11.09.2006 | Нешкольная история

Что было, то было…

Судьба моего деда, не сломленного войной. Работа восьмиклассницы Кристины Омелькович.

Автор 
Кристина Омелькович, на момент написания работы ученица 8 класса школы №15 г. Ухта, Республики Коми.                        Данная работа вышла в финальный тур VII Всероссийского конкурса Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век".                                        Научный руководитель - Е.А.Долонина.

Ещё 9 мая 2005 года я не думала, что когда-нибудь появится эта работа. На день Победы дедушка как всегда вышел на улицу, стоял на обочине дороги и, глядя на небольшую колонну ветеранов войны, тихо плакал. Плачет дед всегда, когда по телевизору идут передачи о войне.

Но ни разу почему-то я не связывала войну с дедушкой. Война – это что-то далёкое. А дед – он всегда рядом.

В начале июня дед получил письмо от своего младшего брата Ивана, в котором тот прислал заметку из газеты, где было написано об их семье. Заметку мы прочитали все вместе. Я онемела. Не думала, что в жизни деда было всё, что там описано. Корреспондент писала заметку со слов Ивана, который в годы войны был совсем маленьким мальчиком. А деду моему в то время было 12 лет, значит, помнить он войну должен лучше. Тогда и появилась идея расспросить деда. Сначала я слушала какие-то отрывки воспоминаний. Дед не хотел рассказывать. Тогда в дело вмешалась мама и подключила моего учителя истории и свою подругу Елену Аркадьевну Долонину. Важно было деда разговорить, а Елена Аркадьевна это умеет, ведь она не первый год с ребятами обходит ветеранов, собирая их воспоминания. Первое время дед уходил от всяких бесед, но, видя нашу настойчивость, сдался. Начались наши посиделки, когда мы слушали, а дед говорил. Потом мы встречались без него, чтобы записать всё, что слышали. Потом начали изучать его альбомы. И только потом я осмелела и стала задавать ему вопросы.

Деду сейчас 74 года, а он полон сил и очень любит жизнь. Я бы хотела быть на него похожей. У него золотые руки и покладистый характер. Я, как и он не могу долго сидеть на одном месте, мне нравится движение, активный образ жизни. Но только сейчас я поняла, почему дед не боится никаких трудностей, почему всегда готов помочь тем, кто нуждается в поддержке. Потому что ему пришлось хлебнуть столько горя, потому что он оказался стойким, выносливым перед жизненными испытаниями, потому что не озлобили его никакие тюрьмы и лагеря, потому что человек всегда должен оставаться человеком.

Все тяготы военной и послевоенной жизни Николай Степанович Омелькович знает не понаслышке. Всё это прошло через его жизнь, всё испытал он на себе.

Жизнь была сурова к нему. После смерти родителей пришлось выживать без поддержки близких. Пусть на этом пути допустил он ошибки. Тем более, когда взрослеть приходится в таких условиях в неполные 12 лет. Дедушка стесняется вспоминать прошлое, но, слушая его рассказы, я не вижу его вины в том, что ему пришлось пройти через тюрьму и лагерь.

Не случайно существует поговорка: «От тюрьмы, да от сумы не зарекайся». Никто не хотел себе такого, но жизнь – штука сложная и в ней может случиться всякое. Тяжело об этом писать, но мне хочется, чтобы дед знал – рядом с ним те, кто понимает и не винит его ни в чём. Это история нашей семьи. И поэтому я пишу эту работу. Не хочу, чтобы подобное когда-нибудь с кем-нибудь повторилось.

                                                                      ***

Семья Омелькович проживала в селе Вулько Пинского района, что в Брестской области. До 1939 года жили «под Польшей». В селе имелось более ста жилых домов, церковь, школа, клуб в небольшой избе. Рядом протекала река Ясельда. Дедушка родился в селе Вулька 17 декабря 1931 года. По рассказу деда, он рос в небольшой, дружной и трудолюбивой семье. Из пяти детей был четвёртым ребёнком. Маму звали Ефросинья Леонтьевна, а отца Степан Павлович. Когда они родились – не помнит. Степан Павлович покорил он свою будущую жену, когда пришёл в село после первой мировой войны с наградами – четырьмя Георгиевскими крестами. У матери в этом же селе жили ещё две сестры с семьями и брат. Родственники отца ещё до Великой Отечественной войны эмигрировали в Америку, где и живут до сих пор. Но связь с ними утеряна.

