18.06.2007 | Нешкольная история

Соль земли

Работа одиннадцатиклассницы Инны Беловой из г. Новотроицк Оренбургской области

АВТОР

Инна Белова, ученица 11 класса школы № 23 г. Новотроицк Оренбургской области.

Данная работа получила 3-ю премию на VIII Всероссийском конкурсе Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век".

Научный руководитель - М.И. Анпилогова.

Моя исследовательская работа посвящена не опубликованным мемуарам Петра Алексеевича Козлова. Много лет тому назад предки Петра Алексеевича - безземельные крестьяне из средней полосы России в поисках неосвоенной земли оказались в наших краях, полюбились им новые места, обжились и основали деревню.

Мне самой было очень интересно читать его рассказ о жизни крестьян. Я  получила возможность сопоставить дневниковые записи с текстом учебников истории.  Это помогло лучше понять происходившие в нашей стране события и, узнать историю своего края из первых уст.

«Соль земли» - так называется моя работа.

Главный герой моего исследования -  крестьянин, это его труд кормил всю страну.

Автор пишет об обычаях, традициях, занятиях, о вступлении в колхоз и трудах и трудностях. Немало лишений приходилось выдерживать «кормильцам России» при любых режимах и при любой власти.

При работе с документом я поставила перед собой такие  задачи: знакомство с обычаями русской деревни, изучение крестьянского быта, изучение особенностей воспитания детей, крестьянских ценностей. Интересно было и отражение политических событий в жизни крестьян, взаимоотношения народов, их обычаи, способы образования топонимов.

Автор воспоминаний, Козлов Петр Алексеевич, родился 6 августа 1926 года на хуторе Вознесенском Зилаирского района Башкирской АССР.

Ветеран труда, инвалид Великой Отечественной. Свои воспоминания автор посвятил сыну Володе, который много раз просил отца записать историю семьи. Его сын Владимир Петрович Козлов был ликвидатором аварии на Чернобыльской АЭС и умер в 1997 году в возрасте 47-ми лет. Когда сына не стало, Петр Алексеевич посчитал своим долгом перед памятью сына исполнить его просьбу. Воспоминания не всегда датируются и даны не в хронологической последовательности. Иногда одно воспоминание наслаивается на другое, что составляет определенную сложность в прочтении и понимании текста. Важно, что в документе содержится много рассуждений автора, личностных оценок событий и людей, а также, их поступков и мотивов поведения.

Документ  выглядит как самодельная общая подшитая вручную тетрадь, формата А-4. Всего 65 листов о жизни семьи Козловых, личной жизни автора и жизни русских крестьян. Почерк мелкий, но аккуратный и разборчивый.

При цитировании в работе строчек из мемуаров я сохраняла орфографию и пунктуацию автора. Текст написан под копирку. Существует как минимум два экземпляра дневника. Оригинал хранится у автора.

С копией на занятиях краеведческого кружка я работала с разрешения семьи Канишевых (родственников автора). К ним дневник попал, когда Артем Канишев, бывший ученик нашей школы и член краеведческого кружка, а сейчас студент-второкурсник, работал над написанием родословной своей семьи. У него были другие цели работы, поэтому он использовал дневник лишь для установления сведений о своих родственниках, в том числе и о Петре Алексеевиче Козлове. Моя задача – публикация и анализ мемуаров. Я надеюсь, что моя работа войдет в городской краеведческий альманах.

Большое значение имеет тот факт, что мемуары написаны уже после «перестройки», в конце 90-ых годов XX века, когда стало возможно говорить откровенно о событиях советской эпохи. Чувствуется удовлетворение автора возможностью высказаться, желание проанализировать, переоценить прожитые годы, поблагодарить добрых людей, память о которых он пронес через годы.

Документ не может не вызывать множества чувств и размышлений у читателей. Читая его, думаешь,  вот в таких же условиях жили и наши прабабушки и прадедушки. Проникаешься уважением и восхищением к их  трудолюбию, удивляешься их терпению и жизнестойкости.

 

Семейные предания

Для рассказа об истории переселенцев автор возвращается лет на сто назад, в прошлое.

