29.11.2006 | Общество / Экономика

Каша из топора. Часть вторая

Культурная традиция – вполне реальный продукт, который может быть даже основой региональной экономики

Начало тут.

Когда низы могут, а верхи не хотят

Деревня Грехнев Пал, как и многие селения Коношского района, стала жертвой безумной советской «мелиорации» – после осушения болот здесь резко понизился уровень грунтовых вод и у деревни возникли трудности с водоснабжением. Была, правда, артезианская скважина, но проку от нее было мало, поскольку не было водонапорной башни. Когда обсуждение вопроса удалось перевести из плоскости «нам должны» в плоскость «что мы можем изменить», выяснилось, что из трех имеющихся в округе сломанных башен вполне можно соорудить одну исправную – что и было сделано. Кое-какие части водонапорного механизма, правда, пришлось прикупить. Но это обошлось примерно в 50 тысяч рублей, а возведение новой башни стоило бы около миллиона. Получается, что рубль, выданный уже сложившейся и действующей местной инициативной группе, заменяет собой 20 рублей бюджетных затрат.

В деревне Фоминской, расположенном в том же районе, тоже взялись за водоснабжение. Но решение нашли совсем иное: близ деревни били два ключа, славившиеся в округе еще в дооктябрьские времена. Их расчистили, обустроили, поставили над ними срубы и беседки. А дальше кому-то в селе пришла в голову счастливая мысль повесить в районном загсе объявление, приглашающее молодоженов посетить «Родник Любви» и «Родник Поцелуев». Идея оказалась чрезвычайно плодотворной:

в сегодняшней России существует огромный спрос на местные святилища, где можно было бы причаститься благодати. (Интересно, что стремительно множащиеся церкви никак не утоляют этот голод – к храму относятся как ко второму загсу, месту официальной регистрации.)

В дело идет все: 200-летний дуб, пирамида конструкции Александра Голода, памятник не вернувшимся с войны или жертвам политических репрессий... Поездки на родники быстро приобрели популярность, распространившуюся и на соседние районы. Вслед за свадьбами к родникам в теплое время года потянулись компании местных богатеев на шашлыки. А поскольку в ходе приготовления и поглощения шашлыка то и дело обнаруживалось, что чего-нибудь прихватили слишком мало – пива, хлеба, салфеток, – то рядом с родниками со временем появился маленький ларек. «Это пример того, как пространство может понемногу становиться рыночным, не становясь при этом базарным, не превращаясь в точку культурного конфликта», – говорит Глеб Тюрин.

В деревне Лядины Каргопольского района вроде бы и особых проблем не было. Деревня славилась своей шатровой церковью, необычайно красивой даже для здешних мест – все организованные туристические группы, прибывающие в Каргополь, непременно заезжали и в Лядины. Кроме того, через деревню проходит дорога, соединяющая Каргополь с Петрозаводском. Лядинцы давно продавали туристам всякую всячину, в основном съедобную – лесные ягоды, молоко, овощи и т. д. Но после того как рядом с дорогой члены лядинского ТОСа соорудили прилавки с навесами, организовав тем самым маленький базарчик, оборот этой торговли начал стремительно расти. Редкий турист купит бидон земляники, а если то же количество продавать стаканчиками, то и цена выше, и покупателей находится столько, что еще, глядишь, не всем хватит. Растущие доходы побудили людей серьезнее относиться к предмету торговли: кто-то увеличил посадки на огороде «под туристов», кто-то стал собирать больше ягоды. Получилось, что прилавки превратили случайную торговлю в стабильный рынок – как в прямом, так и в фигуральном смысле.

Кстати, проблемы с водой в Лядинах тоже были и их тоже удалось решить. Когда-то здесь для этой цели служили колодцы, но их давно не перекладывали, срубы прогнили насквозь, и колодцы пришлось закрыть из-за опасности. Теперь лядинцы, купив на 15 тысяч леса, переложили срубы (колодцы здесь очень глубокие – до 50 метров!), а надземную часть сделали декоративной, превратив ее в еще одну достопримечательность деревни. Тем самым решение утилитарной проблемы стало одновременно восстановлением культурного, осмысленного пространства.