Детей было пятеро: четыре сына: Григорий (1922 г.р.), Павел (1926 г.р.), Коля (1931 г.р.), Ваня (1936 г.р.) и сестра Мария (1925 г. р.). Дети были приучены никогда не давать себя в обиду и стоять один за другого. Не боялись никакой работы. Семья была зажиточная. Большое подворье, хозяйство, земельный надел и восемнадцать гектаров, 5 лошадей, 8 коров, 30 баранов, овцы и прочая живность. Никогда ни к кому семья не обращалась за помощью, ни разу не нанимали батраков. Из одежды было всё необходимое. У каждого ребёнка были и сапоги, и ботинки. Только летом не было нужды носить обувь, обходились без неё. Семья никогда ни в чём не нуждалась. Всё можно было заработать своим трудом. В еде не было разносолов. Придерживались однообразия: варёная картошка, молоко, капуста. То есть, ели всё, что выращивали на огороде. Всё было своё: сало, мясо, масло, хлеб, овощи. Я спросила: «А конфеты ели?» Дед ответил: «Когда отец ездил на базар в город продавать свой товар, то привозил много вкусного: калачи, конфеты, петушки на палочке. Детям всё было в радость». Тогда была такая система: каждая семья копила деньги. Ведь они были нужны для обучения детей. Старший брат Григорий имел высшее образование. Для его обучения семье пришлось продать корову. А на подходе был второй мальчик – Павел. Так что шиковать не приходилось. И всё равно жили хорошо. Село было тоже зажиточным. Хотя лето половина села ходила в лаптях. Да и колина семья обувала лапти на сенокос и на жатву, чтобы зерновые остяки не кололи.

Коля в 7 лет пошёл в школу. Учил польский и белорусский языки. Он до сих пор рассказывает молитвы на польском языке, знает детские стишки. Писали в тетрадках перьевыми ручками. В школе давали завтрак. Это был кусочек хлеба и стакан кофе или какао. Школа была деревянная. В классах были столы и деревянные скамейки. На стене висела доска, на которой писал учитель.

1939 году Советские войска заняли западную Белоруссию. Собрали сельчан в клуб и объявили: «Мы ваши освободители от польского ига!». Коля продолжал ходить в школу. Только теперь учил русский и белорусский языки.

Колин брат Гриша работал с 1939 года в городе Пинск на хорошей должности, в райкоме партии. Домой приезжал редко, а когда приезжал на машине, то пол деревни ребятишек, в том числе и Коля, бегали следом посмотреть на такое чудо без лошади.

В 1940-м году привёз Гриша радиоприёмник. Большой ящик, аккумуляторы. Большие коробки. Протянули антенну на крышу дома, и ящик ожил. Всё село собралось у дома Омельковичей поглазеть и послушать такую диковинку. Дом был большой, просторный. Тогда же не было электричества, в их деревне сидели при керосиновой лампе. Каждый вечер у дома собирались подруги сестры Коли – Марии. Песни, пляски под гармошку до позднего вечера. Зимой были заняты ткацким станком. Изо льна, выращенного летом, делали нитки, потом ткали и получали полотно, из которого в дальнейшем шили одежду. В то время вся деревня ходила в самотканном. В том числе и дедушкина семья. Колхозов до войны не было, так что хозяйство уцелело. Платили налоги, но при польской власти тоже были налоги. Как-то выкручивались.

                                                                      ***

22 июня 1941 года. Раннее утро. Грохот, танки, машины, мотоциклы, самолёты, артиллерия. Всё запомнилось Коле именно так. Всего много. Всё непонятное, никогда не виданное. И всё двигалось на восток. Недалеко от села проходило шоссе Брест-Пинск. До западной границы было всего 200 км. В 8 утра этого же дня в деревню вошли фашисты. Шли без боя. Сельчан собрали в ту же избу-клуб. Назначили старосту из добровольцев и создали участок, появились полицаи из тех, кто был против советской власти. Просили у населения яйца, которые складывали в пилотку, молоко. И так день за днём новая власть начала наводить порядок.

У селян забрали лошадей, свиней для немецкой армии. Убили сразу евреев, коммунистов. Под эти жернова попал позднее Колин брат Гриша, расстрелянный как коммунист. Мало успел он поработать в группе сопротивления, куда его включили для борьбы в тылу врага. В группе оказался предатель. Группу арестовали и после пыток уничтожили. Где его расстреляли фашисты, где могила – неизвестно.

В партизанский отряд, как окажется позднее, попал и средний брат Коли Павел, до войны учившийся в Пинске в ремесленном училище (потом Павел уйдёт в Красную Армию, пройдёт всю войну, получит много наград, будет ранен однажды, лишится почки и трёх рёбер).

