07.11.2006 | Нешкольная история

Годы окаянные…

1929-1938 гг. на территории села Подгорное. Работа одиннадцатиклассницы Екатерины Аксеновой из Воронежской области

АВТОР

Екатерина Аксенова, на момент написания работы - ученица 11 класса школы № 46 с. Подгорное Воронежской области.

Данная работа получила третью премию на VII Всероссийском конкурсе Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век", а также была отмечена специальной премией Правительства Москвы.

Научный руководитель - З.Я. Королькова.

Раскулачивание, коллективизация и репрессии в 1929-38 гг. – это тема в селе Подгорном, как и везде по стране, вызывающая большие споры. Некоторые люди считают, что достаточно ворошить прошлое, пора пристально вглядеться в настоящее и подумать всем вместе о своем будущем, будущем своих детей, страны. Но все же больше половины односельчан считают, что мы обязаны познакомиться с подробностями жизни в деревне в данный период, о котором у нас, как правило, схематичное представление.

Без анализа и беспристрастного  суда прошлого сложно и практически невозможно будет построить счастливое настоящее и будущее Родины.

Я разделяю это мнение, а поэтому решила исследовать данную спорную тему на исторических материалах территории своего села Подгорное, тем более что она практически не изучена. Сложность в том, что очевидцев данных событий остается все меньше и меньше, есть архивы, но многое в годы войны было утрачено.

То, что я услышала, узнала, увидела за год моей поисковой работы – меня потрясло. Совсем по-другому смотрю на историю, на жизнь, быт своих односельчан.

Я посетила многие семьи раскулаченных, нашла в селе семью репрессированных, просмотрела словари, литературу по данной теме, поработала в Государственном архив общественно-политической истории Воронежской области. Плакала вместе с рассказчиками, представляя все, что им довелось не по своей воле пережить. Желание у меня одно: «Дай, бог, чтобы такое никогда больше не случилось в нашей стране».

 

Черный передел

Кулаки! Кто они? Бойченко Анна Петровна, 1920 года рождения, семья которой была раскулачена в 1933 году, на этот вопрос ответила так: «Кулаки – это те люди, которые наживались чужим трудом, а сами не работали. Но таких в нашем селе я не припомню. Многие жили средне: корову имели, лошадь, свинью, овец, коз, птицу держали, но все наживали своим трудом. А раскулачили многих моих односельчан».

Пик раскулачивания на территории моего села пришелся на 1929-34 гг. Как и по всей стране, все происходило по одному сценарию и одним и тем же документам, постановлениям. Единственное, на мой  взгляд, различие: в человеческих качествах раскулачивающих, поэтому в одних местах раскулачивание происходило мягче, в других наглее и жестче, но везде под контролем политической полиции: ЧК, ГПУ, НКВД.

Наше село  с 1928 года по март 1932 года входило в Ендовищенский район, а с марта 1932 года – Семилукский» (Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. 10, кор. 1 стр. 31). Но тот и другой районы, так же, как и наше село, – пригородные. Ендовищенский район имел плодоовощное, мясное и молочное направления. На территории  района проживало 50 тысяч человек», в Подгорном было 700 хозяйств, около 6000 человек.

Село небольшое, расположенное под горой, в 7 км. от г. Воронежа. Земли здесь в основном песчаные и еще в конце  XIX века пострадали от эрозионных процессов. Многие жители занимались извозом, а землю свою сдавали в аренду односельчанам. Ее не хватало.

Сеяли рожь, просо и овес, но урожаи были низкие. Хлеб шел на собственные нужды, а многим крестьянским дворам его на весь год не хватало и приходилось покупать в городе. Товарную продукцию давала пойма реки Дон: подгоренцам принадлежала небольшая часть пойменных угодий. Здесь многие косили траву, держали огороды, сажали на них капусту и огурцы, которые шли на продажу. Многие жители на лето сдавали свои дома под дачи горожанам (в пойме протекает река Дон, а вокруг села – красивый смешанный и сосновый лес).

Акулова Нина Андреевна, 1928 года рождения, вспоминала, что через село в город «корчуны» (жители села Корачун) возили на рынок горшки и останавливались на ночлег у подгоренцев, за что те брали  с них плату. Так что нажить крепкое хозяйство в нашем селе было нелегко. Многие экономили на всем.

«Отец мой, Акулов Андрей Ефимович, 1901 года рождения, жадный был, «куда зря копейку не потратит», - вспоминает его дочь Нина Андреевна. «Бывало, покупал в городе несколько французских булок по 2 копейки за штуку и давал нам только 2 раза в неделю по полбулки». Для сравнения: тогда корова стоила 40 руб., налог на подворье – 3 руб. Так что

вкусная французская булка в этой «кулацкой семье» была деликатесом. «Главная же еда почти в каждом доме – каша с молоком. Ели и мясо, сало, но в основном по праздникам.