В том же Каргопольском районе, в некогда богатом селе, которое даже имя носит городское – Ошевенск, от некогда великолепных купеческих домов оставались почти развалины. Прежде их занимали какие-то учреждения, потом они почти пятнадцать лет стояли пустыми и стали разрушаться.

Ошевенцы отремонтировали один такой дом, восстановив в нем подлинные поморский интерьер, наполнили его старинной крестьянской утварью XIX века, и получился «гостевой дом» – музей и небольшой приличный отель в одном лице. После этого московские туроператоры стали включать Ошевенск в свои туры.

«Конечно, теперь со всем этим надо работать, надо учиться это продавать, – говорит Тюрин. – Этого ошевенцы пока не умеют. Да и вообще развивать туризм в одном селе практически невозможно: нужен круг, цепочка деревень, по которым можно было бы сделать тур. Но важно то, что в пространстве разрухи и безнадеги стали возникать такие вот островки».

У Тюрина уже готов проект следующего уровня, предусматривающий именно сеть «оживших» деревень и сел, которые могут кооперироваться между собой, привлекая тем самым дополнительные внешние ресурсы для развития. На этом поле он нашел общий язык с новым директором знаменитого архангельского музея деревянного зодчества «Малые Корелы» Михаилом Лопаткиным, полагающим, что поморская культурная традиция – не только «бесценное духовное достояние», но и вполне реальный продукт, который может быть даже основой региональной экономики. Архипелаг селений, в которых есть и где принять туристов, и что показать им, стал бы естественной базой для туристско-рекреационной зоны «Поморье», идею которой продвигает Михаил Васильевич.

До последнего времени к проектам местного развития с пониманием относилась и областная администрация – во времена, когда областью правил Анатолий Ефремов, а социальным развитием ведала вице-губернатор Тамара Румянцева, с самого начала поддерживавшая работу Тюрина. Но весной 2004 года Ефремов проиграл губернаторские выборы Николаю Киселеву, после чего тюринский ИОГИ не только перестал получать какую-либо помощь, но и вынужден был свернуть свою деятельность в области. Команда нового губернатора, похоже, искренне не понимает, зачем нужно возиться с грошовыми самопальными проектами. Ну ладно, может быть, это имело смысл в безденежные девяностые, но сейчас-то зачем? В области растет экспорт леса, нашли алмазы, вот-вот начнется освоение нефтегазовых залежей шельфа... Областной бюджет исправно наполняется, и что мы тут будем вручную складывать новую водокачку из трех старых да целый год перебирать сруб? У нас все есть, а если понадобится что-нибудь еще – выделим деньги, приедет профессиональная бригада из города и в два счета все построит...

У этого вполне рационального, логичного и по-своему эффективного подхода есть только один недостаток – именно он (а вовсе не пресловутые «грабительские реформы») привел русскую деревню в то полумертвое состояние, в котором она пребывает сейчас. Местное сообщество, не имеющее возможности самостоятельно улучшить собственную жизнь, неизбежно будет деградировать – независимо от объема оказываемых ему благодеяний.

Уже после моего отъезда из области, в марте в Карпогорах прошел круглый стол, участники которого (в том числе главы нескольких районов) предложили губернским властям восстановить отношения с ИОГИ, дав ему возможность и дальше стимулировать саморазвитие поселений. Ответа пока не поступало.

Земский консалтинг

Но почему же все-таки для того, чтобы люди начали что-то делать у себя в деревне, нужен непонятный человек из города? И откуда он вообще такой взялся?

Глеб Тюрин родился в Латвии, но еще в раннем детстве оказался в Архангельске, а в старших классах попал в дом крупнейшего знатока истории и культуры Русского Севера Ксении Гемп. После знакомства с Ксенией Петровной вопрос о том, чем заниматься в жизни, уже не стоял.

– Я со студенческих времен живу поморской культурой и особенно историей поморского самоуправления, – рассказывает Тюрин. – Взять ту же Пинежскую уставную грамоту или «Устьянский правильник»... На Севере никогда не было крепостного права, люди были свободными. То, что человек мог делать сам, он сам и делал, а для остального он умел договариваться с соседями.