Староста и полицаи старались отработать у фашистов свой хлеб. Доносили всё, что где услышат, из каких семей ушли в партизаны. Маленький Ванька однажды увидел расправу с мужчиной, которого подозревали в связях с партизанами. Ему кричали: «Ты –раб!» и нещадно били. Доволокли его до бугра на обочине дороги и расстреляли. А Пинский район бурлил во всю, партизаны не давали покоя фашистам. А те начали забирать молодёжь в Германию. В список тех, кого увозили, попала и Колина сестра Мария.

Судьба Марии похожа на судьбу многих «остовцев». Где жила сестра в Германии, Коля не знает. Но домой она вернулась после победы над фашистами вся больная. Ещё в Германии она сошлась с парнем из своей деревни, которого тоже угнали. Там родилась у них дочь. Вместе и вернулись они на Родину. Прожила она недолго, успев родить ещё трёх дочерей. Переехали они жить они на остров Валаам, подальше от страшных воспоминаний. Там и умерла Мария в 1967 году, оставив дочек на мужа. На фотографии 1958 года Мария Степановна сидит в инвалидном кресле, а рядом с ней три дочери. Четвёртая дочь в то время уже училась в Ленинграде.

После отправки Марии в Германию дома остались Степан Павлович, Ефросинья Леонтьевна, Коля и младший брат Ваня. Наступил 1942 год. Весной, в конце апреля, день был солнечный. Мимо колиного дома проехали несколько грузовых машин с немецкими солдатами и полицейскими. Мать Коли как почувствовала беду. Малого Ваньку увела к своей сестре, которая жила за несколько домов в этой же деревне, чтобы побыл там, пока немцы не уедут. Ефросинья даже попрощалась. Вернулась домой, собрала узелок с нитками и отправила Колю к своему брату. Это был предлог отправить его из дома. Дядя жил в другом конце села. Идёт пацан босой, земля тёплая, прогрелась под весенним солнцем. Бежит вприпрыжку.

Не доходя до дядиного дома, увидел Коля страшную картину. На улице лежал убитые взрослые и дети. Среди детей – его друзья по играм. Дома их полыхают. Подожгли уже школу и церковь.

Коля бросил нитки и побежал к дому. Уже издалека увидел языки пламени над ним. Испугался. К дому подходить не стал, спрятался в кустах и оттуда стал наблюдать. Дом стоял на выезде из села. И увидел Коля то, что не забудет уже никогда в жизни. Незадолго до того дня к отцу подошёл сосед и шепнул, что видел у полицаев список сельчан. В нём напротив фамилии Омелькович стоял крест. «Будь осторожен!». Отец не испугался: «Да что они мне сделают?» Вспомнил об этом Коля, когда увидел телегу отца, гружённую навозом, который отец вёз на огород. Посадил в телегу младшего сына, удравшего от тётки. И вдруг - выстрел. Отец ничком упал в телегу. Ванька, перепугавшись, вскочил из телеги и побежал к лесу, метров 800 от дороги. Снова выстрел (стрелял полицай), мальчик упал. «Добить щенка», - сразу предложил другой полицай. «Сам сдохнет, ворон накормит», - ответил стрелок. Всё это слышал Коля, сжавшись и не отрываясь, глядя туда, куда упал брат.

Когда полицаи отошли, Коля бросился к Ване, поднял его. Оказалось, ранен братишка в плечо. Помог доползти до леса, снял с него рубаху, как мог, перевязал плечо. Ещё у Коли был платок, в который мать завернула нитки. Перетянул руку, а кровь всё сочится. Оглянулся и увидел, что полицаи вытащили из телеги отца, поволокли его за руку к дому.

А во дворе уже голосила мать. Скот выгоняли на улицу, вынесли, что получше из вещей. Амбар, молотилка, веялка – всё горело. Что происходило в доме узнал Коля позднее, когда побежал за мамой, чтобы та перевязала Ванину рану. Тело отца полицаи втащили во двор. Ударили мать по голове прикладом. Когда она упала, бросили на неё тело мужа крестом и подожгли. Дом сгорел дотла вместе с хозяевами. Когда расправа закончилась и немцы уехали, вся родня собралась на пепелище. Там, где был дровенник пустой (за зиму дрова истопили), лежали останки отца и матери. Обгорели так, что узнали только по металлической пуговице на кофте матери.

Стали гадать, как похоронить останки. Гроба нет. Собрали кости, заложили в бочку, в ней и похоронили прямо возле сожжённого дома.

