Авторы
Гильдия кинокритиков и киноведов (в которой я имею честь состоять и даже быть членом ее Экспертного совета) к 100-летию российского кинематографа составляет перечень полусотни лучших фильмов за век. За первую половину столетия 25 картин уже отобраны, сейчас идет подсчет голосов за вторые полвека. Всего в списках, которые прислали шесть десятков членов Гильдии, упомянуты 258 фильмов.
«Савой» фигурирует только в одном перечне - моем. Шестьдесят специалистов картину в свои списки не включили - аргумент неотразимый. У меня и нет нахального желания подправить историю, но попытаться понять, почему так произошло, - стоит.
Почему провалился и куда именно провалился снятый в 1990 году выдающийся (повторю: выдающийся) фильм Михаила Аветикова «Савой» (авторы сценария - Петр Луцик и Алексей Саморядов; однако режиссер внес столько изменений, что сценаристы свои имена сняли).
Героя, 38-летнего московского инженера, скромного очкарика, отправленного в дальнюю командировку, спутав с кем-то, похищают. Разобравшись в ошибке, выбрасывают из машины посреди пустыни. И начинается его новая жизнь.
Здесь точно найден ход: приключения происходят в полностью чужой языковой среде - среди таджиков, потом - среди немцев-колонистов. Восток и Запад являются в неведомых обличьях, и языком поведения, наряду с наукой драться и стрелять, надо овладевать по ходу не виданных прежде испытаний.
Героя избивают, закабаляют на каторжный труд в соляные копи, вовлекают в мафиозные дела с пальбой и погонями, сажают в тюрьму, швыряют по землям, каких он не видал и не мог себе представить.
Мы ничего не знаем о себе: приспособляемость человека беспредельна.
Восхищает выразительнейший актерский лаконизм Владимира Стеклова. За весь фильм он произносит несколько десятков слов. Выражение лица, скупой жест, походка - и полный портрет написан. Вот он сидит у дороги, в очередной раз вышвырнутый на обочину, а мимо идет группа веселых туристов. Милая девушка спрашивает: «Вы, наверное, не чистый таджик?» Герой отвечает: «Нет, не чистый».
Последние пять минут фильма происходят в Москве, куда, вырвавшись от бандитов и похоронив в пустыне обретенного там друга, возвращается герой. Он другой, с новым кодексом понятий и правил - и, пытаясь следовать им в своем прежнем мире, нелепо и жалко гибнет.
Припозднившаяся инициация 38-летнего героя предстает аллегорией запоздалого вступления страны в конце 80-х на неведомый ей путь, уже пройденный другими. Лихой боевик с философской подоплекой.
В этом натуралистическом повествовании многозначен трагический финал: то ли безнадежно начинать заново с таким опозданием, то ли это символическая гибель прежнего существования, на смену которому идет нечто иное.
Свобода выбора, как известно - бремя: многослойность запутывает, шанс провоцирует, непредсказуемость тревожит. Пугает ненужность прежнего опыта и неохватность нового. Но такой страх - неотъемлемая часть взрослой жизни. Тяжкий процесс взросления продолжается по сей день и будет еще длиться: история не оперирует годами, а как минимум - десятилетиями.
Что до судьбы "Савоя", то 1990 год - вот в чем дело. Не только в отсутствии проката и бешеном потоке халтурного «кооперативного» кино, в котором немудрено было затеряться. Главное, что Михаил Аветиков с удивительной чуткостью поставил проблему слишком рано: фильм даже если посмотрели, то попросту не увидели, не разглядели. «Савой» провалился в социально-временную щель. Сигнал не расслышали.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.
