25.01.2007 | Видения Дмитрия Александровича

21-й сон

Видимо, я здесь не первый такой

Сбегая через несколько ступенек широкой парадной лестницы, я оказываюсь в просторном и светлом мраморном вестибюле. Оглядываюсь. Ах да, это же Строгановское училище. А я – студент. И я озабочен. Мне пришло какое-то грозное официальное письмо с предписание что-то там вернуть в таможнюю службу. А она недалеко. Прямо на противоположной стороне Волоколамского шоссе, рядом с Московским авиационным институтом – скоплением весьма невзрачных строений, видимых сейчас как странное нагромождение, огражденное таким же удручающего вида бетонным забором. Туда прямехонько и направляюсь, видимо, имея уже при себе то самое, что срочно необходимо кому-то вернуть.

Тут вспоминаю, что прежде следует зайти в особое студенческое отделение некой соттветствующей организации, регулирующей подобные операции. Ну, понятно – бюрократические заморочки. Это нисколько не смущает, так как и данное заведение расположено поблизости. Даже еще ближе. Как раз напротив Авиационного института и ровно за моим училищем - в Пищевом институте. Стоит только обогнуть наше здание и вот он - тот самый Пищевой. А в нем необходимая мне студенческая организация. Я резко разворачиваюсь и следую в нужном направлении.

На подходе к Пищевому институту обнаруживаю непривычную, никогда здесь раньше небывшую, досель ненаблюдаемую сторожевую будку. Вернее, навес. Под ним, сложив ножки лотосом, приставив прямо к дощатому забору старомодное ружье с примкнутым к нему длинным плоским штыком, среди неимоверной грязи сидит бритый наголо китаец. Красноармеец. В потрепанном стародавнем военном обмундировании и в обмотках. Высокие солдатские ботинки тоже, рядом с ружьем, аккуратненько приставлены к забору. Солдат ест какую-то похлебку из походного котелка.

Изподлобья взглянув на меня, отставив в сторону еду (прямо тут же – в окружающую грязь) и утерев тыльной стороной ладони губы, поднимается. Закидывает винтовку за плечо, но ботинок не надевает. Пододвигает к себе оказавшиеся поблизости стол и стул. Садится. Берет мои бумаги. Даже и не бумаги, а простые часы. Да, видимо, их я и должен вернуть. С деланно-профессиональным видом вертит часы в руках. Затем при помощи какой-то мелкой уключинки пытается открыть заднюю крышку. Я вспоминаю, что она еле-еле крепится к корпусу одним маленьким винтиком. Если его потерять, то все пойдет насмарку. Что же тогда будет возвращать? Я должен это сказать красноармецу, но мне как-то неловко.

Да уже и не нужно, так как пристраиваясь на стульях к тому же столу, появились две невысокие, но весьма курпулентные женщины в некой военизированной униформе, видимо, таможней службы. Одна из них берет у солдата мои часы и  вертит их перед глазами. Я пытяюсь ей объяснит про тот злосчастный винтик. Она бессмысленно взглядывает на меня и продолжает грубо копошится в часах.

И тут происходит то самое – ожидаемое и ужасное! Неловким движением тетка отковыривает заднюю крышку, и винтик улетает куда-то в кромешную тьму. Где его теперь отыщешь там , среди сплошного ночного мрака на пустынном месте в ужасающей липкой, все поглощающей и засасывающей грязи, освещаемой слабо-мощной лампочкой, подвешенной на высоком столбе и теряющейся где-то в непроглядной, почти в кромешной тьме? Небытие. Но женщина даже и не замечает потери. Она с удивление наблюдает мои отчаянные жесты и восклицания. На ее лице написаны неприязнь и утомление. Видимо, я здесь не первый такой.

Наконец, поняв, что случилось, начинает нелепо, размашисто и беспорядочно шарить по столу рукой.

-  Ну вот, все потеряно! Все потеряно! – беспрерывно вскрикиваю я, хватаясь за голову и причитая.

Тут приходит время смены. Появляются другие, точно такие же, обряженные в форму, женщины. Я понимаю, что все перейдет в их руки. Уж и вовсе не ведая причин моего отчаяния, кто же из них теперь сможет исправить ситуацию.

-  Но ведь они ничего не знают!  - пытаюсь я воззвать к уходящим.

Те не обращают на меня никакого внимания. Вновь подошедшие не могут вникнуть в смысл моих нелепых восклицаний и поминаний про какой-то там винтик.

-  И это называется, профессионалы! И это называется профессионалы!  - неведомо к кому взываю, почти взвываю я.

Но, естественно, это не производит никакого впечатления на вновь пришедших.

Прямо из окружающего мрака возникает некий мужчина-офицер. Проходя мимо он с неприязнью оглядывается на меня. Ясно, что в создавшейся ситуации полнейшего всеобщего непонимания, мое поведение выглядит не просто нелепым, но явно провокативным. Антиобщественным. То-есть, еще немного, и могу оказаться в милиции. Воровато оглядываясь, покидаю высветленное пространство.

Тут припоминается, что в официальной бумаге вообще, не было поминания ни о каких там часах.