Переживали, что мальчишек не видно. А те в лесу отсиживались. Всего убили в тот день полицаи и фашисты около 50 человек. Лежать бы среди мёртвых и мальчишкам, если бы не мамино предчувствие беды, спасла она своих детей. Как стемнело, потащил Коля брата через лес к родственникам матери в маленькую деревню. В избу пустить мальчиков побоялись. Ну, как нагрянут полицаи! Разрешили им заночевать в камышовом шалаше на лугу. Там и рану промыли, перевязали чистой тряпочкой. Измученный шестилетний мальчонка, укрытый рядном, заснул быстро, несмотря на боль. А Коля побежал домой. Видел, как поп отпел тела дорогих родителей, как закопали бочку с останками на обочине дороги, как поставили крестик над могилой. Вернулся Коля к брату, а самому страшно. Вылез из шалашика, побежал к тёткиному дому, залез через окно и заплакал.

С этого дня началась бродячая жизнь братьев. Переходили они от одних родственников к другим. Нигде их особо не привечали, боялись наказания. Кончились их мучения только осенью.

Друг Степана Павловича, ксёндз, попросил всех, кто увидит оставшихся в живых детей, направить их в костёл села Городище. Детей помыли, накормили, дали выспаться в кровати, одели.

Но вместе пробыли они всего неделю. Колю, ксёндз пристроил у епископа в Пинске. Ваню устроили в больницу на операцию, так как с рукой было совсем плохо. Но операция прошла неудачно. Рука плохо поднимается до сих пор. Ваня, хоть и мал был, запомнил, что лежали рядом с ним в палате два немца, знавшие польский язык, и полицай. Немцы полюбили шустрого мальчика, а полицай всё к нему присматривался, да потом куда-то внезапно исчез. Немцы заставляли Ваню разрабатывать руку. Если бы не эти упражнения, быть ему калекой. После госпиталя вернулся Ваня к ксёндзу. Ходил в польскую школу при монастыре. Одежда на нём была видавшая виды. Женщины из жалости отдавали ребёнку одежду своих мужей. Голодал. Пас коров за кусок хлеба, просил милостыню и мечтал о встрече с братьями. О том, что братья спаслись, узнал живой ещё тогда Григорий. Через верных людей предупредил он Ваню, что вывезет его на большую землю. Указал, куда надо подойти.

Ваня, никому ничего не сказав, убежал к месту встречи. Ваня залез в кусты, ждал-ждал, да и заснул. И пропустил встречу с братом. Когда поутру проснулся и поднял глаза, увидел прямо над собой чьи-то сапоги. Оказалось, что ночью партизаны поймали полицая, следившего за поляной, и повесили его на дереве. Перепугавшийся пацан бежал с поляны без оглядки. Больше никто за ним не приходил.

Впоследствии костёл был разрушен, ксёндз бежал. В советское время, вернувшись на родину, был отправлен в лагерь, где и умер. А Иван попал после освобождения Пинска в детский дом. Потом из детского дома за кражи перевели его в спец. детдом имени Калинина в городе Сталин. Там получил образование. Там после долгой разлуки встретился с братом Павлом, приехавшим его навестить.

Павел не смог забрать брата к себе, потому что сам был тогда не устроен, только демобилизовался. А потом Иван, выйдя из детского дома, сам захотел самостоятельной жизни. В детдоме разглядели воспитатели у мальчика таланты: он, имея музыкальный слух, научился играть на трубе. Ещё замечательно рисовал, стал писать стихи. Ваню уважали за справедливость, требовательность. После детдома закрутила жизнь Ивана. Нигде не задерживался он больше двух – трёх лет. Искал работу поинтереснее, людей получше. Как сам признавался потом, искал своё детство, ласковый мамины руки, заботу родных, любовь отца, и при этом уезжал всё дальше от Пинских болот. Учился на горного мастера, работал обжигательщиком в гипсовом цехе, машинистом паровых котлов, слесарем, мастером каменного карьера, автокарщиком. Занесло в Казахстан, где он учился в училище механизации на тракториста – машиниста широкого профиля. По комсомольским путёвкам работал на строительстве «Казмедьстроя» и на закрытом предприятии, на Дальнем Востоке. Несколько раз приезжал к Николаю, когда тот осел на Яреге. Но не остался с ним, уехал искать своё счастье дальше. И всё равно в дневнике, который вёл всё это время, писал: «Я пол - России исходил, но цели не добился». В 1973 году приехал в Кондопогу, там женился на чудесной женщине Людмиле Степановне. Уже больше тридцати лет они вместе, воспитали четверых детей, занимаются внуками. На свою родину Иван заехал уже в зрелом возрасте. Постоял у могилы родителей, которую сберегли односельчане, был на месте, где его ранил полицай, прошёл по тем местам, где скрывались они с Костей.

