенной до предела псевдодокументальностью, от которой Ларс фон Триер со товарищи давно отказались, нашла пристанище во Франции. Недавний победитель Каннского фестиваля «Класс» Лорана Канте и «Кус-кус и барабулька» — лучшие тому примеры. Только фильм Кешиша совершеннее и интереснее. Один долгий эпизод традиционной воскресной трапезы большой арабской семьи — с бессмысленным лишь на первый взгляд трепом и резким монтажом — достоин киношкол.
Нашу аудиторию поразит уже тот факт, как бедно, скромно, но при этом достойно живут так называемые простые люди, неважно, арабы или нет, в богатой (в нашем воображении) Франции. Как, всю жизнь работая, они могут не скопить ни цента. Но как они при этом ответственны за всех своих — тут речь о главном герое, упорно не разрешающем своей жизни скатиться в трагедию. Пытающемся открыть на пенсию арабский ресторан, но столкнувшемся с французской бюрократией.
Перед московской премьерой «Ведомости» побеседовали с режиссером в Париже.
— Хотели ли вы привлечь внимание к проблемам национальных меньшинств?
— Я живу во Франции с шести лет, когда родители переехали сюда из Туниса. И считаю себя французом. Может, поэтому уверен, что главная проблема во Франции — расслоение не по национальному, а по социальному признаку. Миграция — совсем другая материя, я ее не касаюсь, это тема не французская, а международная. Мой фильм говорит пусть об арабах, но считающих себя французами. Они живут в стране десятилетиями. Они представители того класса, который можно назвать рабочим. И отчаянно пытаются преодолеть его границы, повысить свой социальный статус, стать представителями класса среднего. Я хотел показать, насколько это трудно.
— Слышал упреки европейских критиков, будто вы отстраняетесь от тем собственно эмиграции и арабских меньшинств, чтобы считаться номенклатурой именно французского, а не арабского кино.
— А я и есть французский режиссер. Точнее, прежде всего я художник. А то, какие у меня корни, дело второе. Я не хочу быть художником с этикеткой, мне неприятно, когда меня считают режиссером, делающим фильмы о людях из этакого гетто.
— И все-таки в фильме есть момент, когда друзья главного героя, музыканты, решают бесплатно сыграть на открытии его ресторана, чтобы доказать себе и всем, что они укоренившиеся члены именно этого общества, а не какие-то там люди второго сорта.
— Фильм, подобный «Кус-кусу и барабульке», можно было бы снять и о русской семье во Франции — просто блюда были бы другими. Или о какой-нибудь французской рабочей семье. Но, разумеется, во мне одновременно живет потребность говорить о той социальной среде, которую я хорошо знаю.
— А с кем из режиссеров вы себя ассоциируете? Есть сильная социальная линия в английском кино: Кен Лоуч, Майк Ли. Многие французские режиссеры тоже верны социальной тематике.
— Да, я чувствую близость к Лоучу.
— Фильм развивается почти как комедия, но потом… Вы считаете это стечением обстоятельств или иначе не могло быть — герой и не смог бы вырваться из своих социальных обстоятельств?
— Я и впрямь считаю, что вырваться сложно. Даже если удается преодолеть материальные преграды. Ведь человек должен преодолеть еще и себя самого. Среда — та печать, которую не смоешь. Именно поэтому герою фильма так трудно найти место в жизни. Эта тема мне очень дорога — поэтому и поднимаю ее в каждом своем фильме. Это и моя личная проблема: мне тоже трудно найти место в жизни.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.
