10.06.2008 | Pre-print

Жертвы моды?

Как создают моду, почему ей следуют. Мы публикуем отрывки из новой книги социолога Гийома Эрнера

Что принуждает нас следовать моде? Ответить на это не хватило бы сил никому, кроме нас самих. В конечном счете, мы были бы вправе назвать моду банальным обманом, если бы не одно «но»: это обман, в который мы верим по собственному желанию, да еще и с удовольствием. 

1.

Рождение кутюрье

Должно быть, профессия кутюрье – одна из новейших в мире: она родилась в конце XIX века. Профессия эта проблематична: затруднительно дать ей определение.

Актеров ожидает ад, аристократов – виселица, какова же участь гениев иглы?

Сегодня они повсюду желанные гости. Это художники, но не только: они к тому же и звезды, и бизнесмены. Глянцевые журналы сражаются за их внимание; если кутюрье отсутствует у себя в ателье, но притом не летит на самолете, значит, скорее всего он соблаговолил принять приглашение на прием, устроенный в его честь каким-нибудь финансистом. В начале своей карьеры первооткрыватель профессии Ворт не ждал от нее столь многого. Он просто хотел одевать женщин, никак не предполагая, что через сто лет представители его ремесла станут использовать свое имя для продажи духов или создания целых империй. Кутюрье не выдумали моду (она появилась на Западе в XIV веке), а попытались ее укротить. На первый взгляд, им удалось одержать победу в борьбе с модными тенденция-ми: именно они стали отныне диктовать стиль одежды, которую носят все. Особый дар: сочетать в себе художника и звезду – залог присущей им власти наделять частичкой собственной ауры каждое свое творение.

 

От первого кутюрье к первой модной марке

Обычно одеждой занимались коммерсанты или ремесленники. Но Чарльз Фредерик Ворт не хотел быть ни тем, ни другим. Он считал себя творцом! И его упорство оправдалось: в середине XIX века он сформировал образ кутюрье. Конечно, это был не первый создатель платьев, предлагавший свои услуги узкому кругу привилегированных особ.

Предшественник Ворта – некий Леруа – прославился тем, что изготовил одежду, в которую был облачен Наполеон во время коронации. Но конец императора стал также концом Леруа. Его последователь Ворт ввел ключевое понятие: инновация. Именно Ворт решил объединить стиль и обещание новшеств.

В 1858 году он открыл свой «дом», избрав лозунг, который мог бы сойти за манифест: «Последние новинки». Никогда прежде никто не выдвигал и не отстаивал идею перемены как таковой. Здесь, в лавке, расположенной на удивление удачно – на улице Мира, в новом квартале Парижа, который, казалось, ждет прекрасное будущее, – гарантировались новинки к каждому сезону.

Подобно портретисту, Ворт не выбирал модель. Однако он ставил условия. Его работа, объяснял он, это «не только исполнение, но прежде всего замысел. Творчество – вот секрет моего успеха. Я не хочу, чтобы мне заказывали одежду. В этом случае я потерял бы половину предприятия» . Клиентки, даже самые блистательные, здесь никакой власти не имели. Ворт неусыпно оберегал свое право быть единственным арбитром в вопросах элегантности. Императрице Евгении не нравилось шитье на ткани. Тем не менее по приказу Наполеона III, ее мужа, она наденет платье из затканной цветами парчи, предложенное – простите: навязанное ей Вортом. Евгения была не злопамятна, как и другая легендарная аристократка, Сиси (Елизавета Австрийская), и обессмертила творения Ворта, позируя художнику Винтергальтеру в платье из шелкового тюля с вышивкой золотом. Ворт считал себя не просто поставщиком: он хотел, чтобы эти дамы видели в нем равного – друга, наперсника. Ведь, по его словам, принадлежа к их миру, он мог понять ожидания королевы Виктории или русской царицы. Стремясь убедить клиенток покупать его про-изведения, Ворт решил, что демонстрировать платья должны настоящие женщины: так были придуманы манекенщицы, поначалу именовавшиеся «двойни-ками».

Создания кутюрье отличались оригинальностью; своеобразным было и его положение в обществе. Он не обладал властью, но и не подчинялся власть имеющим. В высших сферах он занимал особое место, подобное тому, что в иные времена отводилось шуту или художнику.

Разумеется, источником его доходов был снобизм, но в мире аристократии он сумел найти нишу для эксцентричных причуд. Это странное смешение символизировали так называемые jockeys  – девушки, призванные воплощать перед высшим светом лицо Дома моды Ворта, самую суть представлений мэтра об элегантности. Первая среди его муз – неугомонная Полина де Меттерних, жена австрийского посла, счастливо сочетавшая изысканность манер с насмешливым нравом. Можно назвать немногих, кому в дальнейшем удалось сыграть ту же роль для других кутюрье: Бетти Катру для Ива Сен-Лорана, Инес де ла Фрессанж для Шанель, а также Фарида для Жана-Поля Готье – редкие женщины, воплотившие дух богемы, каким представляет его high society .