Из Вятской губернии Еранского района, в конце 19 века, примерно в 1885-1887 гг. (точнее он установить не смог), в поисках свободных, неосвоенных земель, группа мужиков в возрасте от 35 до 50 лет пешком отправились на юг Урала, «прознав» о наличии там свободных земель, которые можно купить. Группа состояла из 6-7 человек.

Денег на проезд они не имели, поэтому шли пешком, преодолевая за день до 50 километров.

Среди ходоков был и отец матери Петра Козлова, Елисей Кузьмич Климонтов, лет тридцати пяти. Главным группе крестьян был избран из них самый старший по возрасту - Тарас Ермолаевич Кардопольцев. Его именем и назовут потом построенную на купленной земле деревню «Тарасово».

Путь от Вятки проходил через города Пермь, Екатеринбург, Кыштым, Миасс. Нелёгким был путь ходоков. Взятые с собой продукты  после нескольких дней пути кончились, лапти износились, другие сплести было не из чего. Приходилось идти босиком, из-за этого темп ходьбы снижался. Делали остановки и нанимались на работу, чтобы заработать продукты на дальнейший путь. Ближе к Кыштыму появилась липа, путники плели лапти про запас и продолжали путь. Путь от Вятки до места занял более полутора месяцев. У каждого из ходоков остались дома многодетные семьи с самым скудным запасом продуктов. Они спешили. Ведь в случае приобретения земли надо было возвратиться и до наступления слякоти и холодов перевезти семьи на новое место. В середине июня путники достигли цели своего пути.

В 5-6 километрах от татарской деревни Чупаново они облюбовали земли и обратились к местному баю с просьбой продать им. Это в 35-40 километрах на юго-запад от районного центра Зилаир, уже тогда большого села.

Бай плохо владел русским языком. Вятичи совсем не понимали ни татарского языка, ни башкирского. Жестами и мимикой, при помощи пальцев и рисунков на земле, договорились о купле-продаже земли.

Так, группа ходоков приступила к переговорам о приобретении земли, с последующим её заселением. Бумажных денег бай не признавал, ему нужны были золотые и серебряные монеты или украшения. Наличных монет у покупателей было мало, бай за такие деньги не продавал нужное количество земли. Поэтому вятские мужики отдали ему всю наличность в виде задатка, а двое из ходоков вернулись  к семьям, чтобы собрать требуемую сумму и, возвратившись, расплатиться с баем.

Переселение было трудным. Ехали на своих лошадях со всем своим немудреным скарбом, со скотом. Только малые дети сидели на повозках. Дороги были плохими, повозки застревали в грязи, и тогда люди помогали лошадям, впрягаясь в повозку или толкая ее сзади. К осени добрались до нового места поселения. До приезда семей было отмерено нужное количество земли.

Переселенцы построили первую избу на месте будущей деревни, таскали на себе брёвна из леса. Место для дома было выбрано на пригорке, недалеко от бьющего из земли родника, образующего ручей. Вдоль этого ручья и была построена деревня Тарасово.

Впоследствии к ним присоединилось ещё несколько семей, решивших попытать счастья на далекой неведомой земле. До холодов жили в шалашах, потом на скорую руку построили избы. С продуктами было сложно, поэтому приобретали их в дальних деревнях.

Весной началась вспашка земли, посевная. Переселенцы не могли нарадоваться жирной земле, не знавшей сохи и плуга, называвшегося на башкирском языке сабаном. Отсеявшись, взялись за благоустройство изб, строительство сараев для скота, амбаров для зерна и, конечно, спутницы русского человека - бани.

В рукописи встречается  поэтическое описание природы края, ставшего новой родиной для переселенцев.

Когда ходоки достигли конечного пункта, перед ними раскинулись огромные территории с оврагами и горами, по которым серебряными переливами струились ручьи, журчащие на перекатах, небольшие речушки и довольно большие реки, как Зилаир, Большой и Малый Сурень, Асташка, Сакмара…

Это была лесистая местность с дубом, берёзой, осиной. Росли здесь могучие «в три обхвата»  лиственницы. Очень редко встречались, все в корявых сучьях, искривленные сосны. В изобилии рос клён, с его широкими листьями. По оврагам  были заросли черемухи, ольхи, вяза.

