21.12.2006 | Архив "Итогов" / Кино

Ирангейт

1997-й останется в кинематографе "годом Ирана": иранское кино победило в Канне, Локарно, а теперь и в Монреале

Всемирный кинофестиваль в Монреале (Festival des Films du Monde) - наиболее амбициозный из заокеанских конкурсных кинотурниров: тамошнему победителю вручают Гран-при Америки. По официальному рейтингу он замыкает первую мировую фестивальную пятерку, но устроители считают его киносмотром №1, с которым не дано тягаться даже Канну. Идеолог программы Серж Лозик ориентируется на европейское и азиатское кино, презирает Голливуд, не слишком радикален, чуточку старомоден.

Фестиваль - своего рода последний бастион, который сохранился на территории, оккупированной Голливудом, окружен, но не сдается.

Всегда поддерживал наших. В прошлом году в Монреале сделали то, чего давно не делал никто и нигде, - устроили ретроспективу новейшего русского кино. На этот раз (впервые за долгое время) наших фильмов в конкурсе не было. Лозик рассчитывал на картину Павла Чухрая "Вор", но ее увела Венеция. В ознакомительные программы фестиваля были отобраны "Брат" Алексея Балабанова, "Бандиты. Глава VII" Отара Иоселиани и "Три истории" Киры Муратовой. Членом жюри работал Сергей Бодров, получивший в 1989 году Гран-при Америки за фильм "СЭР".

Основные призы 1997-го:

ГРАН-ПРИ АМЕРИКИ (а также приз зрительских симпатий) - "Дети небес" Маджида Маджиди (Иран)

ГРАН-ПРИ ЖЮРИ (а также приз за сценарий и приз ФИПРЕССИ) - "Гомер: портрет художника в старости" Фабио Капри (Италия-Франция)

ПРИЗ ЗА РЕЖИССУРУ - Карлос Саура (Испания, "Пахарико") и Джуни Ичикава (Япония, "Токийская колыбельная")

ЛУЧШАЯ АКТРИСА - Фрэнсис О'Коннор ("Поцелуй или убей" Билла Беннета, Австралия)

ЛУЧШИЙ АКТЕР - Сэм Рокуэлл ("Собаки на лужайке" Джона Дьюгана, Великобритания)

Мода на иранское кино возникла года три назад, вытеснив моду на китайское. Массовая публика и не подозревает, что на всех кинофестивалях мира ломятся не на американцев, а на Иран.

Можно встретить западных интеллектуалов, которые убеждены, что только иранская культура противостоит глобальному распаду, с которым не в силах сладить бессмысленная и порочная американо-европейская цивилизация.

В 1997-м иранские фильмы взяли верх на трех из семи завершившихся фестивалей категории "А". Это при том что не было новых картин Мохсена Махмальбафа, автора главных иранских хитов 1995 - 1996 гг. ("Салям, синема!", "Миг невинности" и "Габбех"). КАНН - "Вкус черешни" иранского мэтра Аббаса Киаростами. ЛОКАРНО - "Зеркало" Джафара Панахи. МОНРЕАЛЬ - "Дети небес" Маджида Маджиди. Кроме того, в центральных залах Монреаля прошла большая иранская ретроспектива. В июльской Москве тоже показывали иранские фильмы, но задвинули на обочину феста, и никто не потрудился объяснить публике, какого, собственно, лешего их сюда притащили.

Пошли разговоры, что плохих иранских фильмов нет в принципе. Сегодня и впрямь можно догадаться об уровне любой ленты, ориентируясь исключительно на название страны-производителя. Нынешние итальянские фильмы, как правило, никакие (об одном из исключений - ниже). Французские - чуть выше среднего. Английские - повествовательные и скучно-качественные. Немецкие - с некоторых пор многообещающие. Голландские - с некоторых пор неожиданные.

 

Иранские - все как один гениальные.

Разумеется, это миф. В Монреале было полно иранских картин, которым не уступит среднестатистическая продукция "Азербайджанфильма" или "Туркменфильма" середины 70-х. Лучшие фильмы студий Азербайджана и Туркменистана, несомненно, лучше. На общем восточно-ковровом фоне в 1997 году выделяются лауреат Канна "Вкус черешни" (фильм о человеке, который решил покончить с собой. - "Итоги" №21), лауреат Локарно "Зеркало", лауреат Монреаля "Дети небес" и не отмеченная призами "Лейла" Дарьюша Мехргуйя.