Если социальное положение Ворта было двойственным, то его стиль отличался определенностью. С именем Ворта связывают узнаваемый силуэт и характерную концепцию элегантности. Во всех его творениях отражен своеобразный взгляд на одежду. Мастеров, чье искусство свидетельствует о подобном постоянстве, англосаксы называют one-trick poneys, сравнивая их с цирковыми пони, обученными исполнять единственный номер. Ворт был совершенным воплощением этого типа; его платья легко узнать среди других, в частности, потому, что они скроены без кринолина. До него все без исключения мастера прибегали к такого рода конструкциям, выполненным либо из ткани, либо из металла, для придания объема юбке. Ворт решил заменить это приспособление турнюром – полукаркасом, создающим объем сзади: то была его – Ворта – революция. Казалось бы, это изобретение не нуждалось в дополнительных аргументах. Но, как энергичный коммерсант или как сочинитель собственной легенды для истории, Ворт подкрепил его полезным анекдотом. Он говорил, будто придумал новшество, наблюдая за подбирающей подол прачкой. Ворт не только обладал чувством изящного, он умел рассказывать, и его истории помогали продавать .

Взяв обязательство предлагать новинки в каждой из ежегодных коллекций, Ворт придумал механизм, который обеспечил ему успех, а затем его погубил. Предатель – всегда кто-то из своих: Поль Пуаре (1879–1944), один из подмастерий Ворта, в начале XX века ускорил его отставку. Облик кутюрье тех времен не имел ничего общего с образом, сложившимся в нашем сознании сегодня. Ворт внешне напоминал Флобера: этакий котище с пышными усами. Что касается Пуаре, тот скорее похож на Рэмю. Однако именно такому «типичному представителю» Третьей Республики обязаны мы не только появлением современного силуэта в одежде, но, по-видимому, и рождением первой модной марки.

Пуаре, подобно Ворту, не принадлежал к привилегированному классу. Он оказался вхож в высшее общество, где затем сделался одной из ключевых фигур, будучи потомком скромных коммерсантов.

Как и Шанель, в дальнейшем главная его соперница, Пуаре олицетворял дух парижского предместья с его непревзойденной живостью, своенравной фантазией, гурманством – это был парижанин до мозга костей. Когда Пуаре не выбирал ткани, он лакомился сосиской с потрохами или удил рыбу. Ему потребовалась изрядная ловкость и малая толика терпения, дабы занять в столице собственное место, которое станет средоточием празднеств и развлечений.

Пуаре привык быть в центре внимания, роль любимца женщин казалась ему естественной. Его превозносили три сестры, обожала мать. Она-то и снабдила сына средствами на открытие своего дела. Первые шаги под началом великих кутюрье, у которых принято «прививать» учеников от опасности преждевременной гипертрофии собственного «я», столкнули его с отношением, противоположным ласковой материнской опеке. «И это, по-вашему, платье? Да это мокрица!» – заявлял Ворт-сын, оберегавший отцовское имя от угрозы колебаний рынка . Но изощренная злоба (к которой охотно прибегают и сегодня) не поколебала Поля Пуаре. Уверенный в себе, он не отступал от выбранной стратегии и своих устремлений, о чем позднее поведал в мемуарах. «Сегодня моде необходим новый мэтр. Ей нужен тиран, который хлыстом избавит ее от нерешительности. Кто окажет ей эту услугу, будет любим и богат <…>. В первый год за ним не пойдут, а год спустя станут подражать» . Он не сомневался в том ни минуты; на звание нового мэтра не мог претендовать никто кроме него.

Раз уж Ворт заменил кринолин турнюром, Пуаре вполне логично решил убрать турнюр. Его фабричной маркой стал свободный, плавный, как тогда говорили, «текучий» силуэт.

С арматурой, искусственными конструкциями, корсетами и прочими ухищрениями было покончено. По словам Пуаре, он не желал видеть «женщин, напоминающих двухлопастный винт, да еще с прицепом на буксире» . Далекий от какой-либо идеологии, он не собирался никого освобождать, а женщин – менее всего. Освободив женский бюст, он зато надежно спутал ноги с помощью узкой юбки, которую, кстати, утвердил не без труда. Благодаря ему силуэт стал гораздо естественнее, приближаясь к знакомому нам контуру. Для отказа от чопорного силуэта (более трех килограммов экипировки!) потребовалось два-три года. Но этот отрезок времени положил конец моде, царившей четыре века, с тех пор, как появился корсет из китового уса. Злые языки говорили, будто новый наряд выглядит на женщине нелепо, как огромная банная рукавица. Пуаре пожимал плечами – он одержал победу. Затем этот поклонник женщин вознамерился одеть их «под мальчиков». Он выиграл битву и на цветовом фронте. В пору его дебюта в моде были робкие гризайли: лиловый, сиреневый, бледно-голубой оттенок гортензии или кукурузно-палевый. Он дал слово красному, зеленому, ярко-фиолетовому.

