25.12.2007 | Архив "Итогов" / Интервью

Милый человек в большом кабинете

Михаил Швыдкой - начальник, который не может сказать "нет"

Не то чтобы карьера Михаила Швыдкого была необъяснимой или стремительной - последние лет десять он постоянно, без срывов шел на повышение. Но масштабы ее поражают. Уровень министра остался позади, хотя всего год назад, когда Михаил Ефимович был заместителем министра культуры и решалось, кто возглавит министерство вслед за Сидоровым, за Швыдкого пальцы держали немногие. А теперь, как говорят друзья: "Дальше - только президент".

- Михаил Ефимович, вы рассчитываете стать президентом?

- (Смеется.) Мне жалко людей, которые будут за меня голосовать.

Начало

Миша - до сих пор называют его те, кто знает давно. Миша - то, Миша - се, Миша - туда, Миша - сюда, легкий, веселый, общительный. Только что был здесь: болтал, шутил, сочувствовал, и вот уже унесся по каким-то другим делам. Вечный "помогатель": похлопотать, замолвить словечко, устроить на работу, добыть денег на издание книжки - все он. Много лет, будучи единственным владельцем машины среди своих друзей, служил для них безотказным шофером. Переезд на дачу, отправка тещи в больницу, встреча родственников: "Миша, выручай!". Уже будучи заместителем министра, мчался встречать чьих-то знакомых, прилетавших ночным самолетом.

Учился в ГИТИСе на факультете театроведения: долговязый, с огромной шевелюрой, кличка - Кронштейн. Занимался историей английского театра, считался звездой курса, завкафедрой зарубежного театра Григорий Бояджиев души в нем не чаял, сделал своим человеком в доме, прочил Мише академическую карьеру.

К этому шло. Поступив в аспирантуру, ушел в армию. Вернувшись, в декабре 1973 года был принят на работу в журнал "Театр". Это было предложение, от которого не отказываются. В лучшем театральном журнале страны - солидном, академическом - к этому моменту собралась хорошая молодая компания с совершенно новым как бы "антишестидесятническим" направлением умов. Эстетические критерии они считали для искусства существеннее нравственных.

- Это была ваша команда?

- Нет, я всегда был немножко отдельно. У меня никогда не было команды, всюду, куда бы я ни приходил, я строил отношения с людьми по принципу: боюсь единомышленников, не люблю врагов. Дружба очень связывает, а при вражде вообще невозможно работать.

- А с кем вы дружили?

- Я всегда дружил с людьми, которые старше меня, им сейчас под 60. Я вообще считаю, что принадлежу к излету шестидесятников -  недостаточно хорошо чувствую искусство, чтобы отдаться во власть чистого эстетизма. Близких друзей у меня немного: Алексей Бартошевич, Видас Силюнас (оба - крупные ученые, первый - шекспировед, второй занимается испанским театром. - "Итоги"), Игорь Костолевский, с которым мы в школе учились, - мы очень близки и очень похожи друг на друга.

Журналистская работа затянула двадцатипятилетнего Мишу Швыдкого - она больше, чем научная, соответствовала его кипучему темпераменту. Через четыре года он стал ответственным секретарем журнала. Диссертацию он защитил в срок, в 1977 году, а через 17 лет защитил и докторскую, но в сущности работа в журнале "Театр" поставила крест на его академической карьере.

Работоспособен Швыдкой всегда был невероятно: он ходил на все премьеры, все гастроли, даже самых захудалых театров, и, чаще всего, отзывался рецензией. Писал сценарии для телевидения, работал на радио, преподавал. Он хорошо говорил по-английски, разбирался в западном театре и его одним из первых, в начале 70-х, стали отправлять в зарубежные командировки, на фестивали.

Швыдкой всегда с легкостью благорасположенного и незакомплексованного человека умел заводить приятелей и  деловые знакомства в любой среде. Во время самых разных международных театральных мероприятий, как говорит добрейший Алексей Вадимович Бартошевич, "Миша немедленно влюблял в себя всех иностранцев, и они начинали ходить за ним толпой, а при упоминании его имени - улыбаться и светлеть лицом. Самое главное: ему не лень. Не лень общаться с людьми, поддерживать с ними взаимоотношения, перезваниваться, переписываться. Его главный талант - талант общения". Естественно, должности в международных общественных театральных организациях не обошли Швыдкого стороной.

