07.11.2007 | Театр

Без акцента

Постановка «русской трилогии» Тома Стоппарда в РАМТе объявлен главным театральным событием осени. И не зря

Разговоров заранее было очень много. Чуть ли не за год до премьеры издательство «Иностранка» выпустило трилогию «Берег утопии» толстенькой книжкой. И обложка ее, похожая на раскрашенную гравюру, где в имени автора и заголовке латиница смешивалась с кириллицей, стала теперь афишей спектакля. Были кинопоказы, публичные лекции, образовательные мероприятия в престижных вузах, круглые столы, дискуссии о свободе и историческом пути России.

То есть постановка трилогии Тома Стоппарда в Российском молодежном театре с самого начала позиционировалась не как крупное театральное событие, а как итог большого социокультурного проекта. И теперь понятно, что это было правильно.

При чтении к пьесам английского интеллектуала, переведенным Аркадием и Сергеем Островскими, возникало много вопросов. Историки находили свои несоответствия, литературоведы — свои, речь героев казалась слишком книжной, и то, что юные сестры Бакунины торжественно называли друг друга Любовь или Татьяна, выглядело странно. А более всего опасались вот этой смеси латиницы с кириллицей: да, пусть Том Стоппард написал цикл пьес о русских мыслителях и революционерах круга Герцена, пусть даже постановки в Лондоне и Нью-Йорке имели успех. Но не дико ли переносить эти сочинения на русскую сцену, где они неизбежно будут выглядеть клюквой?

Оказалось, не дико. И никакой клюквы нет. Мало того, все, что представлялось сомнительным, в постановке Алексея Бородина ушло на периферию так, что «книжные» вопросы и претензии во время спектакля по «Берегу утопии» даже не приходят в голову. Самое главное тут в верно выбранном тоне: легкой, ироничной читке стремительно набегающих друг на друга сцен.

Никакого обстоятельного рассусоливания русских трагедий, жирных характеров, для которых каждый актер должен «зазерниться», никакого зубодробительного пафоса в речах о будущем России.

Стоппардовская трилогия начинается пьесой «Путешествие», события в ней развиваются с 1833−го по 1844 год в Москве и главным образом в Прямухине, усадьбе Бакуниных. Все еще молоды, смешливы, восторженны, влюблены друг в друга и полны надежд. Герцен, Огарев, Сазонов, Кетчер появляются лишь мельком, а главные тут — двадцатилетний румяный барин Миша Бакунин (Степан Морозов), экзальтированный, беспрестанно меняющий своих философских кумиров и занимающий деньги у всех подряд, не думая их отдавать. И нищий как мышь, нервный, нелепый, все время попадающий впросак, бешено самолюбивый и страстный Виссарион Белинский (блестящая роль Евгения Редько). Планшет сцены, словно палуба, выдвинут углом в зал, закрывая часть рядов, и действие несется, меняя годы и места, возникая островками то на пустой авансцене, то в глубине, то сбоку, почти без обстановки. Большинство актеров выходит в нескольких ролях, и даже играющий одного из главных персонажей Евгений Редько, как только его герой умирает, берет себе роль крикливого французского социалиста Луи Блана.

Вторая пьеса трилогии — «Кораблекрушение» — это 1846–1852 годы, главным образом во Франции, где теперь живет Герцен с семьей. Очарование и разочарование французской революцией, рождение детей и измены жен, все еще совсем не стары и с горячностью спорят о любви и социальных катаклизмах. В третьей пьесе — «Выброшенные на берег» — Герцен уже в Лондоне, это 1853–1868 годы, после гибели сына и смерти жены снова схождения, измены, дети, которых непонятно как воспитывать. Началось издание «Колокола», но в отрыве от России не ясно, кому он нужен, и копится усталость — много разномастной революционной шушеры вокруг, все тянут деньги, хамоватая молодежь, приезжая из России, торопится списать заграничных борцов за свободу в утиль…

Главный вопрос — к чему у нас ставить пьесу о России с иностранным акцентом — был снят сразу современностью и уровнем разговора, который задает Стоппард и подхватывает театр. Ясно, что ставить необходимо, раз уж у нас в театре об этих сюжетах со зрителем говорить не принято.

Особенно в последнее время. Что такое свобода, что такое революция, нужно ли (и как) бороться за всеобщее счастье, как его следует понимать и чем ради него можно жертвовать — собой? близкими? далекими? Как все это увязать с реальной жизнью, в которой у каждого есть соблазны, обязательства, несчастья? Молодые актеры РАМТа Илья Исаев — тяжеловатый умник Герцен, Алексей Розин — мягкий, уступчивый Огарев, Нелли Уварова — экспансивная Натали Герцен и другие — может, и не вполне соответствуют масштабу текста, кое-что пока звучит у них формально, но во всяком случае не опошляют, не снижают, не упрощают разговора намеренно ради дешевого успеха. Им достает легкости и отстраненного взгляда, чтобы мы увидели, что это ко всему еще и очень смешная пьеса.

В «Береге утопии» Бородина и впрямь никаких театральных открытий нет, напротив, по приемам он вполне старомоден, но на это обращаешь внимание только в начале, да и потом иногда, в немногочисленных, но крикливых массовых сценах. Этот спектакль, не утомляя, длится целый день (всю трилогию играют по выходным чуть ли не десять часов кряду) и затягивает совсем не театральными эффектами. Главное, что происходит здесь, располагается не столько на сцене, сколько в наэлектризованном пространстве между сценой и залом. Среди молодой публики — отзывчивой, внимательной, образованной, — которая, оказывается, у нас есть. Эта публика — к удивлению тех, кто считал, что постановка Стоппарда будет лишь оживлять скучные трупы школьной программы, — вполне ориентируется в русской истории, понимает и парадоксальные повороты стоппардовской мысли, и серьезность ее вызовов. И в большей степени, чем предполагал сам драматург, соотносит дебаты о российской свободе стопятидесятилетней давности с сегодняшним днем.

Источник: «Эксперт» №41(582), 5.11.2007,