19.11.2007 | Просто так
Туда, сюда и опять тудаЭта заметка является только наблюдением из какого «сора растут стихи»
Мы случайно познакомились. Она была привезена в гости моим старым приятелем П. Прелестная, и к тому же, поэтесса, что безусловно повышало романтический градус приезжей. В Лос-Анджелесе она пробыла неделю или две и больше не появлялась, то ли не сложились обстоятельства, то ли не прошла «пробу», то ли он не оправдал доверия. Но влияние здешней субкультуры нашло отражение в её стихах, на которые я недавно наткнулась. Культурная контаминация и неточное преломление культурных понятий были мне занятны. Эта заметка ни в коем случае не является разбором или критикой стихов, а только наблюдением из какого «сора растут стихи». Это замечание на тему тонких культурных нюансов, и трудности переноса их из одной культуры в другую.
Цикл стихотворений поэтессы, назовем её АА, называется L-word.
В примечании к заглавию сказано, что L-word – американский эвфемизм слова любовь.
А вот вторая строфа стихотворения, где это слово употребляется.
……………………………………………………
И давай строчить секретную
Информацию, не мешкая,
На невинной, на открыточке –
И бегом в аэропорт.
Вот бы мне чернила ихние –
Обмакнуть в них пальцы нежные,
Чтоб под каждой эл заглавною
Написать L-word. L-word.
L-word. L-word. L-word.
Строго говоря L-word не является общеамериканским эвфемизмом любви. Да и к чему эвфемизм, когда само слово любовь-love, не является запретным в культуре, а наоборот, весьма рекомендуемым, часто и даже слишком часто употребляемым и поощряемым.
Возможно в стихах оно употреблено для того, чтобы придать тексту международную широту, на что указывает и аэропорт, куда направляются бегом, по быстроте любовного случая. Но ссылка на американскую культуру не вполне удачна.
N-word, J-word, L-word, являются эвфемизмами слов, запретных в американской культуре. Такого рода эвфемизмы появились с улучшением нравов общества, вместо nigger, jap или lesbian, последнее слово теперь вошло в обиход, а еще недавно бранное. Впрочем, в разговорной речи женщин такой сексуальной ориентации называют gay.
Употребление L-word до недавнего времени было ограничено детским сленгом и не входило в общепринятую речь. Оно там указывало на детское отношение к «любви», как делу гадкому и запретному. И только в этом году появилось телевизионное шоу под названием «L-word», показывающая «lives, loves and learnings of a group of lesbian women». Таким образом L-word покрывает много понятий и указывает на маргинальность группы людей, о которой идет речь. Так что выражение это больше на слуху в этом году, но ведь поэтесса АА была здесь несколько лет назад, Откуда же это выражение попало в её лексикон?
Приятель П. часто обсуждает сo мной особенности американской культуры. Мы оба выросли в советском обществе, заражены недоверием ко всему нарочито декларативному, циники и нигилисты. Нам смешно, что американцам для создания «романтической» атмосферы требуется всего лишь поставить свечки на обеденный стол. Лет восемь назад у меня был роман с американцем, и мой приятель очень интересовался его культурным аспектом, будучи человеком кабинетным, он сам мало общается с местным населением.
– Ну, как, – спрашивал П,
– Все «love, да love», слушать противно.
– Да, значит совсем подлость, – смеялся П.
Однажды, на вопрос как идут дела, я сказала:
– Вырвала у него главное орудие производства.
– А что ты сделала?
– Сказала: «No L-word».
То есть, «no bull shit», или не вешай мне лапшу на уши.
П. захлебнулся от смеха, оценив глубину двойного запрета, не только на само слово, которое объявляется непроизносимой мерзостью, но и даже на его эвфемизм. В этом качестве выражение вошло в его лексикон, с обязательным отрицанием. Отсюда, оно и было почерпнуто АА, но с потерей негатива. Так что L-word, в стихах надо понимать как лапша, лапша, лапша.
Как тут не вспомнить историю Маяковского с его Гудзоном вместо Истривера, поскольку географические названия Нью-Йорка, по незнанию английского, он черпал у русских иммигрантов.
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.