Умея творить, Пуаре столь же умело создавал себе славу творца. Великий коммерсант, он безошибочно чуял, когда следует осыпать клиента почестями, а когда, наоборот, проявить снобизм. Ибо он был опытным специалистом по части отличий. Так, отказав в обслуживании госпоже Ротшильд, позволившей себе неуместные замечания о его коллекции, он позаботился о том, чтобы это стало всем известно. Вдобавок он знал: чтобы одевать бомонд, нужно к нему принадлежать.

Последовательный в своих принципах, мэтр ничтоже сумняшеся распекал сотрудников за то, что они мало бывают в свете, не имеют любовников или любовниц. В этом ремесле праведный образ жизни не способствует коммерческому успеху.

К примеру, будучи обвинен в курении опиума, Пуаре не слишком рьяно отрицал этот факт. Не стоило упускать любую возможность отличиться. Как и Ворт, Пуаре почел за благо обосноваться в месте, не занятом другими… пока еще не занятом. Его предшественник затерялся на улице Мира; Пуаре растворится в предместье Сент-Оноре, как позднее Ив Сен-Лоран на Левом берегу, а Кензо – на площади Побед.

В 1911 году, находясь в зените славы, он устроил незабываемый праздник, окрещенный «тысяча второй ночью». В самом деле, вкусы современников обратились тогда к Востоку, «Тысячу и одну ночь» только что перевели на французский язык. На приглашение откликнулись все: принцесса Мюрат, Бони де Кастеллан, Ротшильды, кое-кто из художников… Со многими из них он дружил. Каталоги Пуаре, по его просьбе, иллюстрировали Поль Ириб, затем Жорж Лепап. Так он стал первым, кто сознательно разрушал границу между искусством и модой. Используя свой престиж, Пуаре позабыл слишком скромное имя Поль, а свою фамилию превратил в марку. Он замышлял торговать под этой фамилией не только одеждой, но и духами, аксессуарами, мебелью и даже свечами.

Но мир Пуаре разрушила Великая война. В 1920-е го-ды он живет среди блистательного хаоса, отстав на десять лет от наступившей новой эпохи. Его главный враг Габриель Шанель, прозванная им «изобретательницей нищеты», та, что осмелилась вырядить женщин «недокормленными телеграфистами», украла у него первенство.

«Вы в трауре! Кого же вы оплакиваете?» – спросил обеспокоенный Пуаре, встретив Шанель в черном свитере. – «Вас, дорогой мой» . Задетый за живое, он в ответ устраивает мероприятия, все более явно свидетельствующие о мании величия. Он по-прежнему созывает на свои празднества звезд, они же начинают уклоняться. Что за пустяки: он, не раздумывая, заплатит Айседоре Дункан, Пьеру Брассеру и Иветт Гильбер, лишь бы его приглашение приняли. Выбиваясь из сил, он заливает город шампанским, оплачивает угощение устрицами, включая чаевые и жемчуг. В 1925 году во время Выставки декоративного искусства он превзошел себя, снарядив для экспозиции своих творений три баржи: «Любовь», «Наслаждения» и «Оргии»; одна представляла собой ресторан, другая – парикмахерский салон, а на третьей продавались его духи, аксессуары и мебель. Баржи не потонули, однако дело Пуаре пошло ко дну. Он и здесь оказался новатором: то была первая модная марка, потерпевшая крушение.

4.

Можно ли управлять тенденциями?

Прогнозировать моду – дело рискованное, вот почему кутюрье так суеверны. К примеру, в одном из домов высокой моды зеленый цвет считается персоной нон грата: с его появлением сезон непременно будет испорчен. Шанель в ее повседневной жизни повсюду сопровождали любимые числа: 2, 19 и, конечно, 5. Человек вполне земной, Диор соблюдал множество магических обрядов, дабы чувствовать себя в безопасности. Легенда утверждает, что в иные дни шоферу приходилось семь раз объехать вокруг квартала, прежде чем высадить мэтра у подъезда на авеню Монтень. Работая над коллекцией, он не расставался с тросточкой – талисманом, приносившим удачу. Наконец, принимая важные решения, Диор консультировался только со своей гадалкой. Прошли десятилетия, но у гадалок по-прежнему хватает работы: их клиентура разнообразна – от Маурицио Гуччи до Тома Форда. Однако разложить карты – это еще не все. Открыв будущее модных тенденций, нужно суметь на него повлиять. Для этого есть определенные методы, действующие безотказно. Комплекс этих мер кажется не таким уж волшебным, зато он, без сомнения, высоко эффективен.