Многих коллег активность Швыдкого раздражала: в академической и тесно связанной с ней театрально-критической среде для порядочного человека делать карьеру считалось неприличным, говорили: "на ходу подметки рвет", "наш пострел везде поспел". А Швыдкой карьеру делал. Правда, всегда создавалось ощущение, что он не столько рассчитывал взять новую высоту, сколько его "выносило" на нее. Никого не валил, никуда не прорывался, и все же ему делали предложения, а он от них не отказывался. Анкета его, правда, по тем временам была не идеальной. Во-первых: еврей. Во-вторых: поначалу он был беспартийным. Потом стал членом КПСС.

- Зачем?

- Не могу сказать, что я вступал в партию, чтобы в ней было больше хороших людей, не буду лукавить. Это давало большие возможности.  Я прожил жизнь не всегда правильную, и дело не в том, что я был членом Краснопресненского райкома партии...

- Были?

- Да, все как полагается. А в том, что мера компромиссов была более высокой, чем хотелось бы. Но я никому не позволю судить меня за компромиссность. Я понимал, что я делаю. И для меня сейчас это внутренняя проблема. Я постоянно стараюсь осознать, почему я сделал то или другое, и чаще всего прихожу к выводу, что можно было сказать: "нет". Но я не революционер и не диссидент.

Михаил Ефимович проработал в журнале "Театр" почти 20 лет - до января 1991 года. Ушел оттуда, будучи в должности заместителя главного редактора. Министерство культуры предложило ему создать и возглавить огромный редакционно-издательский комплекс "Культура".

РИК " Культура"

- Я никогда не строю планов. Я работаю до свистка. Потом раздается другой свисток - тогда думаю, что и как делать.

Создание РИК "Культура" было первым из огромных проектов, которые Швыдкому предстояло начать с нуля.

В сущности это было типично советское начинание, и смысл создания такого масштабного комплекса был не вполне ясен даже его новому руководителю. У него не было определенных планов, а обязательств перед министерством - на издание учебников и кучи явно макулатурных изданий - было множество. Поначалу дело закрутилось. Сейчас Швыдкой гордится несколькими книгами, роскошно изданными в России, хотя в возможность этого мало кто верил. Пока были деньги, пытались поддерживать толстые журналы. Начали интересную философскую книжную серию. Создали видеостудию. Потом все стало разваливаться.

- Это была абсолютная иллюзия. Не надо было размахивать руками, а надо было создать маленькое предприятие, и сейчас я бы прекрасно жил и владел издательским домом. Но я государственник, и мне казалось, что я делаю огромное дело.

Когда развалился Союз, в один прекрасный день издательство проснулось нищим. Самое страшное, когда ты отвечаешь за людей, а им надо регулярно платить зарплату, индексировать ее... Издательство не получилось - с моим уходом все рассыпалось. Может, я его сделал слишком под себя - только от моего мотора оно крутилось.

- А может, дело в том, что не было команды?

- Наверное.

В апреле 1993 года Михаил Швыдкой был назначен заместителем министра культуры России.

Министерство культуры

Раздался свисток, и Михаилу Ефимовичу в должности замминистра поручили отвечать за международные связи.

Надо сказать, что более неудачного момента, чтобы занять это, прежде очень приятное и престижное место, придумать было невозможно. Наступило время, когда нужно было что-то решать с реституцией художественных ценностей, перемещенных в годы войны: и тех, что были увезены у нас, и - самое сложное - тех, что вывезли из Германии наши солдаты. Законодательной базы для этого еще не было, а обещаний по возвращению и обмену было роздано много. В складывающейся оппозиции демократы - государственники Швыдкой поначалу явно занял сторону демократов. Постепенно позиция его стала меняться. Дело застопорилось. Зарубежным партнерам стало казаться, что российское министерство не имеет внятной точки зрения по поводу реституции. Государственники пошли в наступление.

