25.09.2007 | Музыка

Гульд в космосе

Как бы торонтский затворник ни прятался от аудитории, она неуклонно расширялась - и вышла за пределы Солнечной системы

Двадцать лет назад пределы Солнечной системы покинул космический аппарат «Вояджер». На борту его - атрибуты и символы земной цивилизации: на тот случай, если ракету обнаружат разумные существа и захотят понять, кто мы такие. Там изображения мужчины и женщины, математические формулы, еще что-то. Из музыки - «Хорошо темперированный клавир» Иоганна-Себастьяна Баха в исполнении Гленна Гульда.

Когда до этой записи доберутся и ахнут зелененькие шестиголовые, неизвестно. Известно, как изменил отношение к музыке на Земле канадский пианист, которому 25 сентября исполнилось бы 75 лет.

Наклонение - сослагательное, потому что 4 октября исполнится 25 лет со дня его смерти.

Гульдовскому мифу - больше полувека. В 1955 году 23-летний музыкант записал баховские «Вариации Гольдберга» - изменив стандарты отношения к Баху, который долго воспринимался органно-церковным либо клавесинно-салонным. Гульд сделал Баха животрепещущим современником - открыв для поколений доступность и актуальность классики.

Бездонные тайны жизни и мелкие практические подсказки раскрываются за этот час - точнее, 51 минуту 19 секунд: столько длится гульдовская запись.

Без Гульда по-другому сложилась бы и вся вообще музыка ХХ века: в  мелодиях «Битлс» подспудно, а иногда и явно присутствует по-гульдовски переосмысленный Бах. Канадец заставил себе поверить, даже если сначала настораживал, едва ли не пугал. Он всё делал по-своему. Причем непредсказуемо. Гульд играет бетховенскую «Лунную» сонату на треть быстрее, чем Горовиц. Ага, думаешь, ясно. Ничего не «ага». Потому что «Аппассионату» - на треть медленнее. Он сумел заново и притом несокрушимо убедительно прочесть Ветхий и Новый Заветы фортепианной музыки - «Хорошо темперированный клавир» Баха и 32 сонаты Бетховена.

«Исполнитель или должен заново сочинить музыкальное произведение, или найти себе другое занятие», - говорил Гульд.

Верно, всё уже написано, сказано. Но эпоха интерпретации - не менее творческая, чем эпоха сочинительства. Шекспира, Брейгеля, Баха - не превзойти. Но на них можно опереться - косвенно или прямо: поставив спектакль, сняв фильм, сыграв на рояле. Или сугубо частным образом - перечитав, увидев, прослушав заново. Осознать это как творчество наглядно помог Гленн Гульд - вот почему в благодарность возник его миф.

На гульдовскую легенду работало многое, все его странности. Затворничество, превращение ночи в день, ношение пальто и перчаток даже летом, привычка напевать себе под нос во время игры (что бесило звукорежиссеров и слышно в записях), необычно низкая посадка с нависанием над клавиатурой.

Наконец, Гульд совершил два поступка, придавших законченность его мифу. В 64-м, на пике славы, покинул публику, отказавшись от концертов и перейдя только на звукозапись. В 82-м, на пике величия, скончался от инсульта в 50 лет.

Подлинный творец всегда одинок - это аксиома гениеведения. Отвергнувший восторги беснующегося зала, превративший общение в телефонные монологи, пропагандист «идеи Севера» с ее пустынным первопроходством, Гульд - идеальная иллюстрация к тезису. Но что-то смущает в таком хрестоматийном образе.

Если это одиночество, то очень многолюдное. Из своего торонтского укрытия Гульд так потрясал умы и души, что мощь обратной волны признательности дискредитировала саму идею затворничества. Как бы он ни прятался от аудитории, она неуклонно расширялась, пока не вышла за пределы Солнечной системы. 

Источник: Радио "Свобода", 24. 09.2007,