Авторы
17.05.2007 | Архив "Итогов" / Просто так
Злободневные размышленияПрожившим много лет при советской власти трудно переучиваться
Конечно, прожившим много лет при советской власти трудно переучиваться. Но надо. Может быть, станет полегче, если иметь в виду, что сходные проблемы вставали перед людьми и в других странах в прежние, даже довольно далекие времена.
Вот Франция. 1814 год. Династию Бурбонов отлучили от престола 22 года назад. За это время сменилось много разных политических режимов: Республика, Директория, Консульство, Империя. Наконец Наполеона прогнали, и у Людовика ХVIII, брата и наследника казненного в 1793 году Людовика XVI, появилась возможность через два десятка лет занять-таки причитающийся ему трон. Появились у него и пламенные сторонники, которых за особенно пылкую преданность королю называли ультрароялистами. Они хотели, чтобы Франция вычеркнула из памяти все, что с ней случилось в период "смуты", и вернулась точь-в-точь к той жизни, какую вела при старом порядке, до Революции (и какая, между прочим, к Революции и привела).
Но среди роялистов нашлись умные люди, которые попытались образумить людей чересчур пылких. К числу этих умных людей принадлежал знаменитый писатель Франсуа Рене де Шатобриан.
Осенью 1814 года, через полгода после падения Наполеона, он выпустил брошюру "Политические размышления". Конечно, пишет он, при старом порядке Франция жила замечательно: короли издавали мудрые указы, три сословия пребывали в равновесии и гармонии. Однако этот превосходный порядок рухнул. Теперь, уверяет Шатобриан своих соотечественников, не время выяснять, был ли он прочнее и совершеннее того, какой существует ныне, прекрасной была свергнутая некогда абсолютная монархия или ужасной, шагом вперед является нынешняя конституционная монархия или шагом назад. Нужно исходить из существующего положения дел и принимать людей такими, как они есть, а не вспоминать постоянно о том, какими они были и быть перестали; прошлого не вернуть. Не вернуть его, в частности, и потому, что на всех нынешних людей, вне зависимости от их убеждений, оказал влияние дух новой эпохи. Он проник в умы и сердца даже тех людей, которые считают себя совершенно от него свободными. Больше того, говорит Шатобриан, те, кто не подумавши утверждают, будто хотели бы восстановить старые порядки без всяких изменений, очень скоро отказались бы от этого намерения.
Ведь на самом деле никто из них не хочет восстановить абсолютно все; каждый пожелал бы сохранить кое-что из нового, то, что выгодно и полезно лично ему, а поскольку пожелания эти у всех разные, то при попытке вернуться к старому государственному устройству самые рьяные его защитники принялись бы прежде всего отбивать друг у друга свое добро и вновь полученные выгоды.
Есть, говорит Шатобриан, и еще одно очень существенное обстоятельство, которое мешает Франции возвратиться вспять, - это европейское общественное мнение, которое господствует сейчас (в 1814 году) над мнениями частных лиц и отдельных стран. Когда все и повсюду двигаются к общей цели, приходится волей-неволей подчиняться духу времени. Конечно, пишет Шатобриан, до изобретения книгопечатания, когда в Европе не было ни дорог, ни почтового сообщения, когда было трудно и опасно доехать из Парижа в Орлеан, события, происходившие в одной стране, могли долгое время оставаться неизвестными жителям других стран. Но сегодня, торжествующе восклицает французский писатель, когда новость доходит из Петербурга в Париж всего за две недели, когда депеша из Страсбурга и даже из Милана благодаря оптическому телеграфу оказывается в королевском дворце Тюильри через несколько минут после отправления, когда все нации знают друг друга, смешиваются друг с другом, изучают язык и историю соседей, когда печать сделалась трибуной, открытой для всех, - сегодня нет уже никакой возможности отъединиться от мира и выключить себя из движения общеевропейского. В этом убеждал (увы, без особого успеха) Шатобриан своих товарищей по ультрароялистской партии в 1814 году.
Мудрый был человек. Недаром его русский поклонник поэт Батюшков писал восхищенно: "А жить надобно! - как говорит Шатобриан. (Ей-ей, он это написал!) Какова ситуация?"
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.