Мясо и сало солили в бочках или ящиках, на дно которых настилали сухие стебли подсолнечника. Одевались бедно: телогрейка на вате, «куфайка», овчинный  полушубок, кирзовые сапоги или валенки». К 1929 году в Подгорном преобладали середняцкие хозяйства – бедняцких  и кулацких  было сравнительно мало. Особо батрачить в селе было не у кого. Но раскулачили многих, даже тех, кто не использовал наемный труд и жил не особенно зажиточно: например, Рогова Герасима Евдокимовича, 1889 года рождения. «В хозяйстве имел 2 лошади, 2 коровы, 15 овец, приусадебный участок при доме и несколько десятин земли на поле». (Из воспоминаний внука, Рогова Д.Г.) Семья состояла из 7 человек, на каждого получается не так уж и много.

У Агапова Кузьмы Кондратьевича, 1895 года рождения – лошадь, корова, козы, в семье – 6 детей, он и жена. Семью раскулачили. Акулова Андрея Ефимовича, 1901 года рождения, имевшего в хозяйстве лошадь, корову, «ческу», птицу – раскулачили. Красивый деревянный дом его сломали. Семью, в том числе 2-х детей, выбросили на улицу.

Когда ломали дом, Андрея Ефимовича «активисты» держали за руки, «а он ругался, плакал, вырывался, рвал на себе одежду». (Из интервью с Акуловой Н.А.)

Так жалко ему было свой труд. Бревна свезли к волости, где и пролежали они до войны, а потом неизвестно куда исчезли. Андрей Ефимович после такого «бандитского налета» заболел и в 1933 году умер.

Да и со всеми вышеперечисленными «кулаками» поступили так же. Некоторых приютили на время родственники. «Кулакам» вскоре нарезали землю – «песок под лесом», «на выселках» – и обложили повышенным налогом. Эти хозяйства были взяты под строгий контроль РК ВКП(б) и местной власти: «на кулацко-зажиточные хозяйства нажима нет. Задания им даны, но они не проверяются». «За невыполнение посевного плана, кулацко-зажиточным хозяйствам с/советы обязаны их немедленно оштрафовать, а также передать на них дело в суд, для привлечения  к уголовной ответственности, как за срыв посевной кампании. Секретарь ВКП(б) Никитин».

(ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. 10, кор. 1, стр. 12). Естественно, что в таких условиях люди не могли выплачивать налоги: на песке высоких урожаев не получишь.

За что же их раскулачили? Батрацкий труд они не использовали. Единственное это то, что не хотели вступать в колхозы в 1929 году, когда активисты села и присланный рабочий Кириллов Дмитрий Петрович вместе с уполномоченным из района организовали его на территории села.

А не хотели люди вступать в колхоз по своим убеждениям. Во-первых, в колхозы сразу потянулась беднота: батраки, поденщики, люди малограмотные. «Янов Тимофей Кириллович, 1907 года рождения, в прошлом был пастухом 3 года. На производстве работал 6 лет. С 1930г. работает зам. председателя совета «Подгорное», член колхоза, принят по 2-й категории, как колхозник в п/ячейку, являлся членом РИК». (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. №20, кор. №2, стр. 12).

Во-вторых, вышеназванные сельчане своим трудом нажили хозяйства. Почему они должны отдать его «лодырям» и «бездельникам»?! В-третьих, так считали многие, боялись просто вступать в колхоз: дело было новое и непонятное для крестьян. Им надо было доказать, что в колхозе им будет лучше жить, но для этого у руководства страны не хватало терпения и времени. Вот и начался «кавалерийский наскок на деревню». Под страхом быть раскулаченными жители села стали вступать в артель имени Молотова. Так в 1929 году в Подгорном появилось первое коллективное хозяйство, куда вошли жители улиц им. Ленина, Калинина, Октябрьской, 9 Января, Пугачева, Грузовая (ныне Олифиренко), часть улицы Первомайской. То есть насчитывалось в этой артели «на 15 сентября 1932 года – 69 человек… Из них колхозников – 56 человек, коммунистов и кандидатов – 6 человек, единоличников – 7 человек, 8 ударников колхоза, 3 комсомольца». (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. 38 кор. 3, из «Протокола открытого партийного собрания Подгоренской ячейки ВКП(б)», стр. 12, ед. хр. №20, кор. №2).