К лесам вятичи привыкли на своей родине, а вот  сырты с их ковылём были для них в диковинку. Сырт - это широкие расчленённые падями водоразделы, высотой 500-600 метров над уровнем моря. Ковыль - растение многолетнее. Особую красоту придают метелки ковыля. Растет он вместе с разнотравьем, возвышаясь над ним. При малейшем дуновении ветерка, при котором и осиновый лист не шелохнется, ковыль колышется, напоминая слабую морскую волну. Вот эти переливы ковыля длиной до 25-30сантиметров, возвышаясь над разнотравьем, сгибаясь под ветром, переливаются, как щелк, создают красоту неописуемую.

Речки из-за своего быстрого течения, зимой покрываются льдом только сверху, подо льдом они не замерзают, и слышится их приятное и ласкающее ухо журчание, если приложишься им ко льду. Начало такие ручьи берут, как правило, от бьющих из-под земли родников. Поэтому вода в них прозрачная, чистая, приятная на вкус.

И поля, и леса, и жирная целинная земля, не знавшая вспашки, с множеством небольших ручьёв, родников с чистой, как серебро, водой были прекрасны. В омутах этих речек было множество мелкой рыбы. Хариус, пеструшка, щука, налим, голавль. Не зря «ходоки», преодолевая препятствия, стремились в эти края.

Что-то узнаваемо и сейчас в зарисовках о нашей степной природе, а в чем-то наш край в старину был, конечно, богаче. Здесь было все, что нужно трудолюбивому человеку для жизни и счастья.

В документе есть много описаний старинных  занятий. Для современного человека даже названия многих из них не знакомы, так как сейчас они не востребованы и исчезли, ушли в прошлое. Я, например, услышала о них впервые на занятии  школьного краеведческого кружка при анализе данной рукописи. Отец автора был мастером шорных дел, т.е. плел шлеи, узды украшая их разной конфигурации костями, блестящими металлическими бляшками. В то время основным средством передвижения в сёлах были лошади, так что мастера-шорники никогда не оставались без работы, к тому же их было очень мало. Козлова знали в соседних деревнях, в радиусе 50-70 километров. Заказы «имел большие», исполнял всё во время.

В нескольких километрах от деревни отца автора жили башкиры, которые занимались бортничеством. Про бортничество как древнее занятие восточных славян мы изучали на уроках истории в прошлом году. Учитель, в частности, упоминал, что в прежнем виде оно встречается кое-где на территории Башкирии. Появилась возможность узнать об этом необычном способе пчеловодства подробнее.

Бортничество - это сбор мёда диких пчел, но башкиры собирали его не в ульях при доме, а ставили «пеньки»- деревянные пустотелые чурбаки на деревьях в лесу и призывали пчёл к дереву. Либо отроившаяся семья сама находила в лесу дуплистое дерево и поселялась в нём, накапливая достаточно большое количество мёда, до 60 килограммов. Бортничество очень древнее занятие. Сейчас в России оно малоизвестно, в Башкирии бортничество ещё не «кануло в Лету».

Теперь расскажу о занятии, которое напомнило мне старинную народную песню.

Крестьяне «не знали» в то время  фабричной обуви и носили самодельные лапти. Лапти, как я с удивлением узнала, очень удобная обувь.

Они лёгкие, мягкие, в них свободно ноге, к ногам поступает воздух, и не натирают ноги. Это была постоянная обувь жителей тех мест. Как носили лапти? Летом на ногу надевали носок или наматывали портянку, сотканную изо льна и шерсти на ручном станке, потом надевали лапоть и закрепляли свитой из мочала верёвочкой или ремешком. Зимой же на ногу надевали мягко скатанный в виде валенка чулок, поверх чулка надевали связанный из шерсти другой чулок или наматывали шерстяную портянку. Неудобны лапти в сырую погоду - они промокают.  Долго носили лапти по земле и траве, быстрее они снашивались от ходьбы по камням и щебню. Пройти в них по хорошей дороге и в сухую погоду можно до 150-200 километров. Делали лапти из липы. Специалист может сплести одну пару за 4-5 часов, включая и заготовку липовых лент.

