17.08.2005 | Книги

Утомительное совершенство

Владимир Сорокин хочет быть живым классиком

Новая книга Владимира Сорокина, вышедшая, как и последний его роман «Путь Бро», в респектабельном издательстве «Захаров», сделана с подчеркнутой сдержанностью. Даже тот факт, что в заглавие выненсена не самая нашумевшая вещь сборника — либретто оперы «Дети Розенталя», но киносценарий «Четыре», свидетельствует о том, что автор намеренно дистанцируется от скандала.

Сорокину явно надоели лавры главного специалиста по шоку и эпатажу, и сегодня он всеми силами стремится подчеркнуть присущий его прозе здоровый консерватизм, стилистическую отточенность и благородную патинированную традиционность. Которые, как это ни парадоксально, лишают творчество писателя, сделавшего в свое время ставку на дерзкий и порой пугающий литературный эксперимент, какого бы то ни было дальнейшего смысла.

По меньшей мере пять текстов, вошедших в нынешнее собрание сорокинской малой прозы, могли быть написаны любым современным (и не только) русским писателем — кроме разве что самого Сорокина десятилетней давности. После удачного секса с женой засекреченный советский физик изобретает новое оружие массового поражения («Волны»). Доживает последний предвоенный день большая и зажиточная крестьянская семья («Черная лошадь с белым глазом»). Трогательно и нелепо умоляет дочь и зятя не убивать его выживший из ума полуграмотный старик — «потомственный рабочий, участник Великой Отечественной войне (sic!) Бондаренко Павел Николаевич» («Сердечная просьба»). Любовно перебирает бытовые подробсти собственного детства в лирической зарисовке «Кухня» альтер-эго автора. Проживает свой необычайно длинный век легендарная «копейка» — самая первая машина, сошедшая некогда с конвейра тольяттинского автозавода (сценарий, написанный совместно с Иваном Дыховичным, пару лет назад был успешно экранизирован). Каждый из этих текстов с равной вероятностью мог бы принадлежать перу, скажем, Людмилы Петрушевской, Алексея Слаповского, а то и (чем черт не шутит!) Резо Габриадзе. Словом, почерк большого мастера угадывается вполне явственно, а вот авторская индивидуальность — нет.

И лишь три вещи в сборнике являются безусловно сорокинскими. Рассказ «Хиросима» повествует о пяти парах совершенно не связанных между собой людей, которые вдруг одновременно принимаются душить друг друга, наблюдая при этом страшные видения конца света. Либретто «Дети Розенталя» получило всероссийскую известность благодаря скандальной постановке Большого театра и потому не нуждается в комментариях. К нему же тематически примыкает и киносценарий «Четыре», речь в котором также идет о клонировании или, пользуясь терминологией Сорокина, «дублировании» людей. Вот насчет этих трех текстов сомнений нет ни малейших: написать их мог только Сорокин.

Однако даже они выглядят как-то скованно, слишком уж аккуратно — трудно отделаться от ощущения, что перед автором стояла задача не создать нечто новое и самостоятельное, но по возможности без изменений воспроизвести собственный более ранний стиль.

В результате общее впечатление от сборника точнее всего описывается словом «недоумение». Зачем написаны эти совершенно безупречные стилистически, но бесчувственные и (что особенно удивительно в случае с Сорокиным) без-мысленные тексты, понять невозможно. Писателю трудно не посочувствовать: чем менее радикальными, чем более спокойными и, как принято говорить, качественными становятся его сочинения, тем менее они интересны. Понятно, что удивлять без конца невозможно, и Сорокин ищет новые формы самореализации. Но пока что найденный им путь бесконечного оттачивания литературного мастерства отдает болезненным и безрезультатным перфекционизмом.

Источник: "Российская газета", ...06.2005,