29.11.2006 | Общество / Экономика

Каша из топора. Часть первая

Как пространство может понемногу становиться рыночным, не становясь при этом базарным

В марте позапрошлого года мне довелось беседовать с жителем Нижней Золотицы – старого поморского села километрах в ста с чем-то к северу от Архангельска. Деликатный, трезвый, чисто выбритый в будний день, мой собеседник поразил меня тем, что, о чем бы ни зашла у нас речь, он неизменно заговаривал о том, что «государство должно...». Мысль о том, чтобы сделать что-то самому – ну хотя бы выйти на лодке в море и наловить рыбы, – просто не приходила ему в голову. Я смотрел на него с ужасом: это означало, что село вскорости умрет – как уже умерли многие славные поморские села, известные не только по документам XVI века, но и по народным балладам. Обществу, относящемуся к себе подобным образом, не пойдет впрок никакая помощь – как в человека, дошедшего до определенной степени истощения, уже не полезет еда.

Почти ровно через два года я вновь оказался в архангельских краях – в другом районе, в другом селе, которое тоже вплотную подошло к границе небытия. Но нашло неожиданный способ отодвинуться от нее.

Татьянин дом, или Как старые старухи деревню спасли

Деревня Заозерье лежит в Мезенском районе. Единственная дорога – зимник, то есть проехать по ней можно по морозу. В остальное время – только самолет. Последних совхозных коров несколько лет назад развезли по другим деревням, сельский клуб закрыли. Работы, ясное дело, нет. Молодые уезжают, и недалек тот день...

На рубеже веков над селом прозвенел своего рода последний звонок: в районе заговорили о закрытии заозерской школы. В общем-то это решение было логичным: в это время во всей деревне детей школьного возраста оставалось трое или четверо – гораздо меньше, чем классов в школе. Но всем было понятно, что это значит: как только школу закроют, родители оставшихся детей – т. е. самые молодые и трудоспособные жители села – немедленно поразъедутся. И тогда уже Заозерье не спасет ничто – обратного хода этот процесс не имеет.

«Меня тогда как раз выдвинули депутатом в районное собрание, – рассказывает Татьяна Коротаева, работавшая тогда в этой школе учительницей начальных классов. – Ко мне пришли люди и сказали: ты же учитель, придумай что-нибудь!»

А что тут, в самом деле, можно придумать? Поставить какое-нибудь производство? Но кто будет что-то производить в таком дальнем углу, где нет ни сырья, ни трудовых ресурсов, ни рынка сбыта? Торговать тем, что растят и собирают сами?

Из огородных культур хорошо родятся картошка, капуста и лук, но этого добра, как и даров леса, у всех соседей не меньше. Ближайшее место, где можно продать такой товар, – это Архангельск, но до него три с половиной сотни километров, так что перевоз обойдется себе дороже. Развивать туризм? Ландшафты тут, конечно, изумительные, но и в других местах, более близких и доступных, они ничуть не хуже. А никаких особенных достопримечательностей в Заозерье нет.

На первую для Татьяны Николаевны сессию районного собрания глава районной администрации Игорь Заборский привез из Архангельска странного человека по имени Глеб Тюрин, которого он представил как директора архангельского Института общественных и гуманитарных инициатив (ИОГИ). Тюрин тоже говорил о том, что сами жители должны «придумать что-нибудь» для возрождения своего села, о том, как находят место в жизни для себя и своих селений жители европейских стран и какие порой неожиданные отыскиваются для этого ресурсы. На фоне разора и запустения мезенских деревень все это звучало какой-то красивой сказкой, фильмом «Кубанские казаки». Но Коротаева все же подошла к странному гостю и рассказала о бедах Заозерья.

Через некоторое время Тюрин уже проводил семинары непосредственно с жителями Заозерья и соседней Кимжи. Первые встречи были скорее выпусканием пара: поморская деревня предъявляла накопившиеся счета власти, науке и вообще всему, что идет из города. Но когда запас злости иссяк, хозяева постепенно втянулись в «придумывание чего-нибудь»: на семинарах было предложено 16 проектов развития Кимжи и Заозерья. Среди них были и конеферма, и скорняжная мастерская, и кузница... И среди прочего мелькнуло предложение создать в Заозерье дом престарелых. Идея вообще-то была почерпнута из рассказов Тюрина про западноевропейский опыт, про небольшие, уютные кооперативные дома престарелых. Но в самом деле – ни в Мезенском, ни в соседнем Лешуконском районе таких учреждений нет, а одиноких стариков (точнее, в основном старух) сколько угодно. И вроде бы появление такого дома позволяло обойти все трудности: рабочие места в деревне возникали, а проблемы со сбытом-вывозом – нет. Вот только откуда этот дом возьмется?

