09.06.2008 | Общество

Соседи

Письма из Америки. Письмо двадцатое

Кому не известно, что в Нью-Йорке можно прожить двадцать лет в одном доме и не познакомиться близко ни с одним соседом? То есть встречаться периодически на улице или на лестничной площадке, радостно кричать при встрече "как дела?". Отвечать, что все прекрасно, добавлять какую-нибудь банальность про погоду или про наступающий уикенд (если дело происходит в пятницу) и с чувством облегчения расходиться в разные стороны.

Мы прожили в одном доме в Бенсонхерсте не 20 лет, а всего год с небольшим, но сумма наших разговоров с соседями не превысила бы за это время и 10 минут. Если, конечно, не считать супервайзора, с которым нам пришлось обсуждать проблемы тепла, канализации и отопления,  пока он нам чинил унитаз или настраивал душ.

Далеко не сразу мы научились определять национальность наших соседей. То есть с азиатами  все более или менее ясно: если человек похож на киргиза, значит, он - японец, если в чертах есть что-то пугающе-изможденное,  он - вьетнамец, все остальные - китайцы. Или корейцы. Или тайцы.

Но та девушка-азиатка, которую мы встречали иногда в нашей парадной (а в Америке адрес определяется не домом, а именно парадной) была скромна, стеснительна и трудно идентифицируема на предмет ее происхождения.

Я точно узнал, когда в наш дом вселились поляки - накануне ночью нас разбудил непривычный шум, прямо под окном стояла машина, сквозь приоткрытую дверь лилась отвратительно громкая музыка, внизу стояли огромные жлобы, отбрасывающие причудливые черные тени, и, перекрикивая музыку, курили и что-то горячо обсуждали, сопровождая свою явно славянскую речь русским матом. На переднем капоте у них была гордо выставлена бутылка водки, которую наши будущие соседи быстро опорожняли с помощью белых пластмассовых стаканчиков.

В Германии таких нарушителей ночной тишины полиция, вызванная теми же возмущенными соседями, скрутила бы через пять минут, если не раньше, здесь же уличное застолье продолжалось часа полтора и закончилось выпитой бутылкой и усталостью собутыльников.

Поляки поселились на первом этаже, рядом с одинокой дамой с крашенными рыжими волосами, которую время от времени навещал ее великовозрастный сын, всегда одетый в джинсы с кроссовками и светлую рубашку с галстуком. Стройная, как невысокая девушка, она - при ближайшем рассмотрении - оказалась дамой преклонных лет, но с одним немаловажым пристрастием, которое стало серьезным осложнением нашей жизни.

В наш быт жившая аккурат под нами дама  вошла потому, что любила петь. Причем пела одно и то же в одно и то же время.

Каждый уикенд или праздник в середине дня из ее открытого окна в наше открытое окно начинала литься американская популярная музыка 40-50-х годов прошлого века. Наиболее современным был Элвис Пресли, из которого наша соседка отбирала только самые сладкие лирические композиции. Вообще ее репертуар мы скоро выучили наизусть и возненавидели до глубины души. Не могу сказать, что она плохо подпевала своей музыке: она, скорее всего, занималась пением в молодости. Или что сама музыка была плохая: вполне кондиционная эстрада. Но она крутила все время одно и то же, без какого-либо разнообразия. От обеда до 2-3 ночи с одним и тем же (высоким) уровнем громкости. Пару раз мы не выдерживали и пытались сделать ей замечание. Один раз в третьем часу ночи жена спустилась и стала звонить ей в дверь, наша старая хиповка дверь не открыла, но музыку сразу выключила. При этом когда мы сталкивались в парадной, то вместе улыбались до ушей и не возвращались к проблемам ночных песнопений.

Иногда, уже после того, как музыка замолкала, мы слышали, как хозяйка квартиры ссорилась со своим сыном или любовником. Было ощущение, что они выпивали, потому что разговор шел на повышенных тонах,  иногда переходя на крик. Только иногда эти голоса перекрывались грохотом проезжающей «надземки», но только шум поезда смолкал, как голоса появлялись вновь. Смысл этой перманентной ссоры нам был неясен, мы могли разобрать лишь отдельные слова, но в чем взрослый сын упрекает свою мать или, наоборот, мать сына, можно было представить. Может быть, сын говорит: хватит пить, уже достаточно набралась, а она отвечает: вот так бобылем с мамочкой и проживешь всю жизнь? Ни внуков, ни невестки, никого, только одни упреки. Очень часто мы лежали ночью и молча слушали, как внизу выясняют свои непростые отношения соседи.

