04.08.2006 | Анимация

Артек аниматоров

Фестиваль "Крок" крепко держится на плаву

В связи с началом очередного анимационного фестиваля "Крок" посвященного дебютам, мы публикуем статью о предыдущем дебютном "Кроке", проходившем два года назад. Он так же, как и нынешний фестиваль, стартовал в Нижнем Новгороде и так же плавал на теплоходе "Георгий Жуков".

Если кому-то надо в двух словах объяснить, на что похож анимационный фестиваль, скажу так: это что-то  вроде КСП. Только вместо песен там мультфильмы. Не знаю, как за кордоном – на престижных конкурсах во французском Аннеси, или японской Хиросиме, - а в отечественном Суздале и на разделенном между Украиной и Россией «Кроке» - точно КСП. По атмосфере, я имею в виду. И поют хором, и пьют, рассказывают друг про друга небылицы, дурачатся и  обращаются с торжественной сцены в зал: «ребята!», а зрители выкрикивают двусмысленные шутки и подсказывают слова членам жюри. Помню, даже как-то на российский фестиваль, который проводили в пансионате «Березовая роща», на представление жюри ввели под руки некоего  лысоватого человека, который в буклете значился как «Дмитрий Рощин-Березовский, искусствовед и мыслитель». Так вот он впоследствии оказался специально изготовленной куклой - так и просидел в первом ряду до конца фестиваля.

Вот и на этом, уже одиннадцатом «Кроке», все было как всегда: в солидном буклете члены селекционной комиссии и генеральный директор фестиваля были сфотографированы в лихо заломленных цилиндрах, вслед за официальными приветствиями министров культуры Украины и России, шло поздравление председателя оргкомитета, секретаря СК Украины Владлена Кузнецова с подписью: «Всегда Ваш, Кузя». На открытии в Нижнем Новгороде президенты фестиваля, знаменитые Давид Черкасский и Эдуард Назаров, подначивали друг друга, председатель отборщиков, обладатель берлинского медведя и «Ники» Иван Максимов, выходил на сцену в бандане, а в качестве затравки зрителям демонстрировали сделанный под впечатлением прошлого «Крока» фильм немолодой американки Иры Вербицки, с красноречивым названием «Я пила с…» (герои были вполне узнаваемы и хохотали в зале громче всех).

«Крок» знаменит тем, что его участники не сидят на месте, а плывут на теплоходе, чередуя год – теплые украинские воды, год – холодные российские. На одном из  фестивалей было решено, что все российские «Кроки» будут посвящены только молодежной анимации – студенческой и дебютной. Так что в этом году от Нижнего к Москве через Кострому, Ярославль и Тверь плыл теплоход, забитый молодежью из 30-ти стран, и больше всего этот галдящий на разных языках табун в одинаковых красных и зеленых шапочках с надписью «KROK», напоминал пионерлагерь «Артек».

Плыли на четырехпалубном «Георгии Жукове». При входе гостей встречал громадный поясной портрет маршала Жукова при всех орденах, на стенах висели картины взятия рейхстага. В кинозале стоял бронзовый Жуков почти в полный рост. Отечественные аниматоры с чувством некоторой неловкости оглядывались на аниматоров-немцев, но те нисколько не беспокоились. Ведущий всех корабельных вечеринок Вадим Жук норовил назвать председателя жюри, немецкого режиссера Вука Евремовича, – Вуком Ефремычем Ворошиловым. На стоянках в качестве сувениров почему-то продавали буденовки. История не оставляла нас.

Чтобы освободить днем время для прогулок по городам, показ конкурсной программы и пресс-конференции начинали рано – часов в девять утра. «С особым цинизмом», - как говаривал пресс-секретарь фестиваля, глядя на то, как медленно зал заполнялся сонными участниками фестиваля, гудевшими всю ночь в корабельных барах. Когда для удобства фильмы разделили на тематические группы, оказалось, что главные сюжеты молодых аниматоров – это ужасы, безумие, смерть, сексуальные страхи и неврозы. На пресс-конференциях дебютанты с готовностью рассказывали о том, какие у них в жизни были проблемы и что кино для них – способ избавляться от комплексов.

Но, выйдя из зала, никто из них ни комплексов, ни проблем не обнаруживал: валялись в шезлонгах на солнечной палубе, пили пиво, обменивались фильмами, кокетничали, заводили романы и с восхищением глазели на проплывавшие мимо берега. Мы тоже не уставали восторгаться местными красотами.