Воспоминания детства автора документа помогают нам представить картину крестьянского быта.

В семье Петра Алексеевича, кроме него, было ещё четыре сестры. Жила их большая семья  в маленькой избе площадью 4 на 5 метров. 

В избе стояла небольшая (размерами примерно 50 х 30 х 35 см.) печь из жести, сложенной в два слоя. Дров для неё надо было мало, а жару от неё много, правда, не надолго. Перестала топиться печь, не стало и тепла. Труба от печи была выведена в чело русской печи.

На боках этой печи дети любили печь картошку. «Нарежешь её тонкими ломтиками, прилепишь к бокам разогревшейся почти докрасна печке, а они сразу же прилипают, и ждешь, пока картошка не отвалится. Это значило, что она испеклась. Но пропекалась лишь приложенная к печке сторона, другая же была полусырой, зато сочной. В этом было преимущество печёной картошки на боковой стороне перед испечённой на горизонтальной верхней поверхности, где она пропечена полностью вся, зато была сухой»,- вспоминает автор, так подробно и ярко, как можно запомнить лишь в детстве.

В зимние вечера под  вой ветра в трубе при свете лучины мать пряла при помощи веретена пряжу изо льна и шерсти.

Лучина щипалась тонкими полосами из берёзового или липового сухого полена. Если лучина была из осинового полена, то при  горении она трещала, летели искры.  Это было опасно, так как лен находился рядом и мог вспыхнуть, а горит он как порох, воспламеняясь весь сразу и мгновенно.

Обгоревшие угли лучины обламывали и опускали тут же в чашку с водой. Копоти от такого освещения было много. В некоторых более богатых избах освещение было от керосиновых ламп.  Вот такие представления о бытовых удобствах, о богатстве и о любимом лакомстве.

Как видно, жили крестьяне бедно, ценили малейшие радости. Трудно представить, что не так уж давно дом освещали лучиной.

Раньше мне казалось, что так жили крестьяне лишь в глубокой старине, свидетелей которой не осталось.

Это наблюдение наглядно показывает не только бедность российской деревни, но и закон уплотнения времени и ускорения истории. Хотя и сейчас еще есть глухие деревеньки, быт которых сильно отличается от городского.

 

Советская деревня

В 20-30-е гг. XX века в советской России стали создаваться колхозы. Вот как об этом вспоминает Петр Алексеевич Козлов, один из свидетелей и очевидцев этого процесса. С организацией колхозов (хотя на их хуторе его создавать не хотели из-за малочисленности крестьянских хозяйств) и в деревне Тарасово тоже организовывался колхоз. Она полагала, что в колхозе будет легче жить. Надеялась она, что с дочерьми они будут выполнять женскую работу.

При вступлении в колхоз мать отдала мерина, несколько овец и тёлку на общий колхозный двор.

Крестьянам было очень жалко свой скот, они просили отдать его хозяевам, хотя бы на перезимовку, но все попытки были тщетны. Загнанные в одну загородку животные волновались от стадности, кусали друг друга, дрались. Смирных и спокойных животных часто отгоняли от корма, за ними не было должного присмотра. Такие животные, как правило, гибли.

Сначала в колхоз вступили всего 10-15 крестьянских дворов. Видя, как мучаются животные от холода, сырости и бескормицы, крестьяне заволновались, вступать в колхоз не хотели. Вступившие пытались выйти, но попытка выхода пресекалась угрозой ссылки. Началось раскулачивание.

Из района поступила директива, предписывающая раскулачить кулаков. Собралось тогда правление колхоза, стали обсуждать, как быть, ведь кулаков в деревне нет. Ответили, что директиву выполнить не могут.

Однако вскоре кто-то донёс в район, что крестьянин Черепанов имеет конную молотилку, ручную веялку, три лошади и несколько коров, что использует наемную силу, то есть он настоящий «кулак».      

Семья Черепановых была большой, под одной крышей жило сразу несколько поколений.  В семье, кроме младших детей, было два женатых сына. Если  всю живность разделить по семьям, то и получилось бы по одной лошади на одну семью, то есть  Черепановы никак не подлежали раскулачиванию.

