Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

13.11.2007 | Литература

Большой путеводитель

Русская литература сегодня: рецензия на справочный двухтомник Сергея Чупринина

Выпущенный издательством «Время» справочный двухтомник Сергея Чупринина  фактически стал продолжением первого его энциклопедического проекта – «Новая Россия: мир литературы» (2003). Но, кажется, на это раз задачи автора-составителя несколько иные.

Первый проект был энциклопедическим в буквальном смысле: это был биобиблиографический словарь, словник включал около 14 тысяч персоналий, и идея его состояла в том, чтобы по возможности полно представить все писательские имена, заявившие о себе в последнее (на момент выхода) двадцатилетие.

Впрочем, и в том случае рецензенты сетовали на неполноту информации и произвольность отбора, что при исходных условиях игры, видимо, неизбежно. Даже в Яндексе находится не все, но в случае с авторскими справочниками заведомая неполнота предполагает произвол составителя. Между тем, для первого большого словаря составитель выбрал очевидный на первый взгляд принцип (СП-шный по сути): издал книгу, значит писатель. Уже в следующий «путеводитель» ("Русская литература сегодня: Путеводитель". М.: ОЛМА-Пресс, 2003) вошла лишь небольшая часть персоналий из первого двухтомника. Собственно, дополненная и расширенная версия путеводителя-2003 вошла в первый том «РЛС». Помимо «писательского» раздела, здесь находим  «Памятные даты», своего рода летопись последних литературных десятилетий, тоже отчасти произвольную, но именно поэтому обнаруживающую отчетливые сюжеты: «возвращение имен», журнальный бум и бурные писательские реорганизации конца 80-х, затем череда смертей, уход со сцены целого поколения – в 90-х, и наконец, уже другой бум – премиальный и тиражный, ознаменовавший коммерческие «нулевые». Перечню премий посвящена отдельная глава, наряду с перечнем литературной периодики и писательских союзов (их 17).

Итак, имеем некую структуру литературного процесса, размеченную горизонтально (в историческом времени) и вертикально («организационно»).

Все мало-мальски резонансные «литературные истории» недавнего времени происходили внутри этой размеченной территории и, так или иначе, этими вешками определялись.

Более всего споров и нареканий пришлось на долю «писательского» раздела. Здесь 184 персоналии, при этом критики первым делом отмечают – кого нет. Нет Распутина и Белова, сетуют из одного угла; нет Битова и Аксенова, отвечают из другого. При этом отговорка, что, мол, о «классиках» и так много написано, не более чем отговорка. Идея, кажется, все же в другом: перед нами не биобиблиография в строгом академическом смысле. Перед нами монография о современном литературном процессе. Критик Сергей Чупринин мог представить ее в привычном формате сборника статей. Но он выбрал формат словаря, канонический постмодернистский формат (признаем, что это так!). И  ответ на вопрос «почему те, а не эти», иными словами, - каков принцип отбора/набора в «современные писатели», - следует искать во втором томе – в толковом словаре «Жизнь по понятиям».

Первый том – в своем роде топография современной литературы

(или актуальной - разницу между «понятиями» «современный» и «актуальный», равно и некоторое семантическое напряжение, в силу которого я здесь предпочитаю говорить «современная литература», замечательным образом объясняет соответствующая словарная статья). И насколько я понимаю, Битов, Аксенов и Маканин (равно Распутин и Белов, Евтушенко и Вознесенский) не вошли сюда по той причине, что их участие в литературном процессе в какой-то момент перестало быть очевидным (пусть не для всех, но для многих, и автор-составитель словаря входит в число этих «многих»). Отчасти их следует понимать как «классиков», а «традиция относит к классикам только тех писателей, чей творческий путь уже либо завершен, либо близится к завершению» (см. статью «Классика современная»), отчасти – как «автоклонов» (см. соседнюю статью «Клонирование в литературе»). Между тем, в «узкий круг» актуальных персоналий входят писатели откровенно «неклассические», те, которым, похоже, и не грозит стать «классиками» в каком бы то ни было отдаленном будущем; равно сюда входят писатели «коммерческие», писатели-фантомы и писатели-бренды. Строгий рецензент вправе задаться вопросом: о какой литературе речь и что есть такое на сегодняшний день «писатель». Ответ снова следует искать в толковом словаре, не в какой-то конкретной статье, но в общей смысловой ткани.

Современная литература, такая, какой она предстает из «Жизни по понятиям», включает в себя много вещей, которые до последнего времени мы числили в других рядах и на других, скажем так, этажах.

Менее всего она похожа на «чистую литературу» или «высокую литературу». Больше всего она похожа на книжный супермаркет, где каждой твари по паре, где словесности меньше чем торговли, где спорят не о природе вдохновения, как это бывало в старых «поэтиках», но об уместности тех или иных технологий, о рекламных слоганах и серийных брендах. Где «герои времени» приходят из сериалов, а не из модных романов, и где само понятие «модный роман» более чем относительно (если это не «кинороман», разумеется). Настоящий предмет в нашем случае – не теория, и не эстетические категории, но прагматика. «Как к этому отнестись?», - спрашивает автор. И сам себе отвечает: «Как к реальности, не зависящей от наших оценок».

И здесь имеет смысл поговорить об авторской интонации, хотя по логике вещей в разговоре о словарях и справочниках этого «сюжета» быть не должно:

у составителя словаря нет и не должно быть авторской интонации и какого бы то ни было собственного отношения к предмету словарной статьи. – Словарная статья безлична, объективна и, как следствие, авторитарна.