- Когда я пришел в министерство, никто ни черта не понимал. Привыкли отдавать все - казалось, что это легкий процесс. Я сам делал какие-то легкомысленные заявления по поводу коллекции Кенигса и каким-то еще - просто оттого, что мы "не въехали". Настоящее понимание пришло году в 95-м. Я переругался со всеми законодателями, какими можно... Мне удалось сделать одно: люди поняли, что ситуация имеет и юридические сложности. Мы были первыми, кто заказал на эту тему заключение Института государства и права.

- Но именно это вам сейчас многие ставят в вину. Вы заказали заключение не независимым экспертам, а организации, еще с советских времен считающейся весьма консервативной. И этой жесткой экспертной оценкой многие теперь пользуются как аргументом.

- Надо же было с чего-то начинать. Мы заключение получили, а дальше уже можно танцевать в другую сторону. Сейчас я этим не занимаюсь, слава богу. У меня папа живет в военном доме, он инвалид Отечественной войны 1-й группы, и мне очень трудно было ему объяснять, почему мы не должны говорить: "Отдайте все нам".

В театры Михаил Ефимович стал ходить уже не так часто, как раньше. Студенты смеются: "Вот высшая степень профессионализма! Только свет гаснет - Швыдкой засыпает, а прямо перед тем, как занавес закроется, - он просыпается и готов высказать мнение".

- Последние несколько лет вы занимаетесь "всей культурой", считаете ли вы, что разбираетесь еще в чем-нибудь, кроме театра?

- Я очень люблю живопись и музыку, хотя не понимаю в них ничего, и благодарен министерству культуры за одну вещь: я занимался музеями и много туда ходил. И сейчас, когда мне совсем худо, иду в музей, на концерт, но никогда не иду в театр.

- От чего бывает худо?

- Я трусливый человек - боюсь сделать неверный шаг или поступок, и когда мне дискомфортно, я иду в консерваторию - и все в порядке. Я сам с собой договариваюсь. Могу, конечно, сам себя убеждать, что поступаю правильно, но я должен себя обмануть.

- Все-таки приходится обманывать?

- Работать в больших коллективах и не заниматься самовнушением - невозможно. Не всегда работаешь с тем, что тебе нравится. Нужно расположить людей к себе, себя расположить к ним.

- А чего вы боитесь?

- С какого-то момента в отношениях с властью, с миром, с господом Богом - я не боюсь ничего. Перестал бояться. Но я боюсь поступить неправильно, обидеть кого-нибудь, унизить, вот чтобы женщина меня ждала лишние 20 минут.

Мягким, покладистым Швыдкого считают и друзья, и враги. И те и другие уверены, что именно неконфликтность - одна из причин, по которой он так успешно продвигается по службе. Но на высоком этапе карьеры это милое человеческое свойство становится проблемой для его обладателя. И для дела.

С юности Швыдкой сохранил и доброжелательную, веселую легкость в общении, и способность постоянно расширять круг знакомых и приятелей. Как и прежде, он соглашается похлопотать за многих из них, другие сами обеспечивают себе протекцию его именем. Он с легкостью называет тех, кто его окружает, своими "добрыми знакомыми" и даже "друзьями", не смущаясь тем, что иногда эти люди имеют весьма сомнительную репутацию. И таким образом дает возможность недоброжелателям если не обвинять его в конкретном неблаговидном поступке, то строить двусмысленные предположения о его связях, что, может быть, безразлично для критика или профессора, но для чиновника в ранге замминистра уже опасно. Впрочем, сам Швыдкой умеет от этого защититься. Он выбрал комфортную позицию человека, которого не интересуют пересуды и чужое мнение, - и так сохранил себя. Друзья уверяют, что как высоко ни взлетает Миша по служебной лестнице, - он остается прежним.

- При всей своей общительности, огромном количестве знакомых и бесконечной публичности, я вполне уютно себя чувствую сам с собой. Мою болтливость люди принимают за абсолютную открытость, но на самом деле я достаточно закрытый человек.