Донос  в районе приняли, ведь доносительство было возведено уже в ранг закона, в систему государственной политики.

Раскулаченные земли передавались колхозам, а кулаков и их семьи высылали в отдаленные районы страны - на Урал, в Казахстан, Сибирь и на Крайний Север. Так ни в чем не повинная семья в угоду доносчика попала под раскулачивание.

В воспоминаниях автор высказывает свою точку зрения на организацию колхозов. 17 лет прожив в колхозе, по его словам, он видел « всю безалаберность организации труда колхозников». По его мнению, сразу было понятно, что, так называемый коллективный труд ни к чему хорошему не приведёт. Командная система сверху тормозила инициативу в колхозе.

Заставляли сеять, когда не подошла земля, убирать хлеб, когда ещё не созрели культуры. В первом случае напрасно убили семена, во втором собирали некачественный урожай. Ослушники «бестолковщины» карались.

Уже тогда начали применяться карательные меры. Получалось так, что трудолюбивые семьи оказывались в полной нищете, всё,  что можно было, отбирали, увозили в район, а некоторые семьи ссылали на Север. Начинался голод, причём искусственный, уродившееся зерно свозили и хранили в городах, где совсем не было условий для хранения. В итоге зерно гнило.

Интерес для моего исследования представляет и описание колхозных порядков и традиций. Собрания в колхозе  проводились по мере необходимости, но итоговые за год обязательно. Сбор колхозников на собрания  производился объездом каждой избы на лошадях. На собрании выступающие ораторы, не слушая друг друга и перебивая, говорили о «своём наболевшем». Здесь же курили,  дым от табака стоял «коромыслом».     

После окончания посевной устраивали праздник. Варилась брага из колхозного мёда, резали бычка.

На «общем дворе» сколачивались столы, скамейки, и начиналось гулянье. Драк и скандалов не было. В будние рабочие дни не принято было употреблять спиртное, а выходных не было никогда, кроме вот таких общих праздников. На празднике показывали свою сноровку и силу мужики, подростки и дети. Была простая борьба, перетягивание каната, забеги на небольшие дистанции. Победители награждались ситцевым платком, резиновыми калошами, шапкой, чугунком и т.д.

После голодного года колхоз стал крепнуть. К тому времени были построены коровник, конюшня, погреб-овощехранилище, амбары. На трудодни стали выдавать достаточное для пропитания количество зерна. Приобрели для колхоза две конные жатки, культиватор, сенокосилки. Были приобретены плуги, бороны и другой инвентарь. Но, самое главное,

был приобретен локомобиль, чего еще не было в других деревнях. Это паросиловая установка мощностью 35 квт, примерно в 40 лошадиных сил.

Одновременно с локомобилем появилась более усовершенствованная молотилка, приводимая в движение локомобилем. «Я не знаю ни стоимости их, ни каким путем за что и как они приобретены, знаю лишь, что шестью лошадьми, впряженными в каждую машину привезли их со станции Саракташ»,- пишет автор. Производительность обмолота повысилась в несколько раз по сравнению с конной тягой. Высвободилось десятки лошадей, облегчился труд людей. В 1939 году приобрел колхоз автомобиль ГАЗ  грузоподъемностью 1,5 тонны (полуторатонку), старую, бывшую в употреблении. Она постоянно ломалась, сложно было с горючим, износились старые колеса. Перед началом войны её забрали, как и хороших лошадей. А вот молотилка и особенно локомобиль служили долго. Эта простая в устройстве и обращении с ней машина позволяла использовать её в качестве двигателя и на мельнице. Она вращала жернова, и из-под них сыпалась тёплая, на радость людям, мука.

В городе Зилаире (Башкирия) организовывались выставки животных, образцов снопов колосовых культур. Колхоз «1-ое мая» всегда был участником выставок и одним из передовых в районе до тех пор, пока председателями были свои, деревенские. Потом вошло в практику привозить председателей со стороны.

Семья маленького Петра жила тяжело. Он был девятым ребенком в семье. Однако ко времени его рождения двое ребят уже умерли.