 

Узкий мирок

Начинать нужно с эффекта концентрации. Несколько сезонов тому назад редакторши модных журналов и другие авторитетные особы, заметив кое-какие вещи, промелькнувшие в коллекциях, предсказали возвращение моды 1980-х годов. Поскольку – пока еще – предугаданное ими возвращение не получило всеобщего признания, можно сказать, что то были whishful thinking (благие пожелания), своего рода голос ностальгии, зазвучавший в душе сорокалетних журналисток. Тем более что широкий спектр предложений всех марок позволяет сегодня представить чуть ли не любой каприз как одно из модных поветрий текущего момента. Скажем, в зимнем сезоне 2003/2004 годов модно одновременно розовое и серебряное, блестящее и фосфоресцирующее, фиолетовое и черное и т. д. Кроме того, ни один кутюрье не откажется создать особую модель специально для разворота журнала, стоит только редактору его об этом попросить. Если тема номера – винил, не представленный в коллекции, то достаточно создать одну вещь из этого материала, чтобы быть упомянутым в статье.

Но вернемся к разговору о стиле 1980-х. У него всегда были поклонники, например, дуэт Александр Матье – Марк Джейкобс (хотя они это отрицают) или Хеди Слиман. На вопрос: «Что осталось от 1980-х?» он лаконично ответил: «Мы» . В популярности трех модельеров нередко усматривали предзнаменование возврата eigthies. Тем не менее до сих пор эта тенденция существовала негласно – считалось, что эпоха восьмидесятых еще слишком близка. С точки зрения здравого смысла, стиль тех лет, с его «неимоверной пошлостью, непомерными претензиями, безобразными пропорциями, отвратительной обувью», был воплощением уродства, заявил Карл Лагерфельд (Libйration. 8 октября 2001). Выражаясь более прозаично, данная тенденция расходилась с направлениями текущего момента. Сегодня, кажется, она имеет реальные шансы утвердиться.

Вероятный закат брюк и возвращение юбки неизбежно должны сопровождаться появлением новых tops, пропорции которых могут быть, например, характерными для 1980-х. Вдобавок, чтобы заменить брюки, не оскорбляя юбку, предусмотрено также возвращение длинных дамских лосин, переименованных в «леггинсы».

Остается разгадать, как далеким друг от друга дизайнерам удается в конце концов придти к одним и тем же тенденциям. Можно попытаться разрешить загадку с помощью трех объяснений.

Гипотеза первая. Данная тенденция в действительности не станет модной, не вызовет даже мимолетного увлечения. Значит, разворот в модном журнале, где собраны пятнадцать предметов в духе 1980-х, появился лишь по инициативе редакторши и популярность таких вещей ограничится пределами журнальной страницы.

Гипотеза вторая. Эта тенденция отвечает некой логике, которую предчувствует каждый кутюрье. Как известно, несколько ученых могут одновременно предложить один и тот же способ решения задачи независимо друг от друга; точно так же, кутюрье прекрасно знают все пружины ремесла. Например, они знают, что миниюбки продаются с трудом, поэтому большинство дизайнеров попытается придать им привлекательность с помощью аксессуаров (сапожек и сапог с голенищем выше колен, леггинсов и т. д.).

Гипотеза третья, самая смелая: zeitgeist, то есть «дух времени». Мир моды чрезвычайно узок. Стоит бабочке взмахнуть крылышками у Dior, как это отзовется ураганом в Prada. Пример? В «Le Figaro» невзначай проскользнула фраза: «Том решил, что зимний сезон пройдет под знаком пантеры». Упомянутый Том носит фамилию Форд, а фразу проронила Карин Руатфельд, в прошлом советчица Тома Форда в фирме Gucci, ставшая в 2001 году главным редактором «Vogue». В ее замечании, высказанном в августе 2002 года, заключен двойной сигнал: похоже, законодательница мод, к мнению которой внимательно прислушиваются, поддерживает грядущую тенденцию, выдвинутую одной из самых заметных марок. Мораль? Через год, в августе 2003-го, выходит с особым нетерпением ожидаемый номер «Vogue»: «Мечты нового сезона», объемом 46 страниц (не считая рекламы), где четыре страницы посвящены изделиям с «леопардовым» рисунком! Такая щедрость уже не связана с близостью Карин Руатфельд к марке Gucci; леопардовые расцветки от Gucci относятся к прошлому, 2002-му году. Теперь «кошачьими» увлеклись, в свою очередь, Марк Джейкобс, Александр Маккуин, DKNY, Moschino, Lanvin, Prada, Loewe, Vuitton, Versace. Дополнительный вопрос: как суждения Карин Руатфельд (пусть даже преждевременные) влияют на домохозяек моложе пятидесяти лет? Ответ: двумя способами. Непосредственно, поскольку при виде множества изделий с таким рисунком, представленных в журнале, пробуждается желание приобрести себе «леопарда». Но главным образом – косвенно. Если профаны относятся к интервью Карин Руатфельд без особого внимания, ничего не зная о ее роли и влиянии, то профессионалы моды умело их расшифровывают. Вполне вероятно, что некоторые специалисты, ознакомившись с ее мнениями, учтут их, наряду с прочей разнородной информацией, при планировании следующего сезона. Это касается, в частности, закупщиков – особенно стратегического значения – из универмагов Нью-Йорка, Токио, Лондона, Парижа, Милана: они не преминут запастись изделиями «под леопарда».