Председателем колхоза им. Молотова в 1929 году был назначен присланный рабочий Кириллов Дмитрий Петрович, 1903 года рождения, ранее работавший 7 лет в карьере Стрелица, член ВКП(б) с 1932 года.

В 1931 году организуется  2-й колхоз им. «13 лет РККА», куда вошли жители улиц городской (ныне Победа), часть улицы Площадь Советов, большинство улицы Лесной, Садовой, жители переулка Пионерского. Хозяйство насчитывало 47 дворов. Председателем был избран житель села Кузнецов Кузьма Аникандрович. Изучив архивные документы ГАОПИ Воронежской области из фонда 110, опись 1, ед.хр. 38, №20, 10, 148, 129, 75, 50, 47, 76, 27, я пришла к выводу, что власть в селе у «тройки» была чисто символической.

Актив села, в том числе и председатель с/совета, были просто исполнителями вышестоящих органов власти, «маленькими винтиками», и практически не оказывали большого влияния на ход местной истории. «Сверху» им давались указания, постановления, наказы, распоряжения, даже сроки исполнения, а «внизу» они  должны были безоговорочно их выполнять

и отчитываться в письменной форме, т.е. писать докладные о выполнении задания в РК ВКП(б). Например, «Наказ Районного комитета ВКП(б) Ендовищенского р-на избирателям с/совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов.

1) Редактору газеты «Сталинец» Корякину: распечатать и разослать по селам плакаты-объявления для наклейки на воротах для тех крестьян, которые не уплатили всех обязательств.

Подгорное – широко применять наклейки плакатов на ворота единоличников.

2) Добиться решительной борьбы с нарушителями общественного порядка, особенно усилить борьбу с классовым врагом (кулаком и их агентами), стремящихся извращенно и нагло истолковывать революционную законность (Енд. райком ВКП(б))…

«Товарищу Тихонову закончить материалы на 2 кулацко-зажиточных хозяйства и передать в суд (Подгорное). В газете опубликовать фамилии единоличников злостно не уплативших обязательства».

3) В области с/хозяйства. 

В соответствии с директивами XVI съезда ВКП(б) … добиться к весенней посевной кампании 1931 года 75-80 % коллективизации района. К осенней посевной кампании 1931 года добиться сплошной коллективизации района и на этой основе полной ликвидации кулачества, как класса». (Фонд 110, оп. 1, ед. хр. 10, кор. 1, стр. 21). Указаниями из района РК ВКП(б) старается перевыполнить «Постановление ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 года», предусматривающее завершить коллективизацию района только к весне 1932 года.

4) Задание по производству с/хоз. продукции Райком доводит до сельсоветов:  «Указанное изменению не подлежит». (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. №47, кор. 4, стр. 181).

Под таким нажимом, прессом, давлением вступали жители села, как и других сел, в колхозы. В архивных документах в 1931 году, в апреле месяце, даже отмечен энтузиазм жителей села: «приливы в колхоз: Подгорное – 15 хозяйств». (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. 10, кор. 1, стр. 21).

Чувствуется, что без экономической заинтересованности, выгоды, колхозники, под страхом вошедшие в колхозы, работают плохо, безразлично относятся к общественному имуществу: «Не мое».

«13 апреля. До сих пор единоличники не выехали сеять (Подгорное), требуют им выделить земли вместе с бедняками и середняками. Отдельные единоличники от земли не отказываются, но и не сеют. На кулацко-зажиточные хозяйства нажима нет…» (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. 10, кор. 1, стр. 27).

Статистика. В районе еще 40% единоличников в 1931 году. Другой пример плохого отношения к колхозному труду: «Срыв поставок на 15 августа молока, яиц … Подгорное молоко - 35%, яйца – 17%…» «Многие идут в промышленность, бросая землю. На МТФ падеж телят: из 56 пало 20». (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. №47, кор. 4, стр. 181).

В 1929 году на территории села организовали МТС, точных данных в архиве я не нашла, какая техника там была первоначально, но Нина Андреевна Акулова помнит, что «МТС была бедная: сколько тракторов было, не помню, 3 автомобиля, сеялки, веялки, крупорушки. В хороших специалистах нуждалась МТС».

Статистика: на весь Ендовищенский район «в 1932 году – 65 тракторов, 48 – в МТС, в совхозах – 17 . Колхозов насчитывалось – 43». (ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. №47, кор. 4, стр. 181).