Кто-то вспомнил: в соседней Лампожне, в восьми верстах есть здание детского сада. Сам детсад закрыт за ненадобностью, здание пустует. А что если его перевезти в Заозерье да в нем и устроить Дом?

Конечно, все оказалось не так просто. Под Дом потребовался новый фундамент, часть материала пришлось менять (не то чтобы бревна были совсем гнилые, но использование их означало, что вскоре после открытия дом придется ремонтировать – то-то будет радость для только что заселившихся постояльцев!). Понадобился шифер, доски на крышу, деньги на перевоз. Тем не менее зимой 2001-2002 годов здание было разобрано и перевезено, а к сентябрю – собрано на новом месте. Деньгами, транспортом, стройматериалами помогали и районная администрация, и соседний лесозавод, но всю работу проделали сами заозерцы.

Татьяна Коротаева, занимающая сегодня должность директора Дома, с усмешкой вспоминает, как ее собственный муж доказывал ей, что ничего из этой затеи не выйдет, что дом не удастся даже перевезти. В самом деле, препятствия возникали иногда совершенно неожиданные. Скажем, пожарная инспекция запретила самостоятельно проводить электропроводку и монтировать систему отопления – на это, мол, нужно иметь лицензии. Юридически строительство вел заозерский ТОС (орган территориального общественного самоуправления), у которого, ясное дело, таких лицензий не было. А конторы, у которых они были, затребовали чуть ли не больше, чем стоило все здание. Стройка то и дело останавливалась, несколько семей, ради удержания которых все вроде бы и затевалось, все-таки уехали из села.

И все-таки дело двигалось, все больше жителей Заозерья приходило строить дом. Приходили и люди из других деревень – не помочь, а посмотреть: неужто правда привезли и строят? И ничего не разворовали?

В феврале 2004 года муниципальный дом престарелых в Заозерье официально открылся. «Первых постояльцев мы искали сами, уговаривали к нам приехать, – говорит специалист по социальной работе Людмила Серебренникова. – Слова «дом престарелых» поначалу людей пугали. А теперь к нам хотят многие, да мест не хватает». Впрочем, самим постояльцам эти трудности невдомек. «Татьяна всех прибират, у кого кака болезнь, – с бесподобным поморским выговором поясняет 99-летняя Марфа Андреевна Буторина. – Тут-от хорошо, если кто неходячий – в баню на руках носят... Да вы ешьте кашу-от, ешьте, мы скажем – еще принесут...».

Накануне этой истории в Заозерье оставалось около 70 жителей. Теперь – 120. 20 из них – это постояльцы Дома. И он потихоньку расширяется. В ближайшее время также методом народной стройки будет завершен еще один корпус. Скоро всего в доме престарелых будет жить около 30 стариков. Примерно столько же – персонал. Никто из уехавших семей не вернулся, зато в деревню приехали другие люди – молодые, готовые работать. Некоторые, как фельдшер Зинаида Бондарева, прибывшая в Заозерье из Смоленской области, привезли с собой детей. Сколько-то малышей родилось и в самой деревне. О закрытии школы больше никто не говорит. В деревне новая проблема – не хватает домов, некуда селить людей, готовых приехать на работу.

В общем, не было ни гроша, да вдруг алтын. Все выглядит как святочная история с непременным счастливым концом. Многие в соседних деревнях это так и воспринимают: мол, повезло Заозерью, его взяли в работу какие-то люди – не то из Архангельска, не то из самой Москвы, – придумали проект, дали деньги... При такой-то помощи что ж не жить? А у нас тут...

На самом деле практически материальные вливания извне в заозерский проект были самыми мизерными: основная часть использованных в нем ресурсов нашлась в самой деревне, остальное – в пределах Мезенского района. И даже потом, когда заозерский Дом установил контакты с германскими коллегами, помощь последних была в основном информационной: немцы делились профессиональными секретами (например, как обращаться с лежачими больными, не причиняя им неудобств и не надрывая при этом собственной спины), но не дарили ни денег, ни какого-то чудо-оборудования. Рискну предположить, что, если бы дом престарелых был размещен и выстроен в Заозерье кем-то со стороны (ну, скажем, областными органами социальной защиты, которые сегодня финансируют его деятельность), его появление мало что изменило бы и в настроениях заозерцев, и в судьбе самой деревни. Тут вся, как принято теперь говорить, фишка состоит в том, что Дом, выстроенный своими руками, стал для деревенского сообщества ценностью и предметом коллективной гордости. Можно даже сказать, что он (точнее, процесс его создания) в значительной степени это самое сообщество и сформировал. Люди получили не только рабочие места, но прежде всего – основание уважать самих себя.

