Великобритания-Франция-Италия, 2006.
19.03.2007 | Кино
Гимн роялизмуНародное горе выглядит чудовищным моветоном, катастрофой хорошего вкуса, полным крушением устоев государства
Осень 97-го, королевская семья собирается тихо закопать свой позор, принцессу Диану. Но народ требует публичных выражений отчаяния и траура, королева-мать в ужасе от того, что вместо генералов за гробом пойдут певцы и портные. Прыткий Тони Блэр (Майкл Шин) жалеет Елизавету II (Хелен Миррен) и протягивает ей руку помощи — через годы, политические убеждения и классовые барьеры.
Поначалу «Королеву» легко принять за политическую карикатуру. Вот Миррен, надменно поджимая губы, дает аудиенцию Майклу Шину. Вот Шин, больше похожий на Бориса Немцова, чем на Блэра - что придает фильму уже совершенно монтипайтоновский флер абсурда - смешно пятится задом к двери, соблюдая протокол. Вот королевская семья гуськом выходит к главным воротам Букингемского дворца, забаррикадированным букетами и сувенирами. В глазах Елизаветы - тихий ужас, словно перед ней не миллион роз, а лестница на эшафот.
Откуда-то со второго плана звучит напоминание о том, что в Британии до сих пор нет официальной конституции. Вопрос об уместности всего этого пронафталиненного маскарада возникает сам собой.
Но Стивен Фрирз — ехидный, но все-таки англичанин. Фарс вокруг похорон принцессы вскоре выруливает в настоящую классовую драму, типично британский продукт, последний раз бывший в употреблении где-то с полвека назад, и с тех пор вроде бы ушедший в небытие - вместе со сленгом кокни, уголовным преследованием за гомосексуализм и телесными наказаниями в школе. Потешаясь над пятичасовым чаепитием, Фрирз, сама справедливость, не забывает пнуть и третье сословие - за их любовь к телевидению, газете The Sun, плюшевым игрушкам и массовым шествиям. Выражение народного горя мы видим по телевидению, глазами Елизаветы. И горе это выглядит чудовищным моветоном, катастрофой хорошего вкуса, полным крушением устоев государства.
Но… снова «но». Десять лет назад в «Истории британского кино» режиссер действительно ухохатывался надо всем «типично британским», а сейчас, когда этого британского почти что и не осталось, его улыбка дрожит – и эти едва заметные судороги уже принесли фильму две британских премии BAFTA.
Чванливые бездельники, моты и бездушные мизантропы (такой выставляют королевскую семью огульные газетчики) в конце концов оказываются несчастным вымирающим подвидом гомо сапиенса. В фильме Фрирз даже недвусмысленно сравнивает смешную старушку в старомодных очках и дурацким макияжем с грациозным диким оленем — тоже редким зверем, стоящим на поштучном учете. Это разумеется, уже не комедия. В глупой прическе, в четырех дрессированных шпицах, в том гордом фатализме, который укрепляет Елизавету в этих старомодных привычках, в детской беззащитности, с которой она следует популистским советам Блэра - драма. И награждение Миррен «Оскаром» было бы ее логичным завершением. У американской Киноакадемии ведь два лица: популистское, которое дает статуэтки за роли аутсайдерш трудной судьбы, и снобское, которое награждает за роли знаменитостей. А тут сразу - и королева, и бабушка!
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.