26.01.2007 | Театр

Жвачку – в бумажку

Премьера спектакля «Барабаны в ночи» в театре «Et cetera» омрачилась нападками леваков на Александра Калягина

На крыше похожего на торт здания театра «Et cetera» бежала рекламная строка: «Премьера спектакля по пьесе Бертольда Брехта «Барабаны в ночи», а у входа в театр  дефилировал молодой человек с плакатом «Пролетарский драматург в придворном буржуазном театре» и раздавал прибывающим зрителям листовки с красной звездой, подписанные социалистическим движением «Вперед».

В сущности, именно здесь, а не на сцене находилась главная интрига спектакля, поставленного учеником Женовача Уланбеком Баялиевым.

Если кто помнит – в спектакле Любимова «10 дней, которые потрясли мир», вышедшем в 1965-м году, революционная молодежь в бушлатах и с гармошками тоже прогуливалась перед театром на Таганке, а вместо бабушек-билетерш матросы накалывали билеты на штыки. Только тогда это была театральная бутафория, а теперь – все по-настоящему. Впрочем, зрители  не очень в это вникали, видимо, принимая бумажки со звездами за рекламную акцию, но работники театра с изумлением переспрашивали: «где листовки, какие листовки?». И правда, слова, которые там были написаны о Калягине: «режиссер-функционер, председатель Союза Театральных Деятелей, целиком повторяющего коррумпированность и антидемократичность властных институтов» и так далее, - вряд ли могли появиться в стенах «Et cetera».

«Барабаны в ночи» - одна из первых брехтовских пьес, написанная, когда ему было всего 21, по неостывшим следам революционных событий 1919-го года. У нас в голове о тех событиях остались лишь имена Карла Либкнехна и Розы Люксембург, да строчка из песенки о юном барабанщике: «Вперед продвигались отряды спартаковцев, смелых бойцов».  А в пьесе речь шла о возвращении немецкого солдата с войны, из четырехлетнего африканского плена, в то время, когда идет восстание «Спартака», в городе под выстрелами опасно ходить, а в газетных кварталах громят редакции. Невеста солдата уже помолвлена с другим и даже беременна, бездомного оборванца подбирают проститутки, ведут в пивную и, вдрызг упившись с большой компанией и, распевая на мотив «Марсельезы» стишки про попа и его собаку, ветеран присоединяется к революционерам. Пьеса, надо сказать, очень занятная, соединяющая экспрессионистскую плакатность с пронзительным драматизмом и поэзией, и много говорящая о будущем знаменитом драматурге.

Но в нашем случае дело не в самой пьесе, ее достоинствах или недостатках, а в сегодняшнем российском отношении к политической и, тем более, революционной, левой тематике.

Отношение это менялось не раз только за последнее время. Вслед за выхолощенной бодрой «революционностью» в произведениях советских лет, пришло постперестроечное отторжение, когда приветствовалась «антиреволюционность», буржуазность, тихая и обеспеченная частная жизнь взамен коллективных потрясений. Всякий левый сюжет тогда трактовался с точки зрения отдельного человека, который не терпит насилия и хочет, чтобы его, наконец,  оставили в покое. Сегодня ситуация опять изменилась – теперь она вновь чревата насилием и политическими катаклизмами. В речах сегодняшних левых возродилась знакомая нам марксистская лексика и риторика советских лет, но, пожалуй, теперь уже нельзя сказать, что за ней ничего не стоит. И странно было бы, если бы это новое настроение совсем никак не проявлялось на сцене.

Свою протестную листовку молодые социалисты начинали такими словами: «постановка в театре «Et cetera» пьесы Бертольда Брехта, знаковой фигуры для левого искусства и левого движения – еще один признак деполитизации культурной сферы, еще один шаг к профанации и упразднению любой культурной альтернативы, аналогичный сегодняшним попыткам власти профанировать любую реальную политическую альтернативу…». Перед началом спектакля по Брехту, словно подтверждая слова о буржуазности своего театра, голос Калягина вслед за традиционной просьбой о выключении мобильных телефонов, просил выплюнуть жвачку в бумажку и убрать ее в сумочку «вы же видите, какие у нас красивые и дорогие кресла».

Но сама постановка Уланбека Баялиева находится как бы между двумя этими полюсами. В ней нет ничего буржуазного, что само по себе выглядит на этой сцене весьма вызывающе. Но она демонстративно аполитична.

Режиссер ставит спектакль смутный и тревожный, главное настроение которого – ожидание и страх. Художник Юрий Гальперин построил серый город заводов – стены с  бесконечными рядами окон, какие-то решетки, трубы с люками и скрипучие вращающиеся  лопасти. Железо и бетон - все дымное, полутемное, давящее. Композитор Дмитрий Курляндский сочинил напряженную и нервную звуковую среду, включив в нее немецкие марши и песни тех лет в исполнении раздолбанного музыкального автомата.  Это мертвый город: здесь крикливые родители героини - наживающиеся на войне хозяева фабрики снарядных ящиков – нелепые куклы, как и ее карикатурный белесый жених, вечно приглаживающий волосы. Но и революционная шушера из пьяных завсегдатаев кабака, проституток и визгливого прохожего в гриме Гитлера, - ничуть не лучше. Никаких «спартаковцев, смелых бойцов» нет.

Тридцатилетний Баялиев, как было принято в недавние годы, ставит спектакль  на тему «делайте что хотите, но отстаньте от частного человека со своей революцией» и в той сцене, когда к герою возвращается невеста, а он отказывается от участия в борьбе, на серых заводских окнах появляются фикусы.

Режиссер выносит на обложку программки хлесткие брехтовские фразы из «Барабанов в ночи», вроде: «Очень нужно моим костям гнить в сточной канаве, чтобы ваша идея вознеслась на небеса». И вкладывает в программу листок с поздними статьями Брехта, где ГДРовский классик отрекается от своей юношеской пьесы с помощью все той же марксисткой фразеологии: «Из-за своего демонстративного сочувствия мелкому реалисту Краглеру, этому солдату-бунтарю из мелких буржуа, я растратил мое куда более серьезное уважение к пролетарским революционерам». Конечно, после этих текстов кажется, что Баялиев во всем прав, а «пролетарские революционеры» выглядят еще более отталкивающими. Но, глядя на фразы, вынесенные на обложку программы: «Вы чуть не захлебнулись, проливая слезы обо мне, а я просто выстирал в ваших слезах мою сорочку!» и «Каждый мужчина хорош, если не лезет в герои», думаешь: а как же, те, которые сейчас ходят на морозе со своими листовками?

Источник: "Газета.ру", 25.01.2007,