Но можно посмотреть на это и по-другому: получается, что у заозерцев было все необходимое для такого проекта, было понимание того, что нужно что-то делать, и даже были люди, способные организовать процесс. Но пока Татьяна Коротаева не услышала в райцентре Глеба Тюрина, пока он не провел с заозерцами свои семинары и тренинги – никто ничего не пытался сделать и не замечал тех ресурсов, которые были у деревни.

Получается, история действительно сказочная, только из другой сказки – про кашу из топора. Герои в финале уплетают вкусную кашу, для которой у старухи, как выясняется, было все, но которую она никогда бы не сварила, кабы не мимохожий солдат со своим топором.

Но сказочной старухе сварить кашу самостоятельно мешала жадность. А что не давало заозерцам самим вытащить свою деревню?

«Общественное мнение может поддерживать необходимые ограничения, – поясняет Тюрин, – но побудить людей что-то сделать общественное мнение не может, оно всегда направлено на то, чтобы человек не выделялся. И власть тоже этого не может: на представителя любого уровня власти неизбежно будут смотреть только как на кошелек и ждать, что он даст что-нибудь готовое. Нужно, чтобы пришел кто-то непонятный со стороны».

Село Нью-Ёркино и его обитатели

Заозерский проект кажется сравнительно бесконфликтным – дом престарелых нужен был и Заозерью, и районной администрации, и самим старикам. Но и заозерским тосовцам поначалу пришлось пробивать глухую стену неприятия. В районе упорно твердили: «Ничего у этих заозёр не выйдет!» – и чуть ли не у виска крутили. Однако членам ТОСа в селе Ёркино Пинежского района пришлось еще труднее.

Начиналось все очень похоже: в район приехал Тюрин, начались семинары, деловые игры, тренинги для местного актива. Депутат районного собрания Валерий Пестов предложил в качестве площадки свое родное Ёркино.

Ёркино (которое позже в районе стали в шутку звать «Нью-Ёркиным») – селение сравнительно большое: четыре сотни жителей, несколько улиц. Но картина оказалась удивительно похожей: отделение совхоза ликвидировано, скот перевели на центральную усадьбу в Кушкополу, школу вот-вот закроют. Несколько человек мотаются в Кушкополу работать на ферме, еще сколько-то устроились охранниками «на зону» – в учреждение М-200, расположенное возле поселка Карпогоры. Остальные живут натуральным хозяйством: работы-то никакой нет. И отношение к жизни складывается соответствующее: развалился в центре села мост через канаву – будут годами гонять коров за семь верст в обход, мотаться на тракторах мимо детского сада, а что мост восстановить можно, в голову никому не придет. На таком-то фоне несколько молодых и не очень женщин, образовавших ТОС, начали строить проекты развития села.

– На нас смотрели как на сумасшедших, – вспоминает Марина Кликунова, в ту пору учительница младших классов, активист, а затем и председатель ёркинского ТОСа. – Тюрин устроил в деревне деловую игру по планированию будущего. Народ не понял, посчитал, что будет что-то вроде концерта. В клубе тогда собрались преимущественно пенсионеры и подростки.

Они, правда, включились по полной и предлагали самые разные проекты: кирпичный завод, парикмахерская, школа с бассейном... Одна бабушка все доказывала: «Овец-от надо разводить, овцы-то доходны!»

Первым проектом ёркинского ТОСа были не овцы, а картошка: ею засадили пустовавшее несколько лет поле возле села. Продав ее осенью, можно было получить хоть какие-то живые деньги на общественные нужды. Работали, не слишком задумываясь над тем, на что именно будут тратить эти деньги, не очень веря в то, что вообще что-то получится. Тем не менее картошка выросла, ее продали (по самой низкой, конечно, цене), деньги появились. А вместе с ними – и новые планы.

Первым полноценным проектом стал «Пленэр Ёркино» – летний творческий лагерь для учеников Архангельской художественной школы. Проект получил финансирование из областной программы летнего оздоровительного отдыха для малоимущих. Активистки ТОСа обошли в селе всех бабушек, убедив их извлечь с чердаков и из чуланов старинные прялки, коклюшки, домашние ткацкие станки. Некоторых удалось подбить и на проведение мастер-классов по народным промыслам: катанию валенок, шитью, вязанью узорных рукавиц и поясов, плетению из бересты и т. д. Впрочем, юным художникам, многие из которых оказались в настоящей деревне впервые в жизни, было чем заняться и помимо мастер-классов. Они носились за телятами, жгли костры и вернулись из Ёркина с горящими глазами и кучей рисунков.