«МТС работают на 50% своей мощности. Непрерывные поломки машин, простои, рваческие отношения колхозов к МТС (подсобный прокатный пункт). Урожайность культур чрезвычайно низка. Секретарь РК ВКП(б)) Никитин»

(ГАОПИ Воронежской области. Фонд 110, оп. 1, ед. хр. 10, кор. 1, стр. 35).                                                             

На мой взгляд, эти данные своего рода пассивная, скрытая форма борьбы в селе против жесткой системы управления и организации труда в артелях: отсутствие экономической выгоды и заинтересованности в результатах труда. При такой системе управления нужно было находить «врагов народа», мешающих процветанию и становлению артелей, их находили на местах.

 

Суровые испытания

Ужесточались меры наказания к жителям села. Не повезло Даньшину Данилу Ивановичу быть раскулаченным и выселенным «на песочек под лес». Его ждало более суровое наказание.

На ул. Ленина живет Даньшина Татьяна Даниловна, 1928 года рождения, со своей дочерью Валей и внучкой Катей. Милая, добрая, словоохотливая женщина любезно согласилась рассказать мне и моей учительнице истории  о «годах окаянных» (1929-1938 гг.) и о судьбе своей семьи в этот период.

Приходили мы к ней на беседу много раз, утром. Это было время, когда кроме нее в доме никого не было. Она рассказала, что ее семья раньше жила на ул. Кирова, где находится сейчас ремонтная мастерская автомобилей. «Отец, Даньшин Данил Иванович, 1904 года рождения, мать, в девичестве – Акулова Марина Мироновна, 1905 года рождения, и четверо детей: старший брат – Алексей, 1924 г., Митрофан, 1926г., я, Татьяна, 1928г., и в 1929 году родилась сестра Евдокия. Жили неплохо по тем временам: нажили дом из красного кирпича, крытый железом, запомнилась возле дома высокая сосна, хотя сам домик был небольшой, низкий и вытянутый. Во дворе располагались амбар, сараи, погреб, сеялка, веялка, крупорушка. Нажили 2 лошади, 2 коровы, 50 овец. Земли вместе с приусадебным участком было около 10 га. Постоянных батраков не держали, но на уборку урожая нанимали людей. Сами трудились от зари до зари, как говорила мама. Все, что я сейчас рассказываю, с ее слов. Слава богу, она прожила много: 86 годов, умерла в 1991 году. Отец не захотел вступать в колхоз.

И однажды совершенно неожиданно в дом пришли «активисты» села, 3 человека, и незваные гости из Ендовищенского РИК, все имущество у нас отобрали, приказали собираться. Алексея (5 лет) и меня, Таню (1,5 годика), мать быстро отвела родителям, Даньшину Ивану Тарасовичу и Ефросинии Васильевне, 1885 года рождения, а Митрофана (3 годика) и месячную Евдокию, взяла с собой.

Родителей с детьми посадили на повозку и увезли на станцию Воронеж. Мы остались у дедушки с бабушкой, но через полгода раскулачили и их, дедушку репрессировали по ст. 58 п. 10. Выслали их из села  в Архангельскую область. Меня и Алешу забрала двоюродная тетка, Кузнецова Варвара Егоровна. Она работала в колхозе им. Молотова дояркой. Я жила у нее жила 4 года, брат Алексей скитался, где придется: жил под мостом в городе, ночевал по чердакам, подвалам. Придет иногда, поест у тети или у другой тети Лизы и убегает. Не каждый мог взять детей из раскулаченной семьи. Бытовало мнение: кто возьмет «кулацких детей», с ними то же будет (Плачет).

На железнодорожном вокзале родителей, брата и сестру погрузили в товарные «телячьи» вагоны и повезли в Котлас, путь был длинным.

В Котласе их погрузили на баржу, привезли в тайгу, разгрузили: кругом лес и только вверху узкая полоска неба. Ночевали сначала под открытым небом, пока не построили себе бараки под жилье. Людей привезли много: тысячи. Хотя приехали они на «троицу», но в лесу еще лежал снег, было холодно. Мужчины рубили толстые сосны, бабы обрубали ветки, мокрые по пояс, негде просушиться, обогреться. Митрошу и Евдокию кутали во все тряпки, какие были с собой, но они заболели корью еще в дороге. По приезду на место умерла Евдокия, Митроша (3 годика) еще помучился с месяц и тоже умер. Не представляю, как смогли пережить, как вынесли все это горе родители?!

Питались скудно: хлебушка давали «малюсенькую паюшку». Все время хотелось есть. «Бывало ночью встану, отщипну немножко хлебушка и сосу долго-долго», - вспоминала Марина Мироновна.

Сушили кору сосны, растирали ее и пекли пышки. Спали (уже в бараках) на нарах. Перины, подушки делали из листвы.

Через 4 года, в 1934 году, кто-то организовал побег. Было все равно: лучше смерть сразу, чем такая жизнь.