В «Жизни по понятиям» все гораздо сложнее. Кажется, хороший пример – статья «Ирония художественная». Начинается она вполне традиционно – с древних греков, с фигуры ироника-притворщика в античной комедии. При этом онтологическое определение (ирония как притворный пафос и как антитеза пафосу) выпускается, и, похоже, умышленно. «Пафос» появляется буквально в следующей фразе: от древних греков сразу же переходим к немцам, а у немецких романтиков, говорят нам, ирония стала «пафосом, определявшим специфику свободного от заблуждений, охлажденного ума, смыслом творчества и едва ли не универсальным мировоззренческим принципом…» (с.185). Определение не вполне традиционное и парадоксально разворачивающее привычный сюжет, но заметить это может лишь читатель искушенный. Читатель неискушенный, а судя по предисловию, автор адресуется прежде всего такому читателю, историческую перверсию зевнет, но зато клюнет на цитату из Юрия Левитанского («Мне нравится иронический человек, / Он, в сущности – героический человек») и на следующее затем «признание»: «И мы, люди иронического склада, действительно, сами себе очень нравимся». И вот тут читатель, не самый искушенный, но имеющий некоторый опыт в обращении со словарями, должен насторожиться. Кто такие – мы? Откуда это первое лицо в безличной по определению словарной статье? Через минуту наш читатель догадается, что «мы» здесь лицо собирательное, его – читателя тоже «пустили в игру», - вещь для словаря и вовсе немыслимая. Однако затем должно наступить прозрение и разочарование: весь этот пассаж – не более чем «ироническая фигура», иллюстрация отстранения как такового.

На этом сюжет мог бы закончиться, однако все только начинается.

В недавней истории, говорят нам, советский пафос сменился «штурмом и натиском иронии во всех сферах жизни и общественного сознания», затем тотальная ирония сменилась тотальной же агрессией, из доминанты сместилась в маргиналию, а недавние «ироники» обратились к пафосу «прямого высказывания».

Самое замечательное во всем этом, что авторская интонация изменилась по ходу сюжета, вторая часть статьи написана в правилах все того же «прямого высказывания». Фактически двухстраничная словарная статья представляет не столько терминологическую дефиницию, но исторический анализ современного литературного состояния, написанный со страстью критика, т.е. участника этого процесса, но никак не объективного «энциклопедиста».

Состав словника (всего около трех сотен статей) чрезвычайно характерен. Терминология традиционная, иными словами имеющая за собой некую эстетическую историю, составляет где-то около трети. Большую часть представляют «понятия» нашей литературной жизни, никогда прежде в эстетических словарях и справочниках не фигурировавшие. Разного рода «бренды», «винтажные продукты», «продакт плейсмент» или «импортозамещение», - всех этих слов по-русски нет. Они явились в литературную реальность из других сфер и других рядов, однако … такова нынче литературная реальность. С другой стороны здесь имеем brain-fiction, киберпанк и либерпанк, кроссовер и лавбургер, слэм и фанфик, - этих слов тоже прежде не было. Какие-то вещи, которые можно было так назвать – существовали, но, надо думать, не было потребности в их формализации. Литература до какого-то момента воспринималась нами как некая отрасль гуманитарного знания, более или менее вмещающаяся в рамки и в категории традиционных «Поэтик».

Видимо, сегодня какие-то «массы» сместились, и привычные рамки перестали оформлять это странное образование – творчески-бюрократическое, коммерчески-технологическое, иерархическое и «горизонтально-номинативное».

В конце концов, литература перестала умещаться на привычном ей бумажном пространстве, Сеть и клуб стали сегодня едва ли не более естественным для нее пристанищем. Все эти разные и совершенно небывалые для старого литературного сознания «формы жизни» потребовали какого-то упорядоченного осмысления, и, кажется, двухтомный чупрининский справочник  эту задачу исполнил и подробную топографию этой знакомой-незнакомой территории представил.

Если традиционные словари стремятся к известному универсализму, этот двухтомник предполагает исключительно синхронный срез, «злобу дня».

Так что в названии «Русская литература сегодня» последнее слово более чем принципиально. Будущие историки литературы обратятся к этой книге в меньшей степени как справочнику, скорее как к свидетельству, «каталожному» описанию реалий отдельного момента литературного времени. В этом смысле главная претензия будущего и настоящего историка – тотальное отсутствие библиографии, каких бы то ни было ссылок на источники. В принципе можно лишь догадываться, из каких именно пособий Ю.Борева или И.Ильина берутся некие «универсалии», можно обратиться к Яндексу и «вычислить» настоящие адреса цитат из Натальи Ивановой или Ирины Роднянской, но по большому счету вряд ли это может служить утешением.



Источник: "Новое литературное обозрение", № 86 (2007),








Рекомендованные материалы



Праздник, который всегда с нами

Олеша в «Трех толстяках» описывает торт, в который «со всего размаху» случайно садится продавец воздушных шаров. Само собой разумеется, что это не просто торт, а огромный торт, гигантский торт, торт тортов. «Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства».

Стенгазета

Автономный Хипстер о литературном стендапе «Кот Бродского»

В этом уникальном выпуске подкаста "Автономный хипстер" мы поговорим не о содержании, а о форме. В качестве примера оригинального книжного обзора я выбрал литературное шоу "Кот Бродского" из города Владивостока. Многие называют это шоу стенд-апом за его схожесть со столь популярными ныне юмористическими вечерами. Там четыре человека читают выбранные книги и спустя месяц раздумий и репетиций выносят им вердикт перед аудиторией.