За два месяца до появления на свет Петра ушел из жизни отец, так и не увидев своего единственного сына.

«Испытал все, - рассказывает Петр Алексеевич, - голод, холод, подзатыльники. Полушубок был один на всех, валенок две пары на семерых. Одежду ребята носили домотканую. Мама сама пряла, сама ткала. Подросли дочери, стали матери помогать -  и дома работали, и в колхозе. Только начали подниматься, обретать подобие благополучия - грянула война».

Автор вспоминает голодный 1933 год. О том, что этот год был засушливым, общеизвестно. Но голод создавался искусственно. Уродившееся зерно подчистую свезли в Зилаир, где оно хранилось, пока не начало гореть, т.е. гнить, т.к. не было условий для хранения.

Голод был страшным, дело доходило до людоедства, о чем мы знаем из документов, опубликованных в средствах массовой информации и в современных учебниках. Для Петра Алексеевича – это страшные воспоминания детства. Было ему тогда только 7 лет.

«Даже в нашей деревне две сестры договорились зарезать и съесть младшего брата, но помешали родители.

Этот случай рассказала сама Агафья, одна из сестер, намеревавшихся съесть Ивана. Рассказала не ради смакования и хвальбы этого страшного случая, а о том горе, о той безысходности, приводивших людей к помешательству рассудка. По деревням ходили в мороз и непросветную пургу нищие. Особенно много было нищих среднеазиатских национальностей и почему-то их называли киргизами, и их очень боялись. Видимо это были казахи, т.к. Северный Казахстан был сравнительно ближе, чем Киргизия».

Мать Петра Алексеевича просили отдать сына и младшую сестренку «в дети», как тогда говорили об усыновлённых детях. Об этом просили какие-то приезжавшие богатые люди на хороших лошадях, они знали отца и мать.

Дали что-то из продуктов и одежды «задабривали» маму и давали понять, что жить дети будут хорошо, не зная нужды. Маленького Петю просили отдать в семью каких-то Волобуевых. Мать плакала, говорила, что не может отдать своих детей и «уж если придется умереть от голода,  то умрем вместе».

Весной заболел и Петя. Школа была недалеко от их дома, и он босиком бегал в школу. Простудился сильно, температура была очень высокой. Мать говорила, что он весь горел и бредил. Прогревала его в русской печке. Истопит её, выгребет угли, постелет туда соломы, уложит головой к выходу, и он там лежит исходя потом. Хотя после этого он и выздоровел. Но в школу ходить уже не мог, отощал, ослаб и еле передвигал ноги по избе. На этом учеба в первом классе закончилась.

Все подростки в летнее время работали в колхозе, и  труд был достаточно эффективным для колхоза. Не посадишь, например, мужика верхом на лошадь возить к стогу копны сена. Взрослые смётывали сено в стога, а подростки подвозили копны. Боронить пашню тоже считалось делом детей. Заготавливать липовые лубки для получения из них лыка и мочала тоже использовался детский труд.

Мочала требовалось много. Из него вились веревки, вожжи, тяги, гужи, постромки. Получение мочала процесс примитивный. Заготовка лубка производится в период обильного движения сока по дереву. Снятые лубки опускают в воду, погружая их до полного покрытия водой. Намокание лубков длится 3-4 недели до полного отслоения мочала от коры. Отслоенное мочало проветривается и вешается для хранения, и используют по мере надобности.

Вот какие навыки и премудрости усвоил маленький Петя, но главное, он и его сверстники умели трудиться и понимали значимость своего труда. На праздность и безделье жизнь им времени не оставила. Выросли они трудолюбивыми людьми. Воспитание было и делом общества, и делом семьи.

После смерти отца мать П. А. Козлова осталась одна с шестью маленькими детьми.

Трудно сейчас представить, как тяжело было матери. Старшей осталась Мария, во всем материна помощница. Она постоянно работала с матерью в поле и выполняла всю крестьянскую работу. Сестры Таня, Фрося и Шура нянчили двух младших детей Машу и Петра, помогали матери по дому, отдавала их мать в няньки в другие деревни, ради пропитания.