Ушло очень много людей из спец.поселения, особенно из Воронежского края. С каждым днем беглецов становилось все меньше. Кто умирал от болезни, голода, попадали под облаву, многие провалились в болото. Шли по течению реки Двины. «Бросишь палку в реку и идешь в основном ночами. Днем у какого-либо селения женщины затаивались от облавы, а мужчины заходили в села и нанимались на работу, чтобы добыть хоть какую-то еду, одежду или деньги. Добрых людей много встретили на пути, они помогали нам, чем могли.

Вышли из спецпоселения в апреле, а добрались в Подгорное в конце ноября 1934 года.

Воронежцев возвратилось совсем мало. С нами в село вернулась еще одна семья подгоренская, по подворью «Кулажихины». Дед Константин с женой и дочерью, Даньшиной Анной Константиновной. На сегодняшний день эта семья вся вымерла. Правда есть у них правнучка Люба, но она здесь не живет.

А перед моими родителями встал вопрос: куда идти? «Ни кола, ни двора». Отцов брат, Николай, не побоялся, взял нас к себе. Жили они на «горках», забрали туда Татьяну с Алешей, теснота невозможная».

Через 3 месяца кто-то донес на Даньшина Д.И., и его арестовали, судили за побег, дали еще 2 года.

Отбывал срок в Семилукской тюрьме строгого режима. «Нам не давали свидания с ним, не принимали передачи. 2 года о нем ничего не знали. Маму без документов не брали на работу, но потом все-таки взяли в город на завод «Вторчермет» рабочей. Бедная чуть свет вставала и шла пешком 7 км. до завода, а потом обратно». До войны транспорта из нашего села в город никакого не было. 14 км. на работу и с работы ходили ежедневно многие жители села. Но в доме Даньшиных появилась своя копейка.

Отец вернулся из тюрьмы в 1936 году. Нашли они квартиру на ул. 9 Января (небольшой домик) и жили в нем до войны. В 1937 году Марина Мироновна родила Ниночку, в 1941 году сестричку Раечку. Так,  потихоньку они преодолевали жизненные невзгоды и трудности.

Судьба младших детей Марины Мироновны и Данилы Ивановича, Нины и Раи, сложилась неважно. Нина умерла рано, мучилась больными почками. Рая ушла из жизни в 38 лет, оставив 2-х детей. Она работала в городе продавцом и вдруг начала слепнуть. Лечилась в 17 глазной больнице у лучшего врача Пустырникова. Он направил ее в Москву. Оказалось, что у Раи опухоль головного мозга, и она умерла на операционном столе.

Ранняя смерть последних детей – это, скорее всего результат частых стрессов. Организм Марины Мироновны был подорван раскулачиванием, смертью 2-х детей, разлукой с остальными детьми, голодом и  перенесенными лишениями. Удивительно, что эта мужественная женщина прожила 86 лет. Муж ее умер  в 1948 году.

Но так уж судьбе было угодно, что муки семьи Даньшиных не кончились: 22 июня началась война! Задумалась Татьяна Даниловна:

«Война, конечно, страшное время, но она поравняла нас всех, потому как до войны новая власть нас разделила на «любимчиков», «нелюдей, изгоев, ненужных государству».

Общее горе сблизило людей. До войны многие в селе жили с обидой и болью в душе: за что приняли такие мучения?! За добро, нажитое ценою большого труда и здоровья?! За то, что не знали отдыха ни дня, ни ночи. Себя кормили, да и страну тоже».

Бомбить Воронеж фашисты начали летом 1942 года. Бомбежка была страшная, запомнила Татьяна Даниловна, как бежали люди из Воронежа и кричали: «Война!» Из-за Дона через село шли эвакуированные, фронт приближался. И вскоре, 7 июля, нагрянули немцы на мотоциклах. Их ждали со стороны Москвы. Много сил отдали воронежцы и подгоренцы на рытье окопов у хутора Ветряк, а немец вошел в село со стороны Семилук. Жители, кто остался, попрятались в погреба. Бои за село были страшными, оно 7 раз переходило из рук в руки. Наши войска расположились в р-не Задонского шоссе в блиндажах. Когда в очередной раз село отбили, оставшихся жителей начали эвакуировать. Семья Татьяны Даниловны решила: «Пойдем в лес, в район СХИ, остановимся у с. Рыбачино в Кочергиновом саду у наших военных». Некоторые бабы устроились на работу, на кухню, а детвора, вечно голодная, ходила среди военных, побиралась: «Дай хлебушка». Солдаты отдавали детям последнее: кусочек хлеба, сухарик, кусочек сахара.