Колина судьба сложилась иначе. Сначала ксёндз из Пинска, взявший Колю к себе, заботился о мальчике. Его прилично одевали. Как потом узнает Коля, это были вещи, оставшиеся от еврейских детей, которых расстреляли фашисты. Коля ходил в польскую школу, помогал ксёндзу и монашкам в свободное время. А времени было много. Хватало ещё и побегать по улицам занятого фашистами города, поиграть с ребятами. Играли, конечно, в войну. Собирали оставшиеся после боёв патроны. Нашли пистолет, который Коля долго носил с собой. Баловались с найденными гранатами, бросая их в костер. Однажды во время такого баловства был ранен его товарищ по играм. Частенько приставали к немцам с просьбой: «дай бон-бон!». Немцы были всякие. Некоторые дружелюбно относились к мальчикам, некоторые гнали их пинками от себя.

Летом 1944 года город освободили советские войска. Перед штурмом город бомбили, обстреливали из зениток всю ночь. Видел и запомнил Коля ещё один страшный эпизод войны. Когда начался обстрел, он сидел у окна на втором этаже дома. Из дома напротив, испугавшись разрыва снарядов, выбежали отец с маленькой дочерью и побежали вдоль улицы. Мать выскочила на крыльцо на несколько секунд позднее. Раздался взрыв. На месте, где только что бежали отец и ребёнок, осталась глубокая воронка. Произошло это всё на глазах у матери. Коля так и не вышел в ту ночь на улицу. От взрывов осыпался потолок, но на улице, как ему казалось, было опаснее. В суматохе ксёндз бежал в Польшу. Фашистов он ненавидел, но и советскую власть не жаловал. Коля с ним не пошёл.

                                                                      ***

Когда брат Павел узнал, что братья живы, написал знакомым чтобы их разыскали и не оставили без присмотра, хотя бы передали в детский дом до конца войны. Ваньку нашли быстро. А Коля долго жил с приятелем на вокзале пол кучей старого железа. Кормились они у солдат, выпрашивая кашу и хлеб, играли с солдатами в карты. Как–то утром вытащили их багром из-под кучи металлолома работники детприёмника. Приятелю удалось вырваться и сбежать. А Колю отправили в детприемник. Одежду с него там сразу сняли и сожгли, завшивел. Волосы на голове отстригли, голову смазали йодом. Дали майку и трусы – вот и вся одежда.

Три дня проходил Коля среди таких же, как он лысых детей, которых было не меньше сотни. Постоянно вспыхивали драки. С виновных воспитатели снимали трусы. Коля хоть и мал был ростом, но в обиду себя не давал, дрался насмерть. Вот и ходил без трусов, завязывая длинную майку между ног.

Надоело ему такое унижение, и удрал он в родную деревню. Бегал то к дяде, то к тёте. Да не один. Вместе с ним сбежал из приёмника еврейский мальчик Перец.

Побегали недолго. Снова поймали их и отправили на этот раз в другой детприёмник. Это был совершенно пустой детский дом с огромной столовой залой. В столовой свободно уместились 10 громоздких столов. Сидели на скамейках. Народу было много (мальчики от 8 до 13 лет). Детей сразу накормили, дали по куску хлеба и чай с молоком. В обед кормили пшённым супом. В соседнем саду дети объели с деревьев все яблоки ещё зелёные, так хотелось есть. И тут по дому разнёсся слух, что на путях станции стоит состав из Германии с патокой.(когда дед рассказывал об этом, я поняла, что патока похожа на сироп и на мёд, главное – тягучая и сладкая. ) Днём солнце нагревало ёмкости, и через маленькие щели патока начинала капать. Под вагонами наливались маленькие лужицы прямо на насыпи. Дети стали бегать туда и подлизывать эту вкусноту. Перелезали через забор, выжидали. Охрана гоняла их. Было два часовых с обеих сторон.

Когда часовые расходились, дети ныряли под вагон, губами прикладывались к сладким лужицам.

Вылизал из одной ямки, затем из другой. И так до появления часовых. Не каждый мог вовремя остановиться. Когда на промысел пошёл Коля с приятелем, то приятель так замешкался, что получил страшный пинок от охранника под зад. Наверное, сломал охранник ему копчик, так как сам паренёк идти не смог, и Коля потащил его в приёмник на себе. Сам Коля несколько раз падал, ободрал в кровь колени. Больше на станцию они не ходили. Жилось в приёмнике как в тюрьме. Постели были без белья: матрас и одеяло. Снова начались драки и издевательства сильных над теми, кто послабее. Особенно изощрялись ночью. То привяжут к кровати, то вставят между пальцами ног горящую спичку. И Коля снова пустился в бега. Причём перед побегом с него за нарушение дисциплины как водится, сняли трусы. Но это не остановило решительного парня. Он снял бельё, которое сохло на верёвке, и – на вокзал. Доехал до Пинска, оттуда в Гомель на крыше поезда.