Еще один сосед (мы так и не определили, кто именно) раз в день, во время обеда что-то очень громко кричал. Нам очень хотелось узнать, что он кричит и зачем, но это не удавалось. Крик был гортанным, больше всего это было похоже на «Аллах Акбар», но это был не «Аллах Акбар», а что-то другое.

Первое время мы даже вздрагивали, когда он начинал кричать, потом привыкли. Это было явно какое-то молитвенное восклицание. И нам казалось, что оно связано с приемом пищи. Очевидно, наш сосед кричал это в открытое окно, так как сразу после крика мы выглядывали на улицу и никого не находили. Мы приглядывались к нашим соседям, пытаясь понять, кто он, возвещавший своим домашним, что время обеда пришло. Но так и не смогли распознать.

Более всего на роль обеденного крикуна походил один китаец (японец, кореец, вьетнамец), который жил в двухэтажном доме напротив. Его семья состояла из жены и сына, пухлого мальчишки лет десяти. Мы видели, как они садятся в свою машину, и представляли, что именно глава семейства, тридцатилетний азиат, читает перед обедом молитву своей жене и сыну, а заканчивает ее громким гортанным кличем. Я был бы рад познакомится с ним и распросить о подробностях этого ритуала, но такой возможности жизнь нам не предоставила. Подойти же на улице к человеку и начинать распрашивать было совершенно невозможно.

Не менее колоритными были соседи из дома напротив, где проживало несколько итальянских семейств с большим числом маленьких детей. Вот кто чувствовал себя хозяевами жизни, так это наши итальянцы, хотя, судя по машинам, которыми они владели, они были не из богатых. Но они громче всех разговаривали, дети орали, мамаши, не думая их утихомиривать, постоянно болтали и курили, иногда отец семейства - парень лет двадцати пяти - выкатывал из закромов грохочущий мотоцикл и ездил на нем с задумчивым видом туда-сюда по кварталу, будто бы проверяя его после ремонта.

Именно они первыми выставляли перед рождеством электрическую елку, они последними ее и убирали чуть ли не в феврале.

Но звездным часом наших итальянцев был так называемый bloсk party - ежегодный праздник квартала, нечто совсем непредставимое в России.

Все начиналось за несколько недель, когда нашу улицу, как раз между нашими домами, перегораживал транспарант, извещавший, что в последнюю субботу июля состоится этот самый bloсk party. Затем уже за неделю до события на всех столбах появлялось объявление, что в субботу на нашей улице парковки не будет с 8 утра до ночи. Накануне на огромном грузовике к их дому доставлялись огромные метра 2  в вышину колонки с усилителями, появлялся огромный электрогриль, столы и стулья. А в 9 утра наступившего дня по улице начинал ходить с мегафоном один из итальянцев, приглашая всех на праздник и напоминая о необходимости убрать с улицы все машины.

На самом деле это был праздник этих итальянских семейств - что за день они отмечали, неизвестно, может быть, день вселения в этот дом или день, знаменательный для итальянской культуры, но без них ничего бы сверхординарного не получилось. Ну, вышли бы из домов люди поприветствовать соседей и выпить за их здоровье винца или пивка. Поулыбались бы, обменялись бы парой слов. И все.

Здесь же с утра до ночи творилось ровным счетом безумие. Первую половину дня развлекали детей.

Открывался пожарный гидрант, надувался резиновый - в пол улицы диаметром - бассейн, в котором плавали, плескались, орали, бесились итальянские дети, разбавленные парочкой маленьких китайчиков в больших черных очках. Велосипеды, самокаты, ролики. Движение с двух сторон перекрыто - свобода, как в русской провинциальной глуши.

После обеда начиналась главная беда - на полную включалась музыка. От баса у меня дрожали перепонки в ушах, как диффузоры в динамиках. Выдержать это было нельзя. Сразу стало понятно, что среди наших итальянцев нет представителей интеллектуальных профессий - ни работать, ни читать при таком шуме было невозможно. Через пару часов и мы, размышлявшие - присоединяться или нет к соседскому веселию, позорно бежали, понимая, что сил перекрикивать музыку, пытаясь общаться на чужом языке, у нас нет. Мы исчезли часов на пять, но когда вернулись около 11 вечера, застали веселье еще в полном разгаре. На улицу были выставлены столики и стулья, в ящиках стояло пиво и вода, музыка грохотала, усталые дети верещали и капризничали, пара десятков взрослых длили натужное веселье.

Мы к нему не присоединились. Поднялись к себе, выпили чаю, мне казалось, что даже блюдца подскакивают и звенят от грохота за окном. Ни читать, ни разговаривать было невозможно. Легли спать, положив подушку на ухо.

Музыку выключили без семи минут двенадцать.   

Источник: "Дело", Спб, 02.06.2008,