«Жили мы в пустых блиндажах. 25 января 1943 года наши освободили г. Воронеж. Мы вернулись в Подгорное. Страшно было на него смотреть: все разрушено, кое-где торчали печки, трубы или висели стены от домов.

Практически все население жило в погребах, а наш погреб был разрушен, поэтому мы устроились в блиндаже на ул. 9 Января, где сейчас строят церковь». Брата Алексея с заводом №18 эвакуировали через Усмань в Сибирь. Там он попытался сбежать, но его поймали, и в 1942 г. отправили на фронт в Брянские леса. Через 3 месяца (плачет: когда кулачили, никому не нужен был, а тут вспомнили о нем) они получили похоронку. Отец не был на фронте, у него один глаз не видел совсем, а другой видел слабо. После войны он устроился на хлебозавод в г. Воронеж, а Татьяна Даниловна в 1944 году пошла восстанавливать колхоз. За семенным фондом ходили на элеватор в п. Латное Семилукского р-на. Дорога была страшная через пойму реки Дон. Шли по одной дорожке, кругом все заминировано и лежали, как снопы, раздувшиеся трупы немцев и наших. Весной, когда разлился Дон, вода все смыла.

«Бабы и мы, 16-летние девчонки, а кто и постарше, на себе таскали просо и рожь». До 1947 года работала Татьяна в полеводческой бригаде, была звеньевой. Сажали на лугах капусту, морковь, огурцы, картошку под лопату.

Как звеньевая ходила утром по домам, созывала в поле баб, мужиков, некоторым их них нечего было обуть, одеть, не в чем идти на работу. В 1947 году вышла замуж, родила 3-х дочерей: Любу, Валю, Надежду. Изредка ходила на работу в садоводческую бригаду, а 1953 году, когда дети подросли, ушла на работу в город в 7-ю инфекционную больницу, где и проработала до 60 лет, с 1988 года – на пенсии, помогает дочери и внучке по хозяйству.

 

Без вины виноватые

Судьба же ее двоюродной сестры, Анны Петровны, сложилась еще трагичнее.

Анна Петровна, по мужу Бойченко, родилась в 1920 году в с. Подгорное.

Отец, Акулов Петр Миронович, 1901 года рождения, мать – Пелагея Уваровна, 1901 года рождения – родом из крестьян, занимались с/хозяйством так же как и дедушка с бабушкой, Мирон Васильевич и Пелагея Ивановна. Семья имела 2 коровы, лошадь, 10 коз, 10 кур, телка, телегу. У Петра  Мироновича и Пелагеи Уваровны было 3-е детей: Анна, 1920 года рождения,  Мария, 1924 года рождения и  Иван с 1926 г.  Жили они все вместе в маленьком доме. С соседями жили и живут дружно по сей день. Воспитанием детей занималась в основном мать, она же вела хозяйство по дому.

Пелагея Уваровна была доброй и хорошей мамой, но рано ушла из жизни: в 1926 году, поэтому воспитывали детей отец, бабушка Пелагея Ивановна и дедушка Мирон Васильевич.

«Нас все жалели, но как не хватало нам материнского тепла и ласки», - вспоминает Анна Петровна. Семья была верующая, в доме висело много икон, по праздникам читали «Библию» или книги вслух.

В 1931 году после долгих раздумий семья вступила в колхоз «13 лет РККА». В колхоз отдали весь скот, который имели, а также сбрую, телегу, зерно.

Петр Миронович работал бригадиром в колхозе, дедушка, Мирон Васильевич, развозил воду по дворам. Но спастись от высылки из села им не удалось, Анне Петровне в 1933 году было 13 лет, сестре Маше – 9 лет, брату Ивану – 7 лет.

«Однажды зимой к нам пришли какие-то люди (мужчины), выгнали нас из дома. Взять с собой ничего не разрешили, только то, во что одевались зимой: старые овечьи шубки, да  истоптанные валенки.

Бабушка в то время тяжело болела. Ее вынесли из дома и положили на снег, а мы, дети, сели около нее и плакали. У бабушки тоже полились слезы, и она запричитала, как по покойнику, не понимая, за что с нами так обходятся. Вокруг собрались люди и молча смотрели на все происходившее. Но бабушку все-таки кто-то из них забрал в дом. После этого нас на лошадях повезли на ст. Латное, собирали всех привезенных в сарае. Затем повезли к поезду. Везли в вагонах, в которых возили телят. Сколько лет прошло, а забыть это невозможно (плачет). В вагоне находились мужчины, женщины и дети. На улице стояла зима, в вагонах было очень холодно, народу было много. На полках, где спали, была постелена тонкая дорожка, а ткань, которая занавешивала полки, вся во льду от замерзающего пара. Туалет находился в вагоне, его завешивали тряпками. В дыру ничего не стекало, т.к. она замерзла. Все текло в вагон. Пробить ее не разрешала охрана. Кормили только детей: давали 200 г. мерзлого хлеба и стакан воды. Если кто-то из взрослых стучал в дверь и просил чего-нибудь, то их выводили, и они больше не возвращались. Думаю, их расстреливали. В дороге очень много людей умирало, особенно детей». Задумалась… «Да не приведи, господи, что пришлось моей семье испытать в жизни. Самое страшное время пришлось на мою молодость. Ссылка перевернула всю мою жизнь».