Двинемся, однако, дальше по следу дикой кошки.

Допустим, например, что в универмагах товары с леопардовым мотивом пользуются спросом. Естественно, эта новость широко распространяется. Торговый отдел фирмы (в моде, как и в других областях) имеет доступ к результатам деятельности одного или нескольких магазинов, служащих опытным полигоном по продаже ее изделий, а также изделий конкурентов.

Если эти результаты убедительны, то золотоносную жилу расцветок «под леопарда» будут разрабатывать популярные марки, используя все возможности – сети филиалов, продажу по каталогам и т. д. Итак, желанию Тома Форда, сформулированному в 2001 году, а в 2002-м обнародованному Карин Руатфельд, обеспечено широкое признание и реальный успех вплоть до 2005 года…

Конечно, «кошачьи» мотивы – лишь один из примеров. Каждый год мир моды кипит, наполняясь слухами о будущих тенденциях: некоторым из них в самом деле суждено оправдаться. Производство одежды – крошечный мирок; он состоит из людей, которые, как бы ни старались того избежать, в конце концов оказываются завсегдатаями одних и тех же мест. Это малое стадо, как бы оно тому ни противилось, в конечном счете едино в своих вкусах, ибо вкусы суть признаки принадлежности к нему. Что касается мебели, в эпоху 1980-х увлекались стилем тридцатых годов, в 1990-е в моде был дизайн Жана-Мишеля Франка , а сегодня – Пруве . Все посвященные единодушно и последовательно превозносят эстетику группы графического дизайна «Bazooka» , живопись Баскиа , работы Гилберта и Джорджа , а также Ванессы Бикрофт . Разумеется, каждый имеет право на личные пристрастия: кому-то нравится Нолита, а не Сохо, кто-то предпочитает площадь Абесс кварталу Маре , Корсику – Сардинии. Но если не считать этих особенностей, сообщество в целом культивирует одни и те же вкусы, более того, их совпадение и есть непременное условие принадлежности к сообществу. Вот почему публика на показах мод кажется такой однородной. В этой среде презирать стадный инстинкт – все равно что плевать в колодец. И потому все стараются ужинать в парижском ресторане «Costes», ночевать в нью-йоркском отеле «Mercer», короче, не отступать от рекомендаций «Cityguide Vuitton», первого путеводителя «для внутреннего пользования», написанного и читаемого подданными царства моды.

Создатели моды – люди разного происхождения, далеко не равных доходов, и задачи их в действительности совсем не одинаковы, но, несмотря на это, их мир довольно однороден. Стоит ли удивляться, что у них синхронно возникает желание делать одно и то же? Ведь они бывают в одних и тех же местах, черпают из общих источников. У экспертов-бухгалтеров есть свой журнал и профсоюзы, но они не живут вместе и не придерживаются эндогамии, лишь изредка встречаясь на корпоративных праздниках. Зато в мире моды, напротив, масса поводов для совместных обедов, путешествий, торжеств. Так же как в мире кино и вообще в художественной среде, здесь иногда нелегко разграничить личную и профессиональную жизнь. Получая несметное количество приглашений, профессионал моды вынужден их принимать – разве что по прихоти коварной судьбы его забудут включить в список гостей.

Часто собираясь вместе, коллеги имеют возможность выработать общее мнение – doxa. Во время таких тусовок происходит обмен слухами и новостями, сплетни и зубоскальство перемежаются достоверной информацией – о возвращении в моду эпохи двадцатых годов или натурального меха.

«Прогулявшему» помогут наверстать упущенное особы, вхожие в профессиональную среду, из тех, что не связаны с конкретным домом моды, а без конца циркулируют между ними. Отдельные фотографы, стилисты, журналисты, пресс-атташе пользуются особой привилегией: марки постоянно – официально и неофициально – совещаются с ними о том, какие тенденции следует принять. Эти люди играют важную роль в утверждении вкусов и разработке коллекций. Пример? У лондон-ского арт-директора Кейти Гранд консультируются по вопросам рекламы одновременно Prada, Louis Vuitton и Calvin Klein (WWD. 23 мая 2003). Мир моды изобилует такого типа специалистами, они пересекают его вдоль и поперек, как маленькие разносчики телеграмм. Среди них, в частности, женщины, выполняющие функции редакторов-консультантов: они же обычно выступают в роли фотостилистов в прессе и рекламе. Фотостилист отбирает костюмы, иногда – манекенщиц, вместе с фотографом определяет тематику подборки. Личности совершенно неизвестные, они, однако же, необходимы системе. Некоторые дома моды обращаются к ним на всех этапах работы, начиная с выбора тканей вплоть до подготовки дефиле . Их участие закономерно: эти дамы лучше, чем кто-либо другой, знают, что может «работать» в новом сезоне, ведь именно они создают образ моды в прессе. В сложившихся условиях их вмешательство неизбежно влияет на формирование моды. В подобном амплуа может выступить и муза, всегда присутствующая рядом с кутюрье. Поставщики также играют свою роль в этом тонком деле.

