Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

06.03.2008 | Архив "Итогов" / Театр

Конец сюжета

Энциклопедия МХАТа, выпущенная к 100-летию театра, впервые без умолчаний и лжи рассказывает о его жизни

К своему столетию Художественный театр выпустил юбилейную энциклопедию МХАТа - тяжелый двухтомник с золотым тиснением, изданный дорого и благородно, с оформлением, выдержанным в серовато-коричневом тоне мхатовских интерьеров. Кроме редакторов-составителей - историков Художественного театра Инны Соловьевой, Анатолия Смелянского и Ольги Егошиной, статьи в двухтомник писали лучшие театральные исследователи нашего времени: Борис Зингерман, Майя Туровская, Алексей Бартошевич, Видас Силюнас, Алла Михайлова, Олег Фельдман, Вадим Гаевский и другие театроведы, хотя мало кто из них числит себя собственно специалистом по МХАТу. Видимо, предмет таков, что притягивает к себе всех, кто изучает искусство ХХ века.

В первом томе, представляя 100 (из 342) мхатовских спектаклей от "Царя Федора Иоанновича" 1898 года до "Трех сестер" 1997 года, составители взялись прочертить "сквозную линию жизни" театра, выбирая не только лучшее, но и наиболее характерное в его репертуаре, где за "абсолютный верх" принята "Чайка" 1898 года в постановке Станиславского и Немировича-Данченко, а за "абсолютный низ" - "Залп Авроры" 1952 года в режиссуре Кедрова. Второй том - энциклопедия имен и портретов: почти 600 человек, в разное время связанных с Художественным театром.

Впервые опубликованы многие документы, например список пайщиков и вкладчиков Художественного театра (заведение было частным и сильно зависело от пожертвований). Оказывается, первым человеком, который дал денег театру, был некий "потомственный почетный гражданин Константин Капитонович Ушков".

Кроме известного мецената Саввы Морозова, в перечень входят и княжны Васильчиковы, князья Волконский, Вяземский, Долгоруковы, светлейший князь и княжна Ливен, граф Орлов-Давыдов, графиня Панина и другие. Каждый из этих людей по-своему замечателен и необычен, но судьбы их в большинстве своем драматичны. Трое самых близких, богатых и щедрых мхатовских мецената - Морозов, Тарасов и Стахович - покончили с собой. Из тех, кто не эмигрировал, мало кто умер своей смертью. Покровительствовавшая театру великая княгиня Елизавета Федоровна была убита большевиками и позже причислена к лику святых.

Но мхатовский двухтомник прежде всего - не справочник, а чтение. "Том имен" идет постоянным комментарием к "тому спектаклей". Сразу бросается в глаза то, что удивляло и первых зрителей МХТа: у художественников совсем не актерские, а просто интеллигентные лица. Читаешь биографии - многие пришли сюда после университета. Историки, юристы, филологи, медики. Кто-то из них так и остался на всю жизнь артистом "вспомогательного состава" - массовки, но не ушел, со скромной преданностью служа любимому театру. В этой книге много лиц, необычных для подобных изданий: декораторы, гардеробщики, рассыльные, суфлеры, знаменитые кассирши, благосклонности которых добивалась вся Москва, сторож с такими обширными связями, что смог выручить самого директора императорских театров Теляковского, оставшегося без билета на Шаляпина. У портнихи такое же милое "чеховское" лицо, как у ведущей актрисы. Как сказал один из театральных служителей: "Мы люди тени, но и тень этого театра светла".

Для описания "жизненного сюжета" театра найден точный, легкий и уместный тон - восхитительно несовременный по языку (более всего благодаря Инне Соловьевой), теплый и в то же время высокий. Но мысль этого исследования очень современна и удивительно проницательна.

МХАТ был театром идейным и жил, пока жива была в нем художественная идея. Она знала взлеты и падения, прошла через все эстетические увлечения эпохи - от первоначального чеховского импрессионизма и того, что здесь называли "натурализмом" (с увлечением историзмом и этнографией), к театральному символизму и экспрессионизму.

Она пережила и первые послереволюционные годы, несмотря на все организационные беды: раскол труппы, безденежье и проблемы с советским репертуаром.

К началу 30-х, огражденный магическим кругом сталинского покровительства, МХАТ жил счастливее других: репрессии почти не касались его актеров и режиссеров, вот только "красных директоров" как будто для угрожающего примера, сажали и расстреливали одного за другим. К этому времени в полном блеске развернулось "второе поколение" художественников, появились новые драматурги, достаток, и театр, получивший имя МХАТ СССР, официально был признан главным театром страны. Вот тогда, когда казалось, что жизнь в театре установилась, его идея исподволь начала разрушаться.