Бродил по Гомелю, встречал друзей. Продолжалось это до осени. Потом его снова выловили и отправили в ФЗО в Гомеле. Правда, по возрасту и комплекции не подходил, мал был, но деваться было некуда, взяли, сирота ведь. Учился на столяра. Очень старался. Несмотря на маленький рост, а в строю всегда шёл первым, так как был запевалой. За хорошую учёбу дали ему путёвку в настоящий санаторий под Гомелем (курортный посёлок Чонки) на 20 дней. Это был санаторий для солдат, реабилитация после ранений.

После ФЗО направили работать в Гродненскую область (город Мосты) на мебельный завод. Жил в хорошем общежитии, в комнате кроме него жили ещё 6 человек. Получил продовольственные карточки – хлебные дали на руки, а продуктовые сдали в столовую. Так было хорошо, что самому не верилось. С нетерпением ждал Коля первую зарплату. Деньги выплачивали прямо в цеху. За старшего была девушка, а Коля при ней помощником. Расписался Николай в ведомости и получил свои, заработанные 362 рубля. Деньги положил в нагрудный карман. Приходит в цех, напарница ему говорит: «Пошли, рыжик, деньги считать». Встали в укромном уголке, сунул Коля руку в карман - а денег нет. Очевидно, в спешке сунул деньги мимо кармана. Как быть? Без денег пропадёшь, а помощи ждать неоткуда. Долго не думал. На следующий день, когда все соседи пошли на работу, Коля залез по дикому плющу в комнату, собрал всё постельное бельё, сел в товарник – и в путь.

Доехал до Барановичей, продал бельё по дешевке и поехал в Пинск. Благо, поезда ходили. Если из вагона выгоняли, то хватало места на крыше. Дед говорил: «У каждого такого путешественника в кармане верёвка. Привязал себя к трубе и спи спокойно!»

В Пинске сразу был пойман милиционером, его уже ждали. Состоялся первый в его жизни суд. Милиционер посоветовал ему: «Реви посильнее, может, пожалеют». Совет сработал. Рыдал белугой. Приговор вынесли мягкий - снова ФЗО. На этот раз в родном Пинске учился на штукатура.

В ФЗО Коле не нравилось. Группа была не дружная. Каждый день драки. Коля не раз летал со второго этажа по лестнице. Может, по этому продержался он здесь недолго, вытерпел всего два месяца, переждал зиму, и снова сбежал. Перед побегом решил проведать Ваньку. Обратился к кастелянше – завхозу. Завела она Колю на склад, переодела во всё новенькое. Пошёл в детдом. Ваню тоже принарядили и отпустили с братом на день. Братья сфотографировались на память, а потом пошли в кино. Оттуда Ваня пошёл в детдом, а Коля побежал на вокзал.

От перрона отходил поезд «Брест – Рига». Забрался в общий вагон, встретил такого же путешественника, у которого была сумка с харчами. Поели, залезли на третью полку и уже не слезали до места. Так доехали до Ленинграда. Город восстанавливался после войны. На домах сохранялись надписи «Бомбоубежище». Долго катались они по железке, пока не добрались до Карелии. Люди ехали туда по вербовке на лесоповал, к ним и присоединились. Вышли на станции Сальма. Пошли осмотреть город. У большого дома бричка. Подошли поближе, а из дома выскочили люди, схватили Колю, а друг убежал. Дом оказался райкомом, а бричка принадлежала председателю колхоза. Он решил, что пацаны хотят угнать тележку. Коля решил действовать знакомым методом, пустил слезу. Директор по фамилии Силин решил забрать его с собой: «Будешь кучером, посыльным при конторе». Много тогда таких сирот шастало по стране. Кто-то в преступность уходил. А если встречались добрые люди, помогали, то дети росли нормально.