Надо сказать, я очень опасалась среднерусских достопримечательностей. Казалось, стоит выйти на берег, как вид забытых богом и властями маленьких русских городов с осыпающимися домами и покосившимися церквями вгонит в депрессию. Оказалось, все не так. Видимо, туристскому Золотому кольцу все-таки удается вытянуть хоть немного денег из бюджета. В очаровательном Городце разноцветные фасады по пути следования туристов казались такими новенькими, что даже наводили на мысль о потемкинских деревнях. А на отреставрированных купеческих особнячках висели мраморные таблички, что здесь, мол, в свое время был ЧК, а тут – собирались революционеры. Вокруг всех храмов, недавно отданных патриархии, бурлила жизнь: батюшки хлопотливо обсуждали что-то с плотниками,  за разрешение войти на колокольню брали по 10 рублей, в каждой церкви была своя икона, чудесно прояснившаяся после 60 лет лежания за печкой или спасшаяся от огня. Города простодушно готовы были гордиться всем, что имели, резонно рассчитывая, что на каждую достопримечательность найдется покупатель. 

В Рыбинске было эффектнейшее здание биржи в стиле модерн, а еще ухоженный, тепло одетый Ильич в шапке, которого, разумеется, кто-то из шутников-аниматоров тут же окрестил «Ленин в зимнем».

На набережной, у парапета непринужденно стоял медный Лев Ошанин в человеческий рост с почему-то натертым до блеска одним ботинком (видимо, по поверью, чтобы вернуться в Рыбинск, следовало наступить ему на ногу). В Плесе на каждой полянке перед чудесными шатровыми храмами торговцы раскладывали ковры местной работы, и Эдуард Назаров даже купил в подарок ко дню рожденья своего коллеги-президента Черкасского коврик с голой грудастой девушкой, вероятно навеянной художнику снимком в календаре. Мышкин, ясное дело, выжимал все возможное из «мышиной» тематики – вязаных, стеклянных, деревянных, оловянных мышей тут впаривали приезжим на каждом углу. Горожане знали в туристах толк: каждый причаливший корабль в Угличе встречала девица в кокошнике с хлебом-солью, за ее спиной трое балалаечников в вышитых рубахах заводили «Калинку-малинку», группы обалдевших иностранцев шли сквозь строй лотков километра полтора до первых достопримечательностей и лотошницы, поправляя сувениры, кричали девушкам, возглавлявшим группы с табличками: «Ира! Это Дзержинский? Жуков? Чернышевский? Уходите когда? В семь?». На главной площади безногий аккордеонист играл «Марсельезу», а торговцы льняными полотенцами бодро сыпали иностранными числительными. «Наши» иностранцы, разбредшиеся по городу, держались особняком от этих «буржуйских» экскурсий и, словно детдомовские, бросались на шею каждому в яркой шапочке и с сумкой «KROK», издалека узнавая братьев-аниматоров.

На конкурс зарубежная молодежь привезла бескомпромиссное левое кино: едкие и пафосные сюжеты обличали войну, глобализацию, эксплуатацию, подавление свобод и прочие пороки большого капиталистического мира. Отечественные дебютанты показывали сказки, лирику и анекдоты.

В кроковском «Артеке», казалось, все они нашли рай: одни отплясывали на палубах до утра (Максимов работал ди-джеем и только успевал менять диски в своем компьютере), другие братались, спорили о главном и пили водку наравне. Все рисовали карикатуры друг на друга для фестивальной газетки «Посткроктум». На первой же корабельной вечеринке под традиционным названием «Rе-анимация» немолодые члены жюри, отбросив солидность, лихо выпевали написанные им на бумажке латиницей самопальные частушки: «то ли трахнуть капитана, то ли – аниматора!». Норман Роже, канадский композитор, шесть фильмов которого имеют «Оскара»,  - корчил рожи. Вук Евремович на карнавале переоделся в девицу и прыгал на колени к юношам. Крупные продюсеры отечественной анимации разделись до плавок и демонстрировали публике пионерлагерный номер «Часики» с вылетающей «кукушкой». Конферировавший Вадим Жук был неотразим. Норштейн, усевшийся на спинку кресла, чтобы видеть выступавших, падал от хохота.

Великие были среди нас. Назаров на каждой стоянке выгуливал такса Чарлика, и с невозмутимым видом ронял из-под казацких усов свои знаменитые остроты. Норштейн привез с собой дочь и внуков, он был экспансивен, чуть стоило задеть – гневно обличал компьютерную анимацию, и в любую погоду ходил босиком. Лучезарный Давид Черкасский существовал в атмосфере бесконечных шуток о его любви к пышнотелым дамам. Одним из главных корабельных праздников «Крока» было празднование семидесятитрехлетия «Дода». С утра по «Георгию Жукову» было распространено «Заявление в ТАЗ» с предложением определить точный возраст президента по годовым кольцам «путем обыкновенного спила одной из все еще выступающих частей тела». Во время вечеринки команда из самых рослых аниматоров вынесла имениннику главный презент – молодую журналистку телеканала «Культура» в подарочной упаковке.

На стоянке в Ярославле к кроковцам присоединился единственный отечественный аниматор-оскароносец – Александр Петров, живущий в этом городе. В новую петровскую мастерскую завалились чуть ли не всем кораблем и, распахнув рты, наблюдали за созданием его знаменитой «ожившей живописи», когда сырое изображение меняется под пальцами прямо перед камерой (новый проект делался по маленькой лирической повести Ивана Шмелева).

