24.09.2007 | Дизайн / Общество

«Мое любимое платье» 2

Портниха как культурный герой в Советской России

Продолжение. Начало тут.

Иллюстрации из коллекции real_funny_lady

В целом, политизированность советских дресс-кодов безусловно имела дисциплинарную составляющую: подчинение дресс-коду трактовалось как знак гражданской лояльности. Все, что выходило за рамки «официального» массового советского стиля, подлежало контролю, который действовал в моде так же, как и цензура в литературе. В двадцатые годы девушку могли уволить из учебного заведения, если она регулярно использовала яркую губную помаду. Однако

идеологическая «цензура» в моде порой могла принимать неожиданные и достаточно тонкие формы, в зависимости от людей и обстоятельств.

Вот история, рассказанная Марией Заржицкой. В двадцатые годы она училась в Государственном техникуме кинематографии (нынешний ВГИК).

Мария Заржицкая: «Это был 1929 год. У нас в институте все курили, а я не курила. Это был какой-то нонсенс. Ну а нас была группа, человек шесть, мы были не комсомолки, но мы учились прекрасно. А тогда был набор классовый, значит, был колхоз и из рабочих, а мы были не из рабочих <...> Учеба нам давалась легко. А потом, мы были модницы. Мы старались хорошо выглядеть. Мы хорошо красились, мы грим клали, причем мы же учились в кинотехникуме и считались будущими актрисами. Мы причесывались, обязательно в парикмахерской, тогда были горячие завивки щипцами, и ввиду того, что мы выделялись из той комсомольской массы, которая держала себя как хозяева, мы все время были в шарже. На нас рисовали шаржи, мы висели, я висела очень много. < ...> И вот как-то раз я сижу в библиотеке, работаю, а у нас был директор крупный партиец, и жена его особа такая старая большевичка, знаете, с 1905 года, такая, вобла. Она была заведующая библиотекой. Значит, я сижу и занимаюсь, и вот она подходит ко мне. Я думаю, ну сейчас мне будет очередной разгон. Я не так оделась, и что я накрасилась. Она мне говорит: “Скажите, товарищ Заржицкая, вы очень огорчаетесь, когда на вас висят там все эти шаржи?”. Я говорю: “Нет, я не обращаю внимания, потому что мне это нравится и я не считаю это чем-то предосудительным и преступным”. Она говорит: “И правильно делаете”. От нее это услышать было равноценно тому, что перевернулся мир! Потому что — от нее! Она говорит: “Не обращайте на это внимание, занимайтесь, учитесь, вы хорошо учитесь, а это самое главное, а это все чепуха, это все преходящее”. Вот она меня вдохновила» (Заржицкая 1997).

Вполне возможно, что пожилая большевичка все еще сохранила воспоминания о днях своей юности, когда аристократки с левыми взглядами могли участвовать в революционном движении и преподавать в школах для рабочей молодежи, не отказываясь при этом от нарядов и привычной косметики. Во всяком случае, эта история лишний раз показывает, что начальство отнюдь не всегда придерживалось догматических взглядов. Случаи прямой критики и административных взысканий были скорее типичны для низового уровня.

Аналогичным образом в 1950-е годы под подозрение подпадали такие «буржуазные» танцы, как твист и шейк — считалось, что подобные танцы, равно как и увлечение косметикой, свидетельствуют о склонности к безделью и «паразитическом» настрое.

Идеал спортивной трудолюбивой комсомолки с незатейливой короткой стрижкой и ненакрашенным лицом противопоставлялся образу ленивой принаряженной кокетки, подверженной «буржуазным» влияниям и «вещизму».

В сатирических журналах нередко публиковались юмористические истории о девушках, которые не желают трудиться и думают только о том, как выскочить замуж. Елочка, героиня подобного очерка в журнале «Крокодил», вначале обрисована как типичная модница: «...существо лет восемнадцати от роду с розовым лицом и ярко накрашенными губами, в беличьей шубке, котиковой шапочке, в моднейших меховых башмачках на высоком каблуке» (Асанов 1954).

Вестиментарный портрет героини уже настраивает читателя на негативный лад, что подтверждается развитием сюжета — история Елочки заканчивается печально: она восстанавливает против себя всех окружающих.

Итак, мы видим, что,

хотя следовать моде при советской власти было рискованно, некоторые женщины всегда стремились красиво одеваться и сопротивляться императиву массового безликого вкуса.

Они изыскивали возможности стильно выглядеть даже в условиях тотального дефицита и идеологического прессинга.

Термин «самомоделирование» здесь используется как калька английского «self-fashioning», «самоформирование». Применительно к моде «самомоделирование» можно трактовать как выработку индивидуального стиля.

Благодаря стратегиям «самомоделирования»  многим женщинам удалось не только развить свой собственный стиль в одежде, но и создать уникальное женское символическое пространство, свою субкультуру — своего рода женский «заговор» против государственной политики в моде. Женщины выработали свои методы культурного производства, используя «щели» и «трещины» в официальной системе. Какие же скрытые ресурсы они могли использовать для этих потенциально субверсивных практик?

Материалы интервью свидетельствуют о том, что главным культурным героем в этом процессе была портниха. Портниха при социализме — чрезвычайно значимый и популярный персонаж. Почти все любимые платья, упоминаемые в интервью, появились на свет благодаря искусству домашних портних.

Мария Заржицкая: «Ткани были, везде были частные портнихи, частные портные, и только к ним мы и обращались, у всех были свои, где-то узнавали и друг другу говорили, все одевались, и одевались неплохо» (Заржицкая 1997).

