Авторы
Чуда не произошло. Едва лишь слухи о том, что Совет Федерации готовит законопроект о легализации эвтаназии, просочились в прессу, как сенаторы немедленно открестились от этой идеи. А сама возмутительница спокойствия, председатель Комитета по социальной политике верхней палаты Валентина Петренко, признав факт неких консультаций с экспертами по данной проблеме, заявила, что нет никакого, даже самого предварительного наброска законопроекта, и сама направленность его еще неясна: «Законопроект, который мы, возможно, потом разработаем, не обязательно скажет «да» эвтаназии. Может, он, напротив, ужесточит соответствующее наказание».
Уже то, что приступая к подготовке будущего закона, его инициатор еще сам не знает, должна ли эта норма разрешить или запретить те действия, которым она посвящена, ясно показывает и компетентность российских парламентариев в данном вопросе, и их отношение к законотворчеству вообще.
Но что, собственно, смущает и возмущает наших политиков и чиновников в идее легализации эвтаназии?
Одно из самых частых возражений против нее – «основанной на глубоких корнях российской культуре это не подходит и никогда не подойдет» – опровергнуть невозможно по причине его полной бессодержательности. Эта мантра повторяется почти дословно всякий раз в ответ на предложение признать что-нибудь очевидное – будь то частная собственность на землю, сексуальное просвещение или происхождение человека от обезьяны.
Другой довод, который немедленно приводят почти все оппоненты эвтаназии – это возможность злоупотребления. Дескать, наша медицина настолько коррумпирована, что стоит только разрешить эвтаназию – и всех неплатежеспособных больных немедленно умертвят, чтобы разобрать на органы для богатых пациентов. Не будем обсуждать, что можно получить вместе с донорскими органами, скажем, от больного в терминальной стадии рака (один из самых распространенных поводов для эвтаназии).
Оценим саму логику – согласно которой следовало бы запретить дорожное движение, так как государство не может обеспечить безусловное соблюдение его правил всеми участниками.
(Нелишне отметить, что многие из выдвигающих этот аргумент в других дискуссиях доказывают, что наша модель здравоохранения – лучшая в мире и в ней не надо ничего менять.) Кроме того, процедура эвтаназии (если не понимать под ней то, что называли этим словом нацисты) в любом случае предполагает, что инициатива исходит только от самого больного и ему же принадлежит право окончательного решения.
Впрочем, возможно, это-то и есть главный камень преткновения. В западных странах право больного на смерть – всего лишь частное и крайнее проявление принятой там концепции медицины, согласно которой здоровье и тело человека безраздельно принадлежат ему самому, и только он вправе решать, как ими распорядиться. Именно этого подхода до сих пор категорически не приемлет российская медицина, убежденная, что «здоровье – достояние общества» и «врач лучше знает». Несмотря на уже очевидную бесперспективность этих взглядов она и дальше намерена отстаивать их до последнего вздоха.
Разумеется, пациента.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