При выполнении некоторых изделий или конкретных операций выбор возможностей крайне ограничен: за вышивкой обращаются в первую очередь к Лесажу, кристаллы «фантази» заказывают у Сваровски, ткани – у считанных поставщиков и т. п.

Каждая из таких фигур символизирует своего рода перекресток – модники называют их hubs: здесь передают информацию, нередко исподволь, ориентируя клиентов в выборе цветовой гаммы или изделия. Каждый из hubs способствует концентрации мира моды на определенных тенденциях. Но случается и так, что перед лицом некоторых событий общая направленность складывается спонтанно.

 

Чуткость к веяниям времени

Теоретически кутюрье и марки не равны перед тенденциями. Одни их создают, другие им следуют. Самые авангардные марки обречены на оригинальность: они должны не просто опережать тенденции, а быть вне их. Одежда брэнда APOC, которую Иссей Мияке предлагает покупателю выкроить и собрать самостоятельно, не породила модной тенденции: вероятно, она так и останется достоянием узкого круга посвященных.

Поиски оригинальности иногда приводят к появлению удивительных творений, вроде тех, что придумывает Оливье Тискенс, молодой бельгий-ский дизайнер, работающий также над коллекциями для Rochas. Свойственная ему острая стилистика допускает самые неожиданные обоснования для создаваемых вещей. Например, когда его спрашивают, чем объясняется выбор сочетания черного с желтым – явно не из арсенала модных тенденций, он отвечает, что решил «покрыть подиум мидиями <…>, подчеркивая морской характер коллекции, связанный с непромокаемыми желтыми плащами<…>. Тогда я не осмелился признаться, – добавляет он, – желтое с черным вызывали определенную ассоциацию: мидии с жареной картошкой. Мы с моими ассистентами умирали со смеху над нашей private joke . Естественно, чтобы это уловить, надо быть бельгийцем. Ассоциации могут завести так далеко. Особенно в Брюсселе!» (Numйro. Февраль 2002.)

Не все кутюрье могут себе позволить такого рода private joke. Те, кто работают для престижной марки, должны умудряться сочетать уважение к тенденциям и креативность. Поэтому у большинства есть свои методы подпитки воображения.

Так, Джон Гальяно, проектируя сезонную коллекцию для дома Dior, действует по тщательно разработанному плану. Раз в полгода он едет со своей командой в какую-нибудь далекую страну (летом 2003 года это была Индия) и привозит оттуда одежду, идеи, наброски, вещи, фо-тографии, ткани и т. д. Все собранное составляет «талмуд», где каждый будет черпать вдохновение (Elle. 14 июля 2003). От этого сборника до готовой коллекции очень далеко. Трудно установить связь между элементами, заимствованными из Индии, и окончательной версией коллекции, построенной вокруг темы танца в пачках, костюмах фламенко и балетных туфлях. Скорее всего, речь идет о так называемой «творческой пище» – фонде, из которого многие могут нечто почерпнуть в плане идей.

Каждый кутюрье развивает собственный метод, в зависимости от темперамента. Гальяно в поисках идей странствует по свету, а Диор, наоборот, запирался в своей комнате.

«Несколько недель я тяну время, – рассказывал он. – Потом уединяюсь в деревне. Это незначительное перемещение в пространстве точностью и автоматизмом напоминает грандиозное путешествие угрей к Саргассову морю. <…> Отправляясь в дорогу, я заранее знаю, что между 1 и 15-м числами месяца начну рисовать малюсенькие фигурки, настоящие иероглифы, понятные мне одному» . Затем из этих набросков получатся эскизы, а они, воплотясь в ткань, превратятся наконец, как говорит Диор, в «образцы» для тех, кто того достоин.

Творческий процесс у разных кутюрье не может протекать одинаково, ведь у каждого свой опыт и особая методика. Некоторые, как Жанна Ланвен, не умеют рисовать и диктуют помощникам свои пожелания. Миучча Прада, например, руководит командой – в этом заключается ее работа.

Только одно объединяет модельеров, несмотря на различие подходов: почти все пользуются таблицей тенденций.