Содержание иранских картин лучше не излагать. Они слишком обманчиво-простые: пересказывая, обречешь публику на недопонимание. Лучше отметить общее: почему, собственно, эти фильмы столь модны.

В целом, это своеобразный "нео-неореализм". Светлые, трогательные психологические повествования. Открытыми финалами и эмоциональностью иранские картины напоминают не только итальянские образца 40 - 50-х, но и советские эпохи двух Берлинов. Но отличаются от них "как-бы-документальностью": почти все сняты с руки, дрожащей камерой, погружены в шум реальных улиц.

Но этот "нео-неореализм" - лукавый. Истинное кино конца века: иранцы (в отличие от голливудцев) замечательно осознали условную природу кинематографа. Они понимают, что реализма нет, потому что не может быть никогда.

Они ИГРАЮТ в документальность, достигая за счет игры со зрителями особой искренности. Типичнейший иранский фильм - "Зеркало". Поначалу мы смотрим картину про семилетнюю девочку, которую мама не забрала из школы, и та потерялась в большом городе. Потом (минут через сорок) вдруг обнаруживается, что все неправда, никто не потерялся, девочка - актриса, а все, что мы до сих пор видели, - это съемки фильма. Проходит еще минут десять, и получается так, что девочка, обидевшись, убегает со съемочной площадки и, значит, потерялась и заблудилась по-настоящему. Режиссер и оператор тайно следуют за ней, вылавливая ее в толпе на противоположной стороне улицы с помощью длиннофокусного объектива, и то, что мы теперь вместе с ними наблюдаем, уже как бы не притворство.

Иранские фильмы хитроумны и в смысле идеологическом. Они отнюдь не являются диссидентскими по отношению к стране и религии - напротив, патриотичны и утверждают мусульманские ценности. Но утверждают не впрямую. Взять ту же бедность - обшарпанные стены в школах, нищих детей, их нищих, но честных родителей, которые не могут купить детям новую пару обуви ("Дети небес"). Это что - обличение, "чернуха", конъюнктура? Может, иранское кино прибедняется перед политкорретным Западом, чтобы тот прослезился и дал еще больше призов? Вовсе нет (утверждали монреальские толкователи иранской культуры): иранцы гордятся своей нищетой. Нищие - честны, искренни, духовны. Опытны, развиты, поскольку вынуждены менять профессии. Они не знают, что такое жизненная колея, поэтому гораздо разностороннее цивилизованных людей Запада, большинству из которых все предначертано за десять лет до рождения.

Таким образом, иранская материальная нищета - это приятная альтернатива для тех западных теоретиков, которые, конечно, не хотели бы быть нищими, но порой об этом мечтали.

Вместе с тем иранцы в отличие от китайцев отнюдь не подчеркивают свою восточную загадочность и принципиальную непохожесть на остальной мир. Да, странная униформа женщин, которые даже дома не снимают черные плащи и платки. Да, непривычные тоталитарные ритуалы в школах (впрочем, нас тоже выстраивали на линейку перед занятиями). Да, ислам. Но все поступки и мотивировки в иранских фильмах абсолютно понятны. Точно такие же люди. Герои "Лейлы" смотрят по видео "Доктора Живаго". Тут кстати заметить, что фильмов про бедных ровно столько же, сколько и фильмов про богатых. Действие половины картин развивается в фантастически обставленных и оборудованных домах. Медсестры пользуются сотовыми телефонами. Получается тот же Запад, но устойчивый, не порченный индивидуализмом, стремлением властвовать, погоней за деньгами.

Этот восточный Запад, как вдруг выяснилось, приятен ряду монреальских интеллектуалов той ролью, которую там играет женщина. В Иране вроде бы властвуют мужчины, они делают карьеру, а женщины в основном сидят дома, растят детей и готовят еду, но там, где формально правят мужчины, все как раз и держится на женщинах. Мужчины в иранских фильмах почти не заметны, зато женщины - волевые, энергичные, совсем не забитые. Они сильнее мужчин - и знают это. Они не обязаны заботиться о карьере и хлебе насущном, у них есть время, и они тратят его на то, чтобы энергично поддерживать дом, мужа, детей, в конечном счете, мораль, традицию, культуру - в этом и заключается их работа. На Западе, добившись равноправия, женщина начала трудиться на себя. Но это, по мнению западных интеллектуалов, не что иное, как губительный (для общества) эгоизм. Деньги и власть - две силы западной культуры - соблазнили и женщину. Иранское кино явило монреальским гуманитариям утраченную модель идеального социально-полового мироустройства.