А потом, показав желающим увенчанного наградами «Старика и море», Петров для пущего эффекта вывел перед экраном своего тестя в соломенной шляпе. Публика ахнула: тот самый хэмингуэевский старик!

Конкурсные просмотры сменялись ретроспективами и мастер-классами. Их главным героем на нынешнем «Кроке» был Юрий Норштейн. Вслед за «Лисой и зайцем», «Журавлем и цаплей», «Ежиком в тумане» и «Сказкой сказок» показывали двадцатиминутный неозвученный фрагмент из будущей «Шинели». Пятнадцать минут занимало тихое копошение Акакия Акакиевича в своем углу: переодевание, чистка перышка, раскладывание бумаг, вырисовывание букв, сморкание и питье чая. Это производило ошеломительное впечатление - такой подробности наблюдения за человеком в анимации еще не было. Потом, на мастер-классе, Норштейн развязывал тесемочки своих папок (говорил: «это мой компьютер!») и раскладывал под лампой крошечные кусочки, из которых складывалось сморщенное личико Башмачкина. Гордился изобретением: пинцетом двигал  перо, вложенное в руку героя, а с ним двигались все пальчики. Вообще, просмотренные подряд, один за другим, мультфильмы Норштейна воспринимались по-новому: оказалось, что у Зайца, Ежика и Волчка – одни и те же глаза, и они похожи на глаза Юрия Борисовича, когда он внимательно слушает и удивлен. А Башмачкин тем же самым стыдливым движением, что и Заяц, задергивает занавесочку ширмы, когда ему нужно переодеться. Норштейн показывал фотографии: вот это мой сын Боря, еще грудной – с этого снимка я сказал Фране рисовать младенца в «Сказке сказок» (Франческа Ярбусова – жена и художник всех фильмов Норштейна). И вон тот темный коридор, из которого выход в ослепительный свет – такой был в доме, где я жил в детстве. А вот это моя молодая тетя – она вернулась с войны беременная, но ребенок умер, а молока было много, оно текло, и  ее платье все время было мокрое. Вот кадр – грудь, полная молока, - это мои детские воспоминания о тете. Горластые «артековцы» притихли и попросили повторить ретроспективу ее еще раз.

На финальном кроковском карнавале Норштейн со своей командой снова победил всех. Вместе с белорусским режиссером Игорем Волчеком и дебютанткой со студии «Пилот» Аленой Оятьевой они разыграли сцену про бомжей «Три по 150 и плавленый сырок». Чумазые, расхристанные, с закопченными босыми ногами, Норштейн – с всклокоченной бородой и заклеенным глазом, Волчек – в платке, повязанном поверх кепки, Оятьева – в мужских носках с огромными дырками и с помадой, размазанной по лицу вместе с копотью, - они тащили за собой огромный мешок мусора и усаживались прямо у ног публики распивать. Сырком, который Алена в конце вытаскивала из сумки, была ее голая, размером с варежку, собачонка Зайчик. Крошечным «сырком» выпивку занюхивали и перфекционист Норштейн бескомпромиссно выбирал у Зайчика для занюхивания место под хвостом. Серебро взяла команда члена селекционной комиссии Михаила Тумели, сыгравшая конный финал из «Неуловимых мстителей». Наша команда журналистов, имевшая твердое намерение победить, взяла за пантомиму «Ложа прессы» лишь бронзу. Поклонники льстиво шептали, что нас засудили.

На следующий день, когда «Георгий Жуков» отходил от места своей последней стоянки, на верхнюю палубу высыпал народ, чтобы в последний раз послушать заунывный мотив, с которым теплоход всегда отчаливал. Все вдруг стали хором подпевать, танцевать и водить хороводы – ну, чистый «Артек»! «Они, небось, теперь будут думать, что Россия вся такая, как «Крок», - усмехнулся приятель-журналист, кивнув на восторженно скачущую иностранную молодежь.

Закрытие «Крока» в московском Доме кино напоминало прощальный пионерский костер. На сцену усадили сводный оркестр, сформировавшийся уже на фестивале: белорус Михаил Тумеля с балалайкой, израильтянка Ирина Литманович с гитарой, из Америки – Михаил Беренштейн с укулеле, Алексей Будовский с неизвестной мне детской клавишной дудочкой и Ник Фелпс с саксофоном. Они наяривали утесовский «Пароход», режиссер, художник и продюсер со студии «Пилот» Михаил Алдашин пел, а пара молодых бельгийцев танцевала.

Про призы я вам рассказывать не буду – это совсем другая история. Все равно вы этих фильмов никогда не увидите. Разве что «Маленькую ночную симфонию» Дмитрия Геллера, получившую «Гран-При». Его продают на кассетах в сборниках екатеринбургских мультфильмов.

Источник: "Новый очевидец", №4, 6.09.2004,