Осенью 1933 года Петр пошел в школу в первый класс. Сестра Маша, старше Пети на три года, тоже училась в первом классе. Много тогда детей 8-11 лет учились в 1 и 2 классах, так как в деревне до этого не было школы и учителей.

Тогда здания специально для школы не было, и дети учились в избе раскулаченной и сосланной семьи Черепановых. Учились первый и второй классы одновременно. Дети 1-го класса сидели слева, 2-го класса - справа. Учащихся было мало, по 5-6 человек в классе. Сестра Шура в 12-летнем возрасте вместо учёбы была определена нянькой в деревню Картлазьму. Старшие Таня и Фрося тоже где-то работали. А Маша и Петя всю голодную пору жили с мамой.

Школа была культурным центром. Во дворе школы были оборудованы волейбольная площадка, был бильярд, библиотека. Был дефицит тетрадей и учебников. В школу после 4-го класса дети ходили пешком в деревню Новоникольское за 5-6 километров. Ежедневно утром к 9 часам приходили в школу, после уроков шли домой пешком. И так три года. Многие современные дети, часто опаздывают на занятия и даже пропускают их, хотя школа иногда находится в нескольких метрах от дома.

Но жизнь детей состояла не только из работы и учебы: «Веселились и резвились как могли. Мы были дети дикой природы, и не видели более цивилизованной жизни, полагали, что так и надо, как есть, как-то не задумывались о своей жизни. Радио не было, газеты мало кто выписывал. Анализов и сравнений не делали. Была бы еда, да одежда».

Многие в те годы искали лучшей доли, кто-то переезжал. В колхозе по-прежнему нечего было есть.

В пищу шла в основном картошка, хлеб и овощи с огорода. Хлеба на трудодни почти не давали. Работа в колхозе оценивалась трудоднями. Например, конюху причиталось за сутки полтора трудодня. И так каждый вид работы. Выручала корова-кормилица. Но она однажды не пришла домой со стадом. На другой день Петр верхом объездил все места, где могла оступиться и упасть корова, но не нашел. А через три дня корова вернулась. Это было спасением.

В ноябре 1943 года 17-летнего Петра призвали в армию.

Он вспоминает об этом так: « шло лето 1943 года. Я знал, что это последнее лето моей деревенской жизни. Осенью меня заберут в армию. И вот 9 ноября получил повестку в армию. 10 ноября собрались у нас на прощальный вечер. Посидели, поговорили без спиртного, утром 11-го ноября меня забрали в армию, одетого в домотканый зипунишко, обутого в неизменные лапти, со скудным запасом харчей, провожали жители деревни. Прошли вместе со мной до Первого ключа, так назывался ручей, первый на пути из Тарасово в Зилаир».

Собралось со всего района человек шестьдесят.

Первое время их поселили в лагерь из множества землянок. В землянках были трехъярусные нары из горбылей.

Землянки были большими, в них размещалось по 400 курсантов, т.е. две роты. В роте 4 взвода, во взводе 4 отделения, разделенная на две равных части землянка имела два входа по одному в каждом конце. Спать было тесно, но уставшие и намерзшиеся за день на улице, прижавшись один к другому, новобранцы засыпали мгновенно и спали крепким сном.

«Матраса и подушек не было, спали одетыми. Мокрые портянки и брюки подстилали под себя для просушки». Звучала в 6 часов команда «подъем», и солдатам казалось, что они и не спали.

Однажды ночью их подняли, построили и повели куда-то в сторону от лагеря. Километров через 10-12 остановились в поле у скирды с соломой. Там стояла лошадь, запряженная в сани. На санях матрасные наволочки. Приказали набивать эти наволочки соломой и нести в лагерь. Потом их обмундировали в армейскую форму, предварительно отправив  в баню.

Войсковая часть, в которую их определили, называлась 31-ый учебно-стрелковый полк 4-ой учебной бригады Южно-Уральского военного округа. После принятия присяги они назывались курсантами. Как говорит сам Петр Козлов:  «В армейский быт я втянулся легко.

Нас стали готовить, как младших командиров. Распорядок дня мало назвать жестоким. Он был жесточайшим. Подьем в шесть часов, отбой в 23 часа. Целый день на улице на полигоне с небольшим перерывом на обед.