И так, Коля оказался в совхозе. Ему дали талоны на питание, поместили в общежитие. Друзья появились хорошие, зажил как человек. В конторе его зауважали. Был безотказным, послушным, руки имел золотые. Всё получалось, за что ни брался. Так прошёл год. Познакомился с парнем, чуть по старше его, финн по национальности, Рейно. Коля начал работать в сплавконторе. Зимой вывозили к реке лес, а весной, когда начинался ледоход, сбрасывали его в реку. До сплава каждое бревно должно быть пронумеровано. Новый друг как раз и маркировал брёвна, переманил и Колю к себе. Дали Коле ведро с краской, деревянный штангель. Коля замерял и краской отмечал диаметр, только не с конца, а с вершины. Писал римскими цифрами. Вечерами стали они собирать с друзьями Рейно, много разговаривали. И каждый раз приходили к мысли о том, что хотелось бы жить лучше. Кто-то принёс однажды старый журнал с картинками: мужчины в окружении красивых девушек, пальмы и море. Появилась странная мечта: пройти по берегу моря.

И решили, не долго думая податься в Бразилию. Но как это сделать? Денег нет, да и как добраться? Взяли карту из старого учебника. Кто-то сказал, что можно через Финляндию. Дойти до порта, сесть зайцами на корабль – и в Бразилию.

План понравился всем. В компании кроме Коли были ещё два финна и карел. Рейно был у них проводником, так как не раз переходил границу. Знал и соседний финский городок. Рейно рассказывал, что финны живут зажиточно, хуторами. Дома никогда не запирают. Очень добродушны и гостеприимны. На это парни и рассчитывали.

Перейти границу оказалось просто. Ночью даже не заметили никакой границы или поста пограничников. Не было охраны и с финской стороны. Дома финнов стояли по берегам озёр. Дом, баня, скотный двор, на полянах сараи для сена. Уходя из дома по делам, хозяева ставили перед дверью метлу. Чего греха таить, приходилось пользоваться доверчивостью финнов. В городах заходили в магазин. На дверях висел колокольчик. Хозяин где – то в помещении, а деньги лежат в тарелочке на прилавке. Взял немного, оплатил покупку как будто из своего кармана. Кража она и есть. Но другого пути не было. Надо было скопить денег на поездку в Бразилию. И вот они уже в Хельсинки. С языком проблем не было. Жили в гостинчике. Ходили в кино, на танцы, развлекались. Никаких серьёзных мыслей. Им тогда всего по 17 лет было. Поездку всё откладывали, добавляли денежки. Как верёвочке не виться, а конец будет. Вот так и с ними произошло. Нагрянула полиция с проверкой документов. Обыскали и наткнулись на крупную сумму денег (чуть не полмешка). Всех арестовали.

                                                                     ***

Через месяц их пребывания в финской тюрьме появился представитель Советской стороны. При беседе сказал: «если не поедете со мной, получите пожизненное за грабежи. А дома вам всё простят. Это же просто ошибка молодости, а не преступление!» и поверили пацаны. Через неделю они уже шли по пограничному мосту. Потом была тюрьма в Олонце. Через полгода перевели в Петрозаводск. Там через пол года прошёл суд.

Как государственным изменникам, перебежчикам, грабителям, действовавшим в группе, судом Карело-Финской ССР им дали от 15 лет. Коля, как самый молодой в группе, получил именно столько.

Ещё через месяц Коля оказался в Ленинграде в тюрьме «Кресты». Там он ждал отправки в лагерь. Тюрьмы была переполнена, были такие же молодые, как он. А потом был Киров, потом Ухта. На всё ушло 2 года.

 В 1951 году оказался Николай в лагере на нефтешахте №3. Молодой, но работящий, он старался как можно быстрее освободиться. Сразу был направлен на работу в шахту. Походил газомерщиком–учеником. Тогда в шахте не было почти никаких механизмов. Всю работу делали вручную. Не было и электровозов. Груз перевозили лошади. Из орудий труда всё самое простое: кирка, лопата, бурмолоток, бурстанки ухтинского производства. Закончил курсы горных мастеров (6 месяцев с отрывом от производства): «Вот было время! Кроме курсов никакой работы, делай, что хочешь!». Правда, с деньгами было туго. Поэтому сразу после курсов попросился туда, где платят больше. Стал самым молодым мастером участка вентиляции. Этот участок отвечает за поступление в шахту свежего воздуха и за его чистоту, следит, чтобы не скапливался опасный газ метан, иначе может случиться взрыв. Через год Коля стал получать почти 900 рублей, так как шахта перешла на особую форму расчёта с работниками. Как работаешь, так и получаешь. Что-что, а работать дед умел! Кстати, о его добросовестном отношении к труду говорит и тот факт, что за время своей работы дед ни разу не прогулял, ни разу не опоздал на работу, не получил ни одного взыскания. В свободное время не дремал.

