Сербия
25.06.2007 | Кино
Эмир ЭмировичМосковский кинофестиваль открывается фильмом мэтра
Фильм «Завет» (Zavet) классика Эмира Кустурицы наверняка вызовет упреки в легковесности со стороны тех, кто обожает Кустурицу поэтического и трагического — например, за «Время цыган». Но уж скучным «Завет» не покажется никому.
Сказать про «Завет», будто это Кустурица в кубе, значит нагло соврать. Это Кустурица как минимум в 125-й степени. Не просто гэги, которых много и в двух его предыдущих лентах — «Черная кошка, белый кот» и «Жизнь чудесна», а цунами из гэгов. Водоворот из драк, плотских утех, пальбы с использованием подствольных гранатометов, пьянок и музыки, одновременно бесшабашно цыганистой и разудало славянистой.
В «Завете», например, есть:
сельский гений-дед, чей хутор укреплен не хуже линии Мажино, что позволяет ему творить пакости автомобилю хахаля, который настойчиво пытается подкатить (в прямом смысле слова) к дедовой соседке — ее грудь мы с дедом лицезрим сколько надо через окуляры перископа;
внук деда, парень не промах, способный и выполнить завет деда (продать в городе корову, купить икону Николая Чудотворца и найти красавицу невесту), и поучаствовать в многострельных разборках — одна из них происходит в борделе,
масса недоразумений, как правило, завершающихся взрывами, падением многотонных строений и градом из кирпичей, — кое-кто вынужден при этом драпать без штанов;
две кастрации: одна — быка, который затрахал (опять-таки в прямом смысле) всех хуторских коров, другая — самого противного из бандитов, тоже позволявшего себе излишнюю половую бесконтрольность,
любовь к коровам и даже индюшкам, причем не в том смысле, как в анекдоте про любовь к помидорам (“кушать люблю, а так нет»), а в прямо противоположном — любовь как она есть.
Завершается все долгим боем на дедовском хуторе между мафией, спецназом и участниками двух соединившихся процессий, свадебной и похоронной. Нападающие палят по церкви, защищающиеся отстреливаются из-за углов. Все очень весело. Дед, который тоже женится, выбегает из-под венца, дает ракетный залп — и бегом назад, чтобы на вопрос священника успеть ответить «да!». Несмотря на ливень пуль, никто никого не ранит, а спрятавшийся за церковью оркестр продолжает наяривать из всех медных.
В фильмах главного Эмира мирового кинематографа не можешь не искать подтекст.
Единственная серьезная трактовка «Завета», которая приходит в голову, — рассматривать его как «Подполье-2». В «Подполье», иногда именуемом у нас «Андерграундом», фильме одновременно сатирическом и трагическом, Кустурица пытался объяснить, что такое балканский дух и балканский анархизм и почему люди в экс-Югославии постоянно палят в воздух и друг друга, очень при этом радуясь жизни. В «Завете» эти же люди выбрались из подполья на воздух разнузданно веселой капиталистической Сербии.
Но в структуре фильма многое не стыкуется между собой. Если это сатира на современную Сербию, то почему Кустурица по-прежнему считает, что дичайший экс-югославский разгул является одновременно животворным?
Если это объяснение в любви стране и нации, где даже отъявленные бандиты кажутся забавными, то почему некоторые из бандитов все-таки в итоге оказываются премерзкими (каковыми разбойники не были у Кустурицы никогда), а им противопоставлены — что тоже наивно — бандиты более хорошие и обманчиво простые, а на деле ушлые хуторские парни?
Если все в жизни не так весело и оптимистично, то отчего «Завет» лишен всякой трагичности и кажется облегченным даже на фоне «Черной кошки, белого кота» — фильма, который был чистым гимном брутальности с витальностью?
Если Кустурица стремился сделать осознанно легковесный фильм, то отчего временами поддает пафоса — в частности, православного, снижая его очередным гэгом, но не сильно?
Самое печальное, что и гэги, валы которых должны, по идее, вызывать непрерывную истерику в зале, не всегда кажутся смешными.
Кустурица из тех режиссеров, которые всю жизнь снимают одну и ту же картину. Он и дальше будет снимать про те же витальность и двойственность анархизма, одновременно разрушительного и созидательного, но, возможно, ему требуется, чтобы ситуация — в мире, в Сербии — изменилась более радикально. Чтобы он смог действительно по-новому сопрячь ее со своими любимыми темами. Нестыковки «Завета», возможно, оттого, что фильм — классический промежуточный. Типичный кризисный.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.