Действительно, ужасным «переворотом» стала для Анны Петровны и ее семьи высылка, отрыв от родного дома в чужие, далекие края. Страх, холод, голод тяжело перенести взрослому человеку, а тут дети, да двое 75-летних стариков. Наверное, не случайно Анна Петровна помнит все до сих пор.

А я все думаю, не могу понять, за что же эту семью выслали в Карелию; ведь они вступили в колхоз добровольно и все имущество отдали в колхоз?! Может, это был просто произвол местных властей?! Или месть одного из руководящих работников на месте?!

Ведь на руководящие посты брали из бывших батраков, поденщиков, бедноты. Возможно, они вспомнили старые обиды? А может быть, надо было местным властям выполнить очередное постановление РК ВКП(б) по выселению?! Или за то, что семья колхозников была верующей и не сняла иконы со стен? Просматриваю архивные документы. Скорее всего, под высылку семья Анны Петровны попала на основании Резолюции, утвержденной VII Райпартконференцией от 12.01.1932 года, где на странице 11 (п. 3) архивного фонда 110, оп. 1, ед. хр. №20, кор. 2 в докладе о состоянии работы Ендовищенского Райкома ВКП(б) нахожу:

«Наряду с положительными моментами, Конференция отмечает ряд крупных недочетов. …Имела место наличие среди отдельных колхозников кулацко-рваческое потребительское настроение, вследствие засоренности чуждыми элементами (кулаками) отдельных колхозов (Подгорное)».

И, на странице 12, Конференция предлагает: «Райкому, ячейкам, организациям принять решительные меры в организационно-хозяйственном   укреплении колхозов через … немедленные очистки от чуждых элементов (кулаков), от всего этого зависит успех хозяйственного и политического их роста».

Все совпадает, именно зимой 1932 года высылают эту семью на Север. Треугольник с. Подгорное обязан выполнить решение VII Партконференции и отослать об этом в РК ВКП(б) докладную. Вот так, одним росчерком пера решена была судьба этой семьи, где находилось 3-е несовершеннолетних детей. «Ехали долго, иногда поезд останавливался и стоял часами, выходить не разрешали, хотелось пить, и негде было купить еды. На ст. Званга, (где это не знаю) нас повели в баню. В тазы налили керосин,  и мы мыли голову от вшей, вещи отдали в прожарку. А после бани нас загнали в мерзлые вагоны.

После этого заболела бабушка воспалением легких, потому что отдала свое пальто нам, детям. Заболела в дороге сестра Маша – 9 лет, она вся горела. По приезду в Карелию умер дедушка, через несколько месяцев – бабушка. Им было по 75 лет».

Жизнь изгоев

«Поселили нас в поселке Медвежегорске. Жили, пока не построили себе бараки, в палатках на снегу, а позже нас перевели в бараки. Сестра Маша все болела и через несколько дней умерла. Даже похоронить ее по-человечески не смогли: просто обложили камнями…и осталась я с папой и братом Иваном (7 лет). В ссылке жила отдельно от отца и брата, в женском бараке.

Отец, Петр Миронович, работал на лесоразработках, потом его перевели на лесопилку.

На лесоразработках в Медвежегорске рабочие жили в бараках по 30 человек в комнате, получали буханку хлеба в день, немного сахара и масла. Полное бесправие».

Оказалось, что и Аня тоже работала, ходила с подростками крыть крыши, где строились бараки. Работала до обеда, а потом ходила в школу.

«Кормили нас похлебкой из мерзлой свеклы 500 гр. и 200 гр. хлеба. Еще надо было съездить 2 или 3 раза в день на лесопилку за отходами, чтобы протопить в бараке. Вскоре люди стали болеть цингой  и нам ввели  в «рацион» пророщенную рожь и клюкву. Весной и летом было легче: можно было найти ягоды, грибы». В ссылке, в городе Медвежегорске, они пробыли все 7 лет. Правда, в 1935 году, когда Ане исполнилось 15 лет, она решила сбежать в с. Подгорное. По дороге к поезду натерпелась страху: натолкнулась на охрану с собаками, присела за куст и дрожала так, что зубы стучали «Ведь, если собака меня учует, мне конец. Но она на мое счастье пробежала мимо. Я добралась в село». Добрые люди (не сказала кто) приютили ее. У них она подрабатывала няней, подзаработала денег и поехала за братом. Только перед войной, где-то в 1940 году, всё их поселение распустили по домам. Они вернулись в родное село Подгорное. Анна с отцом утроились работать на завод «Электросигнал». Никто не спрашивал их: кто и откуда.