Да, я избегаю конфликтов. Но есть вещи, которых я не буду делать никогда. Я знаю, что я не предавал, не продавал. Я много ходил рядом со всяким дерьмом, но я старался не наступать на него ногой. А общаться я могу с кем угодно - профессия журналиста накладывает на характер свой отпечаток.

В августе 1997 года снова раздался свисток, и Михаил Швыдкой возглавил новый общероссийский государственный телеканал - "Культура".

Канал "Культура"

Создание канала "Культура" стало вторым большим делом, которое Швыдкому предстояло начать с нуля. Дело это выглядело вполне безнадежным: по указу президента за полтора месяца надо было запустить совершенно новый канал, не имевший ни серьезных денег, ни внятной концепции. Ничего, кроме названия и указания, что он должен быть "без чернухи".

Придуманный от бедности и безнадеги ход оказался беспроигрышным: для реанимации телевидения 70-х, которое еще у всех на памяти, полтора месяца - не такой смехотворный срок, как для создания нового современного канала, для которого нужны и оригинальные идеи, и свой язык. Всерьез, без иронии звучащая ностальгическая интонация, благостные голоса ведущих, рассказывающих о школах народных ремесел, старые советские фильмы и, конечно, клипы классической музыки вместо рекламных -  сразу сделали "Культуру" любимым каналом пожилых людей, уставших от стремительности и агрессивности современного телевидения. В этом смысле новый канал безусловно нашел свою нишу. Телевизионные критики и младшее поколение зрителей были разочарованы и раздражены: припоминали "Лебединое озеро", царившее на экране во времена ГКЧП, и говорили, что на пятой кнопке происходит "канализация культуры".

По мере работы "Культуры" стилистика, выбранная, казалось, почти случайно, стала утверждаться, сама формируя концепцию канала. Теперь уже Швыдкой говорил, что хочет делать "старое телевидение", "снять сливки того, что было на советском телевидении", "взять лучшее, не взяв худшее".

Оказалось, что это очень трудно. Собственная доброжелательно-неконфликтная и легкая интонация, которую Швыдкой пытался привить своему каналу, здесь приобретала фальшивый привкус патоки и потянула за собой все вязкие особенности телевидения 70-х: невнятность оценок, желание представить второстепенное главным, а главное - несущественным, появление на экране людей "без лиц", со стертой индивидуальностью и возвращение одиозных фигур журналистики 70-х. Тем, кто был изумлен появлением на "Культуре" былого журналиста-международника Генриха Боровика, Швыдкой, ссылаясь на то, что основной "клиент" его канала - женщина "за сорок", отвечал: "Это был эстетический выбор. Видный мужчина".

- Михаил Ефимович, но для вас-то этот выбор кажется почти мазохистским. Период, когда Боровик был главным редактором журнала "Театр", считается самым черным для журнала со времен оттепели. Вы были тогда ответственным секретарем и знаете об этом лучше, чем кто-либо другой. Репутация Боровика не должна бы позволять современному телеканалу пользоваться его услугами.

- У каждого свой взгляд. Репутация репутацией, а он профессиональный человек. Если вы у кого-нибудь спросите про мою репутацию, вам тоже расскажут массу неприятных вещей.

Так или иначе, "Культура" выжила и даже получила премию "ТЭФИ" как лучший телепроект года. Аудитория ее выросла. Сам главный редактор, неудовлетворенный "очень уж примирительной"  позицией своего канала, думал о необходимости изменений, в первую очередь хотел "сломать" "Новости". На это, по его оценкам, требовалось минимум 250 тысяч долларов. Которых не было.

Каналу не исполнилось и восьми месяцев, когда раздался новый свисток.

ВГТРК

В мае 1998 года было решено создать государственную информационную структуру, которая объединит все государственное телевидение и радио, включая региональное вещание и информационные агентства.