Алфавит, на основе которого создается мода, часто представляют на больших панно: рисуют на них не модели, не законченные изделия, а запечатлевают атмосферу. Обычно здесь перемешаны фотографии, рисунки, слова, кусочки тканей. Тема может быть очень абстрактной («воздух и вода») или отсылать к какому-нибудь региону («Бали»), либо, скажем, к фильму («Римские каникулы»). Интеллектуальный путь от таблицы тенденций к дизайну одежды, как правило, очень извилист. Часто назначение этой таблицы – придать дизайну типические черты, направить поиск в определенное русло, а главное, дать толчок мысли. Метод, понятное дело, основан на свободных ассоциациях: здесь все позволено. На этой стадии творчества еще не принимаются во внимание требования маркетинга и прогнозы в области тенденций. Задача следующего этапа – учесть модные тенденции. Ни один кутюрье, даже на вершине славы, не может быть полностью от них свободным. Признают это немногие, но достаточно окинуть взглядом коллекции одного сезона, и мы обнаружим удивительные совпадения между предложениями разных домов моды.

Мода отделена от общества мембраной, функционирование которой трудно предугадать. Некоторые события находят непосредственный отклик в модных тенденциях, а другие, на первый взгляд, никак на них не влияют.

Кутюрье не игнорируют окружающий мир, просто они особенно внимательны к определенным типам информации. Как правило, они не проявляют большого интереса к политическим новостям. Событие, способное их потрясти настолько, что это отразится в творчестве, должно иметь масштабы катаклизма. Вместе с тем, такие события не приводят к унификации тенденций. 11 сентября 2001 года вызвало широкий отклик среди художников моды, но, как мы видели, не создало особую моду. В течение нескольких недель после трагедии модные журналы придерживались строгого стиля, используя, например, монохромные обложки.

Зато за событиями культурной сцены дизайнеры одежды следят гораздо внимательнее. Agnиs B, как известно, интересуется современным искусством, спонсирует молодых кинорежиссеров и давно уже слушает рэп. Карл Лагерфельд – настоящий эрудит в области искусства, а также владелец художественной галереи с книжным магазином. Для кутюрье, имеющих художественные склонности, вполне естественно воспринимать внешние по отношению к моде эстетические влияния, и они нередко прослеживаются в современных модных тенденциях. Модельеры почти не пропускают инноваций в области изобразительного искусства и музыки, будучи убеждены, в силу профессиональной идеологии, что все новое принадлежит их миру. Многие обладают солидными знаниями в сфере визуальной и музыкальной культуры и, конечно, пристально изучают новинки рок-сцены, фотографии и кино. Так, мода «гранж» неотделима от увлечения группой «Nir-vana». А обернувшись назад, можно рассматривать эстетику панков как своего рода совместный продукт менеджера группы «Sex Pistols» Малькольма Макларена и дизайнера одежды Вивьен Вествуд . Личность циничная и яркая, Макларен полагал, что движение панков должно утверждаться и в музыке, и в моде; он пытался сделать свой бизнес максимально продуктивным.

Большое влияние на умы деятелей моды оказывают фильмы, в той мере, насколько они причастны к миру воображения современного человека.

Фильм вдохновляет, если обладает собственной эстетикой: «Бонни и Клайд», «Вестсайдская история», «Шербурские зонтики» – к этим трем кинопроизведениям мода часто возвращается. Таким образом, некоторые фильмы поистине вызывают явления «концентрации».

Последний, недавний пример: фильм Вонга Карвая «Любовное настроение», появившийся во француз-ском прокате в ноябре 2000 года. В нем налицо все необходимые качества, чтобы обрести популярность в мире моды. В самом деле, режиссер доверительно открывает перед нами целую вселенную: похожий на сновидение Гонконг, тщательно разработанная эстетика, продуманный саундтрек, сюжет, к которому нельзя остаться равнодушным, – как всегда, о любви… Фильм понравился зрителям (рецензии критиков были одобрительными, диск с музыкой к фильму буквально расхватали), а для женской прессы он стал подлинным источником вдохновения. Немало глянцевых журналов строили свои репортажи на тему моды вокруг этой киноленты, стараясь представить одежду в соответствующем эстетическом ключе. Именно с этим фильмом в значительной степени связано влияние мифической Азии на творчество многих дизайнеров: Готье ввел в свои показы китайскую тематику, его примеру последовала марка Gucci. Гальяно, также привлеченный Азией, отправился туда со всей командой: «Мы возвращаемся из грандиозной поездки по Азии, от Гонконга до Токио, через Пекин, Шанхай, китайскую провинцию и Осаку. Начиная поиски, я целиком погружаюсь в тему. Мне нужно дышать воздухом тех мест, куда влечет меня интуиция, отсюда „экспедиции“, предпринимае-мые вместе с моей командой. Мы записываем, покупаем, фотографируем, зарисовываем. Какой-то предмет, пакетик сахарной пудры, музыка, картина, что-то из одежды, а то и простейшая пуговица – все способно пробудить фантазию <…>. Когда мы говорим, что завтра будет в моде китайский стиль, по-моему, не стоит понимать это слишком буквально. Китай меня взволновал, увлек, возбудил, заинтриговал, вдохновил. Я видел там много прекрасного, что-то меня шокировало, но все в целом невероятно утонченно и вместе с тем невероятно дико – смесь very Гальяно, правда?» (L’Express. 2 января 2003).