Занятия с полной выкладкой, а в неё входили винтовка образца 1894 года, противогаз, подсумок с камнем вместо патронов, вещевой мешок за спиной с фляжкой, котелком, малая шанцевая лопата. Ложка всегда с собой, заткнутая под обмотку. Одеты были в шинели, на голове шапка, на ногах ботинки с обмотками, доставлявшие немало неприятностей. При обматывании ими ног обмотка может выскользнуть из рук и размотаться. Завтрак состоящий из каши, размазанной на дне котелка, кусок хлеба по норме 200гр., но столько в нем никогда не было. На складе украдут, в столовой тоже, пока донесут до землянки ещё украдут, хлеборазрезчик от всего принесенного быстро спрячет булку для себя, старшины и командиры взвода с помощником оставшееся делят поровну на 50 человек. И кусочек масла. Все это моментально съедалось и запивалось чаем или компотом».

Как-то их взвод дежурил в бане.

Взвод должен был топить котлы, носить воду из речки в котлы, пилить дрова для топки печей. Баня вмещала 200 человек, т.е. полностью роту.

Однажды, младший лейтенант, который должен был следить за температурой, отлучился, и температура в котле поднялась выше нормы. Одежда начала тлеть, баню окутало дымом. Курсанты голые стали выскакивать из бани. Метрах в ста от бани находилась изба. Курсантам не куда было деваться, и они голыми по снегу побежали в избу. А она не могла вместить всех, курсанты заполнили коровник, находя хоть какое-то тепло среди животных.

Из бани выбежали не все. Некоторые пытались найти спасение на полу. Один из еле выползших из бани курсантов, задыхаясь в дыму, сказал Козлову и его другу Баранову о том, что в дыму остались люди, уже не способные самостоятельно выйти.

Петр со своим товарищем забегали в баню, на ощупь находили потерявших сознание людей. К ним присоединились другие курсанты взвода, и они вместе спасли 10 человек. 

Младший лейтенант прибежал со стороны штаба и ругался на курсантов.

Вскоре приехал командир полка с офицерами и привез одежду для курсантов. Лейтенанта сразу же арестовали. Козлову, Баранову и ещё двум курсантам в приказе была объявлена благодарность командира полка. Петр говорит, что это его первая благодарность в жизни. Она его очень взволновала и удивила. Не привык крестьянский парень, чтобы его благодарили даже за более трудную работу.

По окончании школы сержантского состава он был направлен район прифронтовой полосы близ Ростова-на-Дону. Петр был назначен командиром отделения связи.

«Первое боевое крещение я получил во время прорыва в районе Щепетовки, что западнее Днепропетровска. Но особенно запомнилось мне освобождение города Тарнополя (сейчас – Тернополь), потому что оно было самым удачным. Мы стояли рано утром в трех километрах от города, ждали приказа к наступлению. А позади нас ударная группировка – знаменитые «катюши». Как они заиграли! Когда мы вошли в город после их штурма, врагов там уже практически не осталось. Тарнополь мы взяли без боя».

Потом брали город Ходоров (райцентр Львовской области). В бою погибли три человека из отделения Петра. А

в декабре 1944-го близ города Мукачева, что стоит на Карпатах, был ранен в подреберье и он сам. Он к тому же получил сильное обморожение ног.

Думал: ампутируют. Но Бог миловал. Из госпиталя он был направлен в свой полк - дивизия была расквартирована в западных областях Украины.

***

Из дневника я узнала о многих аспектах жизни крестьян. Мне, горожанке, было очень интересно читать о жизни во многом неизвестной даже из учебника. Автор разделил судьбу своего поколения. Он герой войны, труженик.

Меня же он восхищает и удивляет, прежде всего, своим неравнодушием, активной жизненной позицией, желанием быть услышанным и понятым молодым поколением.

Сведения, приведенные в документе о создании колхозов, колхозной жизни, гонениях на церковь не противоречат фактам, приведенным в школьных учебниках истории, но они более конкретные, «живые». События предстают как рассказ о повседневной жизни людей с их радостями и горестями, становятся более понятными.

Текст подготовила Виктория Календарова