После окончания института Тюрин семь лет преподавал историю в сельской школе, продолжая заниматься историческими и краеведческими разысканиями. Потом, с наступлением новых времен, освежил свой английский и пошел зарабатывать деньги, одновременно используя работу в иностранных компаниях для стажировок и обучения на Западе, где ему случалось бывать не только в столицах и мегаполисах, но и в маленьких городках, поселках, деревнях. И обнаружил, что в сытой и благополучной Скандинавии у подобных поселений проблемы в общем-то те же, что и у разоренных архангельских деревень: депопуляция, отток активного населения, увеличение нагрузки на инфраструктуру... Правда, возможности для их решения там несколько иные. Но главным отличием оказались не размеры бюджетов и не чудеса техники, а привычка самим решать свои проблемы, вековой опыт местного самоуправления. «Сидят вечером в таком поселке человек 20, все трезвые, и обсуждают, что они будут делать, когда заводик, на котором они все работают, закроется, – вспоминает Глеб. – И ведь я знаю, что у нас все это было, что все это основано на тех же самых нормах, которые я знаю по поморским уставным грамотам XVI века!»

Последняя бизнес-структура, в которой работал Тюрин, – архангельский Промстройбанк, рухнувший в 1997 году. После этого он решил вернуться к своему гуманитарному призванию, создав с друзьями небольшую команду с громким именем «Институт общественных и гуманитарных инициатив». («Не самое, наверное, удачное название, но тогда мы больше думали о соответствии международным экспертным стандартам».) В начале 1999 года ИОГИ с благословения вице-губернатора Румянцевой начал активную работу. Финансовым источником были гранты фонда «Евразия», Еврокомиссии, фонда Сороса, Charity Aids Foundation и других негосударственных фондов. Всего выходило 20 – 30 тысяч долларов в год на все про все: и на зарплаты, и на аренду, и на поездки.

«В это время в России реализовывалось много западных некоммерческих проектов, – говорит Тюрин, – но почти нигде не происходило трансляции социальных технологий. Поэтому одной из главных задач ИОГИ было создать технологию работы».

В 2000 году ИОГИ инициировал первые проекты на местах – их оказалось сразу 12. А всего за четыре года его проект охватывал 40 сельских поселений области, каждое из которых насчитывало от 100 до 500 жителей. Это означает, что небольшая группа специалистов в 5–7 человек за несколько лет смогла в той или иной степени изменила жизнь тысяч людей.

Кажется, мы наблюдаем очередную версию неизбывного сюжета российской социальной истории: городские интеллигенты идут в деревню, чтобы «пробудить ее к новой жизни». В 1874-м это делали пропагандисты-народники (памятью об этом масштабном порыве осталось выражение «хождение в народ»), в 1930-м – партийцы-дватцатипятитысячники.

Однако Тюрин решительно отвергает связь с народнической традицией, определяя характер своей деятельности по-другому:

«Это социальный консалтинг, это технология. Такой консалтинг – явление общемировое. Может, мы это делаем в несколько необычной форме, но мы при этом смотрим на себя не как на проповедников или агитаторов, а как на технологов. Мы можем в любой муниципалитет любого региона страны принести технологии, которые помогут сделать людей, которые там живут сегодня, способными развивать свои территории, создать реальное местное сообщество. Но при этом ответственность за то, каким будет развитие, будет лежать на них самих, на самом сообществе. Я абсолютно убежден, что это необходимо стране, поскольку это позволяет остановить разрушение нашей глубинки, которое пока активно прогрессирует».

Занятно получается: возрождение старинных поморских традиций есть одновременно «социальный консалтинг» и «трансляция технологий». А восстановление местных общин оказывается немыслимым без опоры на самостоятельность и индивидуальную инициативу.

Может быть, это и есть гегелевский синтез затянувшегося русского противостояния западников и почвенников?

Впрочем, бог с ним, с Гегелем. Главное – что несколько человеческих поселений получили шанс не умереть.

Источник: «Отечественные записки», т. 31, № 4, 2006 г.,