Но дух времени – это еще не все: бывает, что тенденцию, уже одобренную подавляющим большинством, искусно подхватывают. Пример – кожаная куртка мотоциклиста от Gucci, появившаяся осенью 1999 года.

Тогда, в эпоху «гуччимании», все жаждали ее приобрести. Такие куртки производили все марки, от самых скромных до крупнейших, либо из кожи, либо из материалов куда менее благородных. Очевидно, этот порыв вдохновения не имел ничего общего с «духом времени», поскольку для всех марок, кроме Gucci, он был вторичен, если не назвать его просто подражанием. Граница между оригинальным творчеством и копированием призрачнее, чем думают. В самом деле, случается, что лучшие дома моды испытывают влияние творений конкурентов. Даже Ив Сен-Лоран оказался жертвой собственной чуткости к духу времени: в 1985 году он был признан виновным в том, что скопировал модель Жака Эстереля. «Безногий победил Нуреева», – заметил по этому поводу Пьер Берже … Все же дело подобного рода – редкость. Оно действительно может обернуться катастрофой для модельера, чья репутация основана на креативности. В то же время вдохновляться тенденциями и при этом не имитировать – трудная техническая задача. У марок ширпотреба такой проблемы нет. А как действовать другим, самым престижным?

При создании коллекции учитывается множество требований. Сначала выбирают ткани, рисуют модели, затем готовят показ. В сентябре демонстрируют летние коллекции будущего года, весной – зимние следующего сезона. Необходимость смотреть в будущее практически не оставляет места для ошибки.

К счастью, можно еще успеть сотворить чудо в последнюю минуту, то есть после того, как прошли показы других кутюрье, – шито-крыто. Есть несколько моментов, когда можно тайком добавить в коллекцию модели, по-видимому, отвечающие тенденции. Такую возможность дают, например, предколлекция и круизная коллекция. Разумеется, речь идет о нарушении процесса. Изначально – а в большинстве случаев так дело обстоит и сегодня – предколлекцию составляет одежда, которую не обязательно представят на показе, но будут предлагать покупателям: это базовые модели или модели, не нашедшие своего места в общей презентации. Поскольку этих вещей, по определению, на показе никто не видел, они с успехом могут быть сшиты задним числом… То же касается круизной коллекции, назначение которой – одевать модниц, отправляющихся зимой в трансатлантическое плавание. Эта клиентура сегодня немногочисленна? Конечно, но зато есть возможность, в обход правил, пополнить новинками готовую зимнюю коллекцию. Ныне каждый дом моды дарит себе тем самым второй шанс. Бывает, к примеру, такое: при обновлении витрин престижных домов моды на авеню Монтень (что происходит раз в 4–6 недель) в них выставляют одежду, которая раньше, в начале сезона, попросту не существовала.

Дом моды должен защищать то, что составляет его богатство, то есть свою интеллектуальную собственность. Эта борьба требует известной боевитости не только в отношении других домов моды, но и в отношении определенного числа предпринимателей, большей частью китайских, для которых долгое время это понятие было весьма абстрактным.

Какой урон профессии наносит подделка? Трудно сказать; обычно подделки находят другой рынок сбыта, и покупатели знают, что приобретают «симулякр». Кроме того, иные фальсификаторы проявляют настоящую изобретательность, приписывая Chanel или Gucci вещи, которых эти марки никогда не производили и тем более не продавали.

Возможно, однажды оригинальные копии станут collectors (коллекционными)… А пока некоторые фирмы пришли к выводу, что эти вещи способствуют их славе. Nike уже практически не преследует тех, кто присваивает ее логотип. Злые языки поговаривают, будто громче всех возмущаются подделками именно те модельеры, которых никто никогда не копировал. Нет худа без добра: если вы обнаружили свою марку на экзотическом рынке, такое свидетельство вашей славы дороже целой полки монографий.

И для мелких, и для крупных домов моды возможность вводить новинки в течение сезона решает проблему тенденций. В большинстве случаев маневр проходит незамеченным; делается это достаточно умело, и новые модели отличаются от тех, что послужили источником вдохновения. Наконец, кто не успел вовремя принять меры, тот еще может догнать моду через год. «Последний крик» – то, что считается сверх-модным – держится не дольше одного сезона. Зато другие тенденции утверждаются не так стремительно: вот почему иногда совсем не поздно скорректировать свои позиции через год. Приведем пример: сумка Vanessa Bruno. Сегодня эта кошелка с пайетками знакома каждой парижанке, немало из них уже такую приобрели. Однако изделию понадобилось два года, чтобы завоевать известность: его выпустили в 1999 году, но только в 2000–2001-м оно стало популярным и не потеряло привлекательности в 2003 году. Вот лишнее доказательство того, что мода порой устойчива. Этим пользуется, ловко превращая время в деньги, мир «низкой моды», чье ремесло – распространять вширь тенденции, успевшие утвердиться.

 

Перевод с французского Н. Кисловой