Великие старики были еще живы, но больной Станиславский затворился дома в Леонтьевском переулке и занимался только экспериментами по своей системе. Немирович-Данченко, как написала Соловьева, имел "способность не смущаться тем, что цель сместилась" . Пришедшие в это время во МХАТ молодые режиссеры и актеры, обладавшие общественным темпераментом, но без мудрости, вкуса и таланта Немировича, решали проблемы театра с еще большей легкостью. Как написано о постановщике множества советских пьес Илье Судакове: "Его чувство современности часто становилось опасным для театра, вовсе не с такой решимостью спешившего эту советскую современность принять и обслужить". Станиславский даже радовался слухам о запрете на постановку Судакова "Бронепоезд 14-69", которая под воздействием цензурных требований из стихийного, мощного повествования Всеволода Иванова превращалась в прямолинейную юбилейную премьеру. Но режиссер с готовностью шел на все уступки, подчеркивал руководящую роль партии, и, увидев свет, "Бронепоезд" вошел во все театральные учебники как эталонный советский спектакль МХАТа. С той же легкостью МХАТ предал и своего любимого Булгакова, поспешно сняв из-за разгромной статьи в "Правде" только что с муками вышедшую постановку "Мольера" (отчего Булгаков ушел из театра, где шесть лет служил).

Канонизация Художественного театра, превращение его спектаклей в нормативные для всей страны - то, что называют "омхачиванием" всей советской сцены, - в двухтомнике считают скорее "размхачиванием" самого МХАТа.

Его искусство спрямляется, становится определеннее, однозначнее, жестче, в нем по-прежнему есть завораживающая сила, оно по-прежнему пленяет, и новый зритель валом валит сюда на советские пьесы (с большей частью старого репертуара пришлось проститься, по указанию Немировича были убраны и чеховские пьесы как неуместные). Но во мхатовском подходе к материалу произошли непоправимые изменения. Как замечено в книге, раньше здесь ставили не пьесу, а реальность, стоящую за ней. Ставили ту жизнь, которую знали, а беря классические пьесы, углублялись в историю. Теперь театр не желал задумываться о реальности, стоящей за советскими пьесами, он как будто верил чужим идеям больше, чем своим глазам.

При внешнем благополучии самым страшным для МХАТа стало послевоенное время, когда к руководству театром пришел верный ученик Станиславского Михаил Кедров - деспотичный и одномерный насадитель "системы", сосредоточенный лишь на "методике" работы и безразличный к содержанию пьес. На рубеже 50-х МХАТ с готовностью принимал драматургию, иллюстрирующую очередные политические кампании и процессы, например произведения передовиков "борьбы с космополитизмом" одиознейшего Анатолия Сурова (пьеса "Зеленая улица" о "низкопоклонстве перед Западом") или Сергея Михалкова (пьеса "Илья Головин", изображавшая Шостаковича, глубоко осознавшего свою вину после постановления ЦК "Об опере "Великая дружба" В. Мурадели"). Все художественные проблемы МХАТа теперь решались "наверху", из театра были вынуждены уйти лучший критик советского времени Павел Марков и замечательный режиссер и педагог Мария Кнебель. Жизненный сюжет Художественного театра завершался.

В первом томе энциклопедии нет подробностей об этих, самых позорных годах жизни МХАТа, продлившихся до конца 60-х. Здесь Соловьева и Смелянский делают остановку. Они говорят о том, что такое жизнь театра с великой идеей, с ложной идеей и вообще без нее. Об иссякании мысли, нищете репертуара и бессмысленной, истощающей силы внутренней борьбе. Цитируют письмо Станиславского 1923 года: "Художественного театра больше нет". И рассказывают о том, что возродить МХАТ в 1970 году был призван из "Современника" Олег Ефремов.

О спектаклях ефремовского периода большей частью пишут уже другие авторы, в основном критики 70 - 80-х: Константин Щербаков, Александр Свободин, Михаил Швыдкой и тот же Анатолий Смелянский.

Они любят театр, о котором пишут, но это не тот театр, о котором мы читали до сих пор. Может быть, он неплох, но называется он МХАТом только потому, что находится в его помещении. МХАТа больше нет.

Новый предмет упрощает и огрубляет мысль авторов. Видимо, каковы спектакли, таковы и отклики на них. Становится ясно: как бы ни была оценена важность для театра "Сталеваров", "Заседания парткома", "Так победим!" или "Амадея" и даже "Кабалы святош", "Утиной охоты", "Бориса Годунова" или "Горя от ума", как бы ни были серьезны намерения их создателей - масштаб этих спектаклей не требует от критика подниматься до них, как до искусства старого МХАТа. Вот только в томе "имен" все та же Инна Соловьева (написавшая подавляющее большинство его статей) да некто К. Р. (Коллективный Разум - общий псевдоним редакторов-составителей) пишут о наших современниках с проницательностью и тонкостью историков, знающих конец и этого сюжета, и дарят некоторым несущественным событиям собственный неложный масштаб.

P. S. Мне пришлось когда-то писать скромную книгу о Вахтанговском театре. Имея опыт, можно было предсказать финал сюжета о книге про Художественный театр. Предсказания сбылись: когда двухтомник вышел из печати, деятели МХАТа, включая самых умных, интеллигентных и "народных", бросились подсчитывать, о ком сколько написано строк, кто сколько раз упомянут, у кого больше фотография в роли, а потом являлись с гневными обличениями или пускали злые сплетни об авторах. Нынешний МХАТ не смог оценить потраченных на него сил, любви и таланта. Гнусное все-таки это место - театр.



Источник: "Итоги", №42, 1998,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.