 Старался попасть на любые вечерние курсы, получить любую дополнительную специальность. Получил корочки шофёра, электрика, киномеханика. Появилось много денег.

Ведь заключённые откладывали деньги родным, а Коле никому не надо было посылать, всё тратил на себя. Стал лучше питаться в специальной столовой для лучших работников. Из простого лагерного барака перешёл жить в платный с лучшими условиями. Его даже из лагеря стали выпускать без конвоя. В магазине он купил себе новую одежду. Посмотришь на фото – парень как парень, возле дома. А это, оказывается, в лагере. В 1955 году познакомился с молодой девушкой, работавшей в клубе посёлка уборщицей. Она приехала в Ярегу к дяде, работавшему в охране лагеря. Звали девушку Клава. Несмотря на разницу в положении, решили вскоре пожениться. Клава сняла комнату недалеко от лагеря, встречались.

 За хорошую работу Николая решили освободить досрочно. Сразу побежал к Клаве. Вскоре им дали маленькую комнатку в бараке. Но ее нечем было обставить, не было никакой мебели. Родственники Клавы дали им кровать, а в комунхозе дали стол. Им для начала хватало. Потом обзавелись всем необходимым. Клава пошла работать поваром в детский сад, где проработала до пенсии. Первый ребёнок пожил недолго, умер от простуды. То же случилось и со вторым. Трагедия тяжело переживалась обоими. А в 1963 году родилась крепкая здоровая девочка, которую назвали Танечкой. Это моя мама. Семья получила новое жильё, перебрались из одного барака в другой, поновее. Вообще, весь посёлок был застроен бараками одно- и двухэтажными. Двухэтажные считались престижными, в них жили начальники и лучшие рабочие. Хотя удобств в них не было. В деревянный двухэтажный дом на Нижнем Доманике (третья шахта) Омельковичи переехали после рождения дочери. В 1980 году в новом доме на Яреге они получили двухкомнатную квартиру. С того времени живут на Яреге. Мама закончила пединститут в Сыктывкаре и работает в моей школе учителем по русскому языку. Ну а в 1991 году родилась я.

 После освобождения дед проработал в шахте до 1959 года. Потом ушёл работать в гараж при шахте. Работал шофёром-монтёром в Комиэнерго, на аварийной машине, работал электриком в компрессорной на шахте. Вышел на пенсию в 1990 году. Он ветеран труда, у него много почётных грамот, которыми гордится. Его фотография много лет висела на доске почёта в клубе посёлка. На работе его очень ценили за покладистый характер и золотые руки. На пенсии он не сидит без дела: огороды, лес, домашнее хозяйство -всё у него получается, никакой работы не боится.

 ***

Я понимаю, что, рассказывая биографию деда, я пристрастна. Понимаю, что рассказал дед далеко не всё. Наверняка, было много такого, о чём он никогда никому не расскажет. Человек имеет право на свои тайны. Не захотел он подробно рассказать о тюремном периоде своей жизни. И всё равно, он мой любимый дедушка, и по-другому к нему я не отношусь. Он мне и папу заменил. На нём вся мужская работа по дому. Когда умерла два года назад бабушка Клава, стало ему совсем одиноко. Стал он сдавать. А я очень хочу поддержать его. Помочь, чем могу. Когда он рассказывал историю своей жизни, очень боялся, что мы его осудим, будем стыдиться. Даже когда Елена Аркадьевна просила его рассказывать подробнее, он говорил: «Зачем это надо?» или просил, чтобы я выходила из комнаты, когда рассказывал о тюрьме и лагере. Но когда работа начала складываться, когда он увидел, что мы его поняли, поддерживаем, ожил, стал много помогать мне, заинтересовался сам. Правда, вспоминать ему было очень тяжело. Мы плакали вместе с ним. Ведь то, что он рассказал, я слышала впервые. До этого дед мельком вспоминал, когда выпьет, то родителей, то братьев, то военное время. А полный рассказ звучал первый раз. Мне очень больно за дедушкину жизнь. Мальчишкой он хлебнул столько горя, сколько иной взрослый, слава Богу, не узнает. Да, натворил он много дурного, жизнь свою перевернул. Но я всё же думаю, что не только его вина в таких метаморфозах судьбы.

«Если бы не война...» - каждый раз приходит эта мысль в голову. Ведь все дедовы беды начались именно тогда. Вот почему я против любой войны.

 Дед, посмотрев первые наброски моей работы, написал на листах черновика: «Кристиночка! Будь умницей, учись хорошо. Твой дедушка Коля». А когда работа была уже почти написана, прочитав, дописал последнее: «Что было, то было...». Так я и назвала свою работу.