03.08.2006 | Кино
Иванов 7-й, да не тотМосковский кинофестиваль никак не обретет лицо
Московский международный наконец-то искренне изумил автора этих строк. Во время конкурсного просмотра филиппинской картины в фойе кинотеатра “Октябрь” гуляли участники параллельной программы. Их развлекал военно-морской оркестр. Резоннее было бы пересадить его в зрительный зал. Потому что дверь все равно то и дело открывалась (это в Каннах не пускают с началом просмотра), кто-то входил-выходил, и филиппинский медитативный фильм (этакая “Догма” с длинными планами без монтажа) ежеминутно начинялся извне вскриками “Ах, Одесса, жемчужина у моря”.
Я и впрямь иногда недоумеваю. Ну что, у нас вообще последний фестиваль на свете? Никита Сергеевич Михалков хоть раз бывает на фестивале, кроме как на церемониях открытия, закрытия и вылепления пельменей, которая торжественно прошла по ходу ММКФ в связи с — почему-то — юбилеем режиссера Сергея Герасимова?
Мы понимаем, что на уважающих себя кинофестивалях фильмы смотрят в тишине — в том числе без постоянных жлобских мобильных звонков, из-за которых нормальному киноману хочется эмигрировать в страны, где пластиковую посуду непременно доносят до урны?
Я видел, как выходили потом из зала члены жюри Джули Кристи и Анджей Жулавский. Сказали они что-нибудь Михалкову или директору фестиваля Давлетьярову? Объяснили, что 16 желтых карточек судьи Иванова (который виноват только в том, что был непоследователен) против этой врывающейся в конкурсный зал “Одессы” — никакой не скандал, а максимум шутка? Не знаю.
Конкурсная программа ММКФ все эти дни оставалась под стать его фойе. Провальные фильмы? Нет, не провальные. Но — гарнир к основному блюду, которого нет как нет. Может, с сегодняшнего дня что-то изменится. Еще Сабо впереди. Еще “Климт” Рауля Руиса (фильм, который я, впрочем, видел на Роттердамском фестивале еще за полгода до — так что Московский и здесь не сделал открытия). Мы устраиваем в Москве престижный кинофестиваль? С действительно крупными мировыми премьерами? Или у нас нет никаких реальных фестивальных задач? Ну признайтесь, господа устроители, хотя бы себе! Ну что же упиваться якобы добытыми хитами из внеконкурсной программы, большинство из которых получено не в результате тщательно произведенного всемирного отбора, а с благословения давно купивших их отечественных прокатчиков?
Однако назад к конкурсу. Вот некоторые фильмы из конкурсной программы, не отрецензированные “Ведомостями” прежде.
Бельгийско-многонациональный фильм “Как все” — политсатира на темы продажности современных президентов и выборов. Суть фильма в том, что обнаружен идеальный представитель электората — чувак, оценивающий все точно так же, как потом оценит большинство. В итоге его начинают обрабатывать и президент страны, и — через подставных лиц — разные компании, от косметических до вещевых, ведь если он выберет нечто — это знак, что сему предмету гарантирован невероятный тираж. Затея фильма хороша. Воплощение ее — не очень. С точки зрения киноманской фильм и вовсе середняк.
Шведский фильм “О Саре” — о да, большое откровение на тему эгоизма и противоречия между желанием современной западной женщины быть свободной — и в то же время иметь ребенка и любовь.
Филиппинский “Букмекер” (которому так повезло с аккомпанементом) — эффектная стилизация художественного фильма под документальный. Впрочем, для современного кино подобное давно не авангард.
Мексиканский фильм “Больше всего на свете” — в меру оригинальная история молодой матери и сковывающей ее карьерные и любовные побуждения маленькой дочери. Поворот в том, что дочь зациклилась на вампирах, и пока мать в очередной раз истерикует, приняв бесполезные успокаивающие таблетки, дочь истерикует, видя силуэт в окне напротив — на самом деле старика, тяжело умирающего от рака.
Хороши эти фильмы? Нормальные.
Надо ли их смотреть столь же нормальному киноману, который все-таки выбирает не 500 фильмов в год, как ополоумевший кинокритик, а 50? Не надо. Посмотрите что-нибудь другое. С большей пользой проведете время.
За два дня до окончания конкурсных просмотров Московского кинофестиваля рискнем заявить то, что уже очевидно. Фестиваль не прибавил. Хотя в начале 2000-х верилось в то, что он действительно может стать в один ряд пусть не с главными смотрами мира (Канны — Торонто — Берлин — Венеция — Санденс — Big Five по оценкам главной американской деловой киногазеты Variety), но хотя бы фестивалями, преследующими “большую пятерку”, — это Локарно, Сан-Себастьян, Карловы Вары, Роттердам, Трибекка, Монреаль, а теперь еще, судя по всему, и Рим.
Главная проблема даже не в том, что у ММКФ нет своего лица, как у того же Роттердама или Локарно. И уж тем более нет своей идеологии. Главная проблема в том, что устроителей ММКФ сей факт совершенно не заботит.
Московский фестиваль в принципе не ставит перед собой задачу формировать какие-либо моды или тенденции. У всех главных фестов четкая идеология, что — помимо традиции и давнего авторитета — делает их обязательными для кинобизнеса. Каннский фестиваль поддерживает то кино, которое является на данный момент наиболее артистически актуальным. Берлинский — наиболее политически прогрессивное. Функционерам Московского давно пора бы громко произнести некую внятную фразу, которая помогла бы и им самим структурировать свою деятельность, и кинобизнесменам с журналистами четко понять, чего же ожидать. Например: мы играем роль культурного моста между Европой и Азией и поддерживаем прежде всего мультикультурные проекты. Или: мы забили на мэтров, но пытаемся на ранней стадии распознать и сделать модными молодые таланты. Иными словами, именно мы в Москве моделируем кинематограф будущего.
Если фестиваль сформирует свою идеологию и поставит перед собой внятную задачу, то развивающийся российский кинорынок (а если не случится глобальных катаклизмов, он будет устойчиво развиваться еще годами) ему в очередной раз основательно поможет.
Если же Карловарский фестиваль, проводящийся в Чехии, где сборы по сравнению с российскими — сущий ноль, продолжает конкурировать с Московским в мировом общественном мнении, это означает только одно: дело надо делать, господа! Надо, господа, дело делать. А не только пельмени.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.