Практически все женщины прекрасно помнили имена своих портних. Портниха нередко фигурировала в воспоминаниях как друг семьи, добрая фея-волшебница, выручающая в самые критические моменты жизни.

Тамара Казавчинская (ТК): «У моей мамы была портниха, пожилая женщина, Софья Борисовна. В тех редких случаях, когда надо было не подновить, а, пожалуй, залатать гардероб, когда для чего-то нужно было платье, ну скажем, защита отца — надо было пригласить Софью Борисовну, и она появлялась со своей машинкой. Нужно было помочь ей принести эту машинку.

ОВ: Какой-нибудь «Зингер»?

Это старинная техника кроя, использовавшаяся до изобретения современной системы мерок; многие портнихи пользовались этими приемами и в XX веке, раскраивая и закалывая материю на теле заказчика.

ТК: Да, это был «Зингер», который на руках приволакивался в нашу коммунальную квартиру, потому что своей такой машины не было <...> Модных журналов тогда было крайне мало. Софья Борисовна была портнихой старой школы — и принадлежала явно к какому-то очень хорошему дому моды, сейчас бы мы сказали «от-кутюр». Она кроила на человеке, она никакой выкройки не делала, она прикладывала материал, примерно соображала, сколько вам нужно, скажем, от плеча до горловины и резала этот материал вообще говоря, прямо на вас . Это был высокий класс.

Исторически каждый костюм подразумевал определенную серию жестов, ограничивая одни движения и санкционируя другие. Так, дамские панье XVIII века не позволяли опустить руки, и подобное ограничение воспринималось как норма. Даже в 20-е годы XX столетия Коко Шанель приходилось спорить с мужчинами-кутюрье, на полном серьезе недоумевавшими, зачем делать свободные проймы: неужели женщине надо поднимать руки? (Вайнштейн 2006: 134).

При этом у нее особые представления об удобной одежде, тоже, очевидно, связанные с той выдающейся мастерицей, у которой она сама училась. Она любила узкие рукава. Она считала, что вот это и делает фигуру. И всегда надо было просить ее, чтобы она немножко там припустила и прибавила, и все равно будет так, что руку будет поднять трудно — скажем, танцуя на университетском вечере.

ОВ: А дорого было заказать платье у портнихи?

ТК: Нет, напротив, интерес тут в том, что этот ручной, уникальный и неповторимый труд был несравненно дешев. И поскольку все «ready made» было недоступным, самое простое было изготовить, то есть речь шла о кустарном производстве, ремесленном, восходящем к прошлому. Традиция эта еще не прерывалась, и существовала целая армия людей, которые этим зарабатывали на жизнь. Конечно, сейчас в это уже невозможно поверить <...> Было трудно подобрать нужный по цвету материал в магазине. Кроме того, приходилось шить и домашние вещи — халаты, сарафаны, на что уж как-то жалко было этого уникального труда, но шили, ничего.

ОВ: Я помню, в «Энциклопедии домашнего хозяйства» были огромные разделы выкроек, скажем, одежда для ребенка, начиная с конвертов, чепчиков и распашонок для новорожденного, и дальше по мере того, как малыш рос, предполагалось, что мать ему непрерывно шьет всякие там пижамки, халатики, лыжные костюмчики — то есть это было такое пособие для матери-портнихи...

ТК: Вернусь опять к Софье Борисовне. Я кончала университет и ясно было, что к этому событию нужно сшить платье. Опять же, не купить, а сшить. Был выбран плотный черный шелк в белый горошек, c изнанки он был белый в черный горошек, я на всю жизнь это запомнила. И она мне сшила очень простое и строгое платье, как я думаю, по моде, которую носили тогда Джина Лолобриджида, Бриджит Бардо. И помню такой разворот в журнале Kobieta i zycie  про моду на ткани в горошек.

Польский женский журнал, на который неоднократно ссылались респондентки. Свободно продавался в советское время, особенной популярностью пользовался раздел мод в этом журнале.

Мне было совершенно ясно, что красивое платье должно быть в горошек. Она мне сшила платье совершенно без рукавов, с узкой проймой под самое горло, с отрезной расширенной юбкой <...> такой узенький поясок, который завязывался спереди (потом этот поясок я носила как украшение в волосах). В этом платье я имела по тогдашним моим горизонтам феноменальный успех. А потом уже в зрелом возрасте я стала замечать, что мне все время нравятся одни и те же вещи, и более того, мои подруги всегда дарили платья, отдаленно напоминающие это первое, в черно-белый мелкий узор. Этот стереотип был задан тем самым моим любимым платьем» (Казавчинская 1997).

Как ясно из рассказа Тамары, шитье на дому в то время было очень распространено — Софья Борисовна была типичным персонажем. Эта портниха не просто подсказывает фасон, но и влияет на стиль Тамары. Она представляет старую школу шитья и придерживается классических стандартов вкуса.

Как правило портниха не имела официального места работы, однако благодаря частным заказам она могла прокормить семью. Успешная портниха обычно имела много клиенток и шила по невысоким ценам.

Это обеспечивало ей хорошую репутацию и рекомендации для других потенциальных заказчиц. Для женщин ее платья являлись компромиссом между недоступной западной модой и готовой одеждой. Однако адекватно понять социально-культурную роль портнихи можно только в контексте российской истории.

Продолжение тут.

Источник: "Теория моды", № 3, 2007,