Когда началась война, отца забрали в стройбат в Новороссийск. Брата по повестке вызвали в г. Семилуки. Он очень обрадовался, что пойдет служить в армию, а потом его возьмут на фронт.

«Я поехала вместе с ним, пробыли там 3 дня, но брата не взяли, сказали в военкомате, что еще мал (в 1942 году ему было 16 лет) и что не подходит по росту. Он очень переживал и даже заплакал, что его не взяли служить. 7 дней немец был на территории села, и вскоре оно было стерто с лица земли. Здесь были страшные бои, а мы с братом и дальними родственниками выживали в погребе, где находилось нас 12 человек… Судьба брата сложилась неплохо. Он окончил после войны институт и работал юристом. Сейчас живет в Москве, ему 79 лет, пенсионер. Папа погиб на войне.

Страшно подумать и представить, какую я прожила тяжелую жизнь. Единственная у меня радость  от жизни – это дети, внуки и правнуки. И я всей душой хочу, чтобы их доля была лучше».

После таких воспоминаний на душе тяжело. До этого мне казалось, что все это было где-то далеко, и с моим селом, семьей никак не связано. Но теперь я понимаю, что пережили близкие мне люди, мои односельчане, понимаю, что по всем «закоулочкам» моей Родины в 1929-1945 гг. шел целенаправленный процесс уничтожения тех, кто отказался «организовываться» или вышел из колхоза.

Их либо подвергали открытым репрессиям, либо «давили» налогами. И всю бестолковость, неорганизованность колхозной жизни, при которой отсутствовал главный стимулирующий рычаг – экономический интерес работника, объясняли происками врагов. Весной 1935 г. Воронежская область за большие успехи в развитии с/хозяйства, промышленности была награждена Орденом Ленина. Мне только сейчас стало ясно, какой ценой были заработаны эти фанфары.

Без вины виноватыми оказались те, кто поднял, организовал с/хозяйство после страшных лет гражданской войны, кто накормил народ и обеспечил в 1925-29 гг. экспорт зерна и ввоз импортной техники, так необходимой для индустриализации страны.

Репрессии, насильственная коллективизация подорвали производительные силы с/хозяйства: за 1929-32 гг. поголовье скота и лошадей сократилось на 1/3, свиней и овец – более чем в 2 раза. От голода, нехватки продовольствия погибли млн. раскулаченных. Деревня голодала в 1932-33 гг. Крестьян разучили любить землю. Аграрный сектор превратился в составную часть директивной экономики.

Подгоренцы во всей трагической полноте испытали на себе жестокость «окаянных лет». Работа по пересмотру архивных судебных дел продолжается, и надо отметить в этом огромную роль членов общества «Мемориал».

 

Ещё не трагедия, но уже позор!

(Село Подгорное сегодня)

Уничтожение лучшего работника, хозяина на селе происходило в 30-е годы, но страшно то, что моё село Подгорное сегодня переживает вновь «черный передел».

373 колхозника ЗАО «Подгорное» при реорганизации пригородного колхоза должны были по закону получить по 4 га земли и акции на с/технику, поголовье скота, фермы и т.д. Но власти их обманули: обанкротили хозяйство. Идёт бесконтрольная распродажа ЗАО по частям.

Колхозники (многие из тех же семей, раскулаченных и репрессированных) судятся за свои наделы. Дошло дело до Генпрокуратуры, но отсудить «своё» не могут. Пробовала добиться прав на землю и сельская интеллигенция, но также потерпела «фиаско». Суд длится уже почти 15 лет. За это время многие земли колхозников изъяты из севооборота и на них, как грибы, выросли прекрасные замки для тех, кто «управляет» и «судит» моих односельчан. А потому на мой вопрос: во что верят они сейчас, дважды раскулаченные отвечают: «Никому и ни во что».

Потеряна в моем селе перспектива, инициатива. Людей лишили веры, мысли.

Радует меня одно: люди не сдаются, продолжают борьбу за свою землю, не однажды политую кровью. Односельчанам хочется верить, что кто-то в XXI веке в нашей стране поможет им добиться справедливости. А я верю, что так и будет.