Обсуждение, кто может возглавить такое мощное и влиятельное объединение, было мучительным: ни одна из четырех-пяти обсуждавшихся кандидатур - людей, имевших опыт в руководстве телевидением, - не устраивала все заинтересованные стороны. В конце концов неожиданно для всех решено было на эту должность назначить Михаила Швыдкого. Фигуру, как вполне официально было сказано, "компромиссную", но ни у кого не вызывающую возражений: Швыдкой имел репутацию человека очень энергичного, интеллигентного, умного и в то же время не связанного ни с какими финансово-промышленными группами (чего все опасались) и никогда не участвовавшего в политических скандалах. Впрочем, возможно, именно поэтому сразу пошли разговоры о том, что Швыдкой - фигура временная.

Сам Михаил Ефимович не скрывал, что, по его мнению, для этой должности есть более достойные лица. Но на первой же пресс-конференции казался уже вполне решительным и уверенным в себе. Был, как всегда, оживлен, демократичен и рассказывал анекдоты, хотя особых причин радоваться у него не было: "Если у вас есть иллюзии - я рад за вас. Но у меня их нет". На вопрос журналистки о деньгах смеялся: "Какая вы счастливая, что можете задавать такой вопрос..." Называл себя государственником, подчеркивал, что ВГТРК будет отражать национальные интересы России. Напоминал, что поскольку все сейчас живут по марксистскому закону "бытие определяет сознание", то с этим придется иметь дело и объединению. Обещал сделать ВГТРК компанией совершенно прозрачной с финансовой точки зрения. По отношению к региональным компаниям, которые могут не пожелать подчиниться, был настроен доброжелательно, но решительно.

Он был совершенно на своем месте и показалось, что вот и наступил момент, который потребовал руководителя именно такого типа. Не человека большого масштаба, крупного жеста, властности, любви к стрессовым ситуациям и подвигам, как несколько лет назад. А именно Швыдкого:

интеллигентного и артистичного, умеющего быть понятным всем, легко и изящно обходящего сложности, доброжелательного, демократичного, со спокойствием и иронией. Повторявшего не раз: "я не разбираюсь в политике", "я боюсь толпы и очень не люблю митинги", "человеку свойственна жажда покоя и нормального существования, и не надо никого судить за это желание". Время милого человека в большом кабинете.

- Рано или поздно вы уйдете с этого поста. Как говорят друзья, главное, чтобы это кончилось не стремительным падением, а мягко.

- Я не верю, что это кончится мягко. Тут соломки не подстелешь. Это может случиться в любой момент: завтра, осенью, весной. Во время парламентских выборов. Если парламентские перевалим, значит до президентских, может быть, доживем. Я к этому отношусь совершенно спокойно.

- И что вы будете тогда делать?

- Я бы вернулся туда, где я себя чувствую лучше всего. На самом деле я никакой не ученый - я знаю это (я писал книжки, но это не играет никакой роли в моей жизни). Я, может быть, неплохой педагог, но больше всего я люблю по телевизору выступать. Единственное мое телевизионное достоинство - я неплохой интервьюер. Это простая вещь: "малый круг внимания" по Станиславскому. И все.  Я стараюсь слушать людей - может быть, это вообще самое главное, что я умею в жизни делать.

- Вы искренни с ними?

- А как иначе? В предлагаемых обстоятельствах, разумеется. Больше всего мне хотелось бы вести программу "После новостей", но я прекрасно понимаю, что этого не будет. Потому что если выгонят, то по полной программе. Но всегда есть товарищи, к которым можно пойти работать обозревателем по телевидению, по культуре. Газет хватает.

- Вы не боитесь этого?

- А чего бояться? Я боюсь за своих детей и родителей, за жену, внучка у меня недавно родилась. Я боюсь за свою семью, друзей. За себя - нет. Я совершенно спокойно отношусь к любому развитию событий.

- Вы ощущаете свою семью, как тыл?

- Нет, они не спрячут, разумеется, не прикроют, но это единственное, что у меня есть по-настоящему. Все остальное - ерунда. Я очень легко отношусь к работе: могу быть шофером, могу полы подметать. Мне важно быть внутренне в ладу с самим собой.

Источник: "Итоги", №32, 1998,