 

Про другое кино

Монреаль удивил несколькими не просто хорошими, а очень хорошими картинами. Две из них - взявшие два основных приза - участвовали в конкурсе. Другие (прежде всего отметим голландские "Платье" и "Характер" и австрийский "Замок") были показаны вне конкурса.

Считалось, что год плохой, даже Канн - и тот оказался малоинтересным. И вдруг - такое кино. Странно, что упомянутые внеконкурсные фильмы нигде и ни с кем не соревновались - в том же Канне они могли бы претендовать на главные награды. Не будем смешивать ленты и темы (предполагается, что в ноябре-декабре "Итоги" выстроят подробный рейтинг лучших фильмов года, там и найдется место всему). Опишем лишь две картины.

"ГОМЕР: ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В СТАРОСТИ" Фабио Капри - отнюдь не о Гомере, а о слепом писателе-интеллектуале наших дней, которому вот-вот должны дать Нобелевскую премию. Самое поразительное, что веришь в его ум и талант. Подобного (если вспомнить фильмы про "гениев") в кино не случалось давно. Человек, который многое прочитал и, ослепнув к старости, все окончательно додумал.

Он читает по всему свету одну и ту же лекцию о зеркалах и лабиринтах, поскольку, как цинично-иронично признается в интервью, надо менять либо темы лекций, либо места, где их читаешь (он предпочитает менять места).

К своим лекциям он относится и серьезно, и несерьезно. Серьезно - его стремление, будучи слепым, менять города. Он - убегает. Постоянно и спокойно говорит о смерти, и это не попытка шантажировать молодую жену, а свидетельство того, что жить уже незачем. Он убегает от мест, где может умереть, от сердечного удара или покончив с собой. Производя впечатление на публику и делая кассовые сборы, он может позволить себе продлить процесс убегания.

В конце он выбирает молчание и, придя на очередную лекцию в Париже, предлагает рафинированной публике послушать, как он будет молчать. Самое любопытное, что это не жест (на следующий день он покончит с собой, хотя, как сам считает, глупо сводить счеты с жизнью в таком возрасте), но Париж воспринимает его молчание именно как эффектный жест - постструктуралистский и пр.

За писателем и его женой постоянно охотятся папарацци. В Монреале фильм показали на следующий день после гибели принцессы Дианы. Подозреваю, что пресса вычитала из фильма лишь то, что он осуждает вторжение в частную жизнь, а жюри - именно на этом основании - отдало ему один из главных призов. Но фильм совсем не про то. А про художника в старости ВЕКА. Портрет культурологии и философии конца века.

"ЗАМОК" Михаэля Ханеке - того самого Ханеке, который сделал самый страшный фильм года "Смешные игры" (см. все тот же каннский репортаж "Итогов"). Правильная замедленная экранизация Кафки с закадровым текстом. В отличие от отечественного фильма Алексея Балабанова нет никакого умышленного сюра, никакой дополнительной театрализации: делать Кафку сверхсюрным слишком банально. Атмосфера вполне бытовая. Гостиница, улица, трактир, идиоты. И в этой бытовой атмосфере почему-то ходишь кругами, не в силах, как во сне, достичь желанной точки.

В фильме Ханеке нет ни обличения тоталитаризма, ни морализма. Балабанов, дописавший "Замок" за Кафку, заканчивал фильм призывами не сдаваться, не уступать тупому социуму и помнить имя свое. Ханеке не призывает ни к чему.

Он, слава Богу, понимает, что Кафка - это сны. Он просто играет в смешные (то есть разумеется страшные) кафкианские игры.

Что необычно и важно: в двухчасовом фильме нет ни одного общего плана. Герой-Землемер не может оценить взором то странное пространство, куда он угодил и откуда почему-то не может выйти. Пространства попросту нет. Постоянные ночь и пурга. Темные помещения. Тесно. Непонятно направление. Опять же, как во сне. Замечателен финал: к изумлению неначитанной публики, фильм обрывается на полуфразе. Титром, что именно на этом месте заканчивается фрагмент Кафки. И без всякой музыки - фамилии актеров. Публика начинает нервно смеяться.

Вполне вероятно, что в "итоговской" десятке лучших фильмов 1997-го окажется сразу два фильма Михаэля Ханеке.

Баланс монреальского конкурса: один из абсолютно новых фильмов оказался хорошим (иранский) и один - очень хорошим (итало-французский). По нашим временам можно считать, что случился замечательный фестиваль.

Источник: "Итоги", №36, 1997,