Но больших доходов лагерь селу, конечно, не принес. Кто-то получил временную работу, кто-то заработал, продавая лагерю продукты. Сельское общество отнеслось к действиям ТОСа скептически: «Ну, посадили картошку, привезли пацанов... При чем тут развитие? Вот кабы они ферму восстановили...» В глазах односельчан ТОС начал занимать место, традиционно отводимое начальству: «тот, кто должен всем заниматься и как следствие – во всем виноват».

На это наложилась типично российская история. После успеха первого лагеря стало ясно, что деревня может продавать такие услуги. И тут же некая местная бизнес-леди предложила ёркинцам проводить лагерь по своей программе и на своей базе, но от имени ее фирмы. А когда они, естественно, отказались, просто договорилась с администрацией художественной школы.

Ёркинцы в том году все-таки сделали лагерь, привезя в него детей из рядовой архангельской школы. Но финансировать отдых обычных школьников проходило в совсем ином режиме: лагерь пришлось проводить в долг и потом еще девять месяцев ждать обещанных денег. Удар был настолько болезненным, что у активистов опустились руки: в ту осень они даже не убрали большую часть своего уже ставшего знаменитым картофельного поля. А на следующий год отказались и от проведения лагеря.

– Ничего удивительного, – комментирует Глеб Тюрин. – Смысл подобных проектов в том, чтобы «включать», задействовать местные ресурсы. Проект с лагерем оказался уязвимым потому, что он полностью зависел от финансирования извне.

И все же ёркинская инициатива не умерла. Ее новым детищем стал «Марфин дом» – реальная изба реальной крестьянки Марфы Томиловой (бабушки Марины Кликуновой), ставшая одновременно интерактивным музеем поморского быта, мастерской, офисом ТОСа и социально-психологическим центром. Здесь шьют, ткут, вяжут, пьют чай, болтают, строят планы и принимают гостей. ТОС все-таки заставил село принять его всерьез. К его начинаниям стали присоединяться – что позволило в конце концов восстановить злополучный мост (и это делали уже ёркинские мужики, долгое время иронически относившиеся к «бабьим затеям»!), создать бригаду по заготовке дров для одиноких стариков, слегка привести в порядок внешний вид села. Ёркино стало знаменитым не только в области – о нем сегодня знают и в России, и в мире (лично я впервые услышал это название из уст Вячеслава Глазычева – крупнейшего российского специалиста по структуре расселения и местному развитию). Стихия хаоса, грозившая затопить Ёркино, немного отступила. А в ёркинских активистах стала заметна некая общая черта, редкая в современной русской деревне – гордость. Это люди, которые себе нравятся.

– В людях все и дело, – утверждает Тюрин. – В тех, кто готов и мог бы стать деревенской элитой, но либо не уверен в себе, либо сам еще не осознал своих амбиций. Когда они собираются вместе, они видят, что они реально определяют свое развитие, что они – элита. И у них в самом деле появляются силы.

Я про себя подумал, что еще несколько дней назад употребление слов «элита» или «амбиции» в разговоре о жителях русской деревни показалось бы мне просто смешным. И не от столичного снобизма, а потому, что на протяжении трех поколений в деревне проходил весьма жесткий отбор: самыми разными способами – от раскулачивания до оргнабора – в ней создавалась чистая фракция тех, кто ничего не хотел, ни на что не обижался и был заранее со всем согласен. Кто может часами буквально сидеть, сложа руки – и не испытывать от этого ни малейшего неудобства.

Конечно, поморское село – это все-таки не тверская или псковская деревни, где процесс разрушения социума успел дойти до конца. Здесь люди держат в чистоте жилье, дорожат мнением соседей о себе, по праздникам или идя в гости, принаряжаются. Здесь, конечно, пьют – но все-таки не поголовно и до беспамятства.

За несколько дней нам попался, кажется, только один явно нетрезвый местный житель – хозяин квартиры, в которую мы по ошибке толкнулись, ища леспромхозовскую гостиницу. Человек отдыхал после работы и не ожидал посторонних.

Поэтому почти в любой еще живой деревне обязательно находится хотя бы несколько человек, готовых приложить усилия для улучшения собственной жизни. Глеб Тюрин и его сотрудники реализовали проекты в десятках деревнень Архангельской области. Одни были более успешны, другие менее, но провальных не было. Это при том, что каждый проект был индивидуальным, придуманным на месте самими жителями и порой совершенно неожиданным.

Продолжение тут.

Источник: «Отечественные записки», т. 31, № 4, 2006 г.,