17.07.2006 | Нешкольная история
Русские немцы в городе БратскеРабота одиннадцатиклассницы Марианны Макаренко из г. Братска Иркутской области
АВТОР
Марианна Макаренко, во время написания работы -ученица 11 класса гимназии № 1 г. Братска Иркутской области.
Работа получила 3-ю премию на VII Всероссийском конкурсе Международного Мемориала "Человек в истории. Россия - XX век".
Научный руководитель - М.Ю. Щеглова
Парадоксы истории повлекли за собой странные перипетии судеб бывших немецких подданных и их родных, еще со времен Петра I (и раньше) активно заселявших российские земли.
Рассказ о братчанах немецкого происхождения, об их судьбах в контексте исторических событий является целью моего исследования.
Именно эта тема до сих пор довольно остро воспринимается, к примеру, русскими узниками концлагерей, находившихся на территории Германии и СССР. «О ком вы пишете! Что они видели в сравнении с нами?» - таковы примерно их отзывы. Ненависть к фашистам сохраняется в сердцах людей и по сей день. «Я немцев терпеть не могу! Сколько они издевались над нами! Невозможно так издеваться над живыми людьми!» - так, рассказывая о пребывании в германском и австрийском концлагерях, об истязаниях детей в этих лагерях, говорит Н.И. Зиновченкова, руководитель общества бывших малолетних узников, проживающих в Правобережном округе г. Братска. Чернышова (Зельцер) Э.Ф., немка по национальности, вспоминает: «Я много раз ездила за границу, в Болгарию ездила, а в Германию – ни за что. Я их презираю. Я все потеряла. У меня очень плохое отношение к немцам… А на государство (советское - М.М.), на правительство я не в обиде. Не все делается одним правительством. Я родилась здесь, я россиянка, я гражданка России». Вот так неоднозначно отношение к предмету нашего исследования. И потому в год празднования юбилея Победы над Германией говорить о судьбах ее детей в России на мой взгляд необходимо.
Часто ли мы задумываемся над звучанием фамилий, над национальной принадлежностью их обладателей, когда слышим: Денис Фонвизин, Вильгельм Кюхельбекер, Святослав Рихтер, Отто Шмидт, Иван Крузенштерн, Антон Дельвиг, Алиса Фрейндлих, Карл Брюллов и многие другие? Согласитесь, вряд ли. Мы привыкли считать этих людей русским национальным достоянием, они прославили русскую живопись, русскую науку, русскую музыку, русские литературу и театр, и ни у кого сомнения эти факты не вызывают. Однако всегда ли мы так благодушны и терпимы? Пожалуй, что нет. Наша терпимость распространяется лишь на великих.
Если говорить конкретно о предмете нашего исследования, то нередко далеко не лестно мы отзываемся о немецком прагматизме, о немецких аккуратности, расчетливости, пунктуальности. До сих пор запросто от нас можно услышать о представителе этой нации - «фашист проклятый».
Что гораздо серьезней и страшнее, что не только на бытовом уровне за всю историю своего существования в России терпели несправедливое отношение к себе граждане нашей страны немецкой национальности. Какова же она, эта история?
Эльвира Рейнгольдовна Маркс (в замужестве Коваль), Владислав Христианович Габерт, Виктория Эдуардовна Регнер (в замужестве Тищенко)… Столь же звучные, необычные имена, как те, что были в начале моего исследования. Что их роднит? То, что обладатели этих имен немецкого происхождения. В чем разница между ними? Пожалуй, в том, что за этими фамилиями – обычные, неизвестные широкому кругу лиц братчане. Братчане со сложными судьбами, где было все: рождение перед самой войной в Советском Союзе в немецкой семье, и тут же - расплата за то, что ты, пусть и младенец, но немец (!): разлука с родными во время войны, германские лагеря, возвращение, жизнь с родителями на поселении, крики – в спину: «Фашисты! Вы русских убивали!». И главное, непонимание:
где Родина? Где я свой? Чем я виноват?
Тяжелые исторические потрясения так или иначе коснулись и судеб братских немцев. Встречаясь с нашими героями, мы пытались разобраться в путаных, неполных воспоминаниях, восстановить, насколько это возможно, историю жизни их семей. Почему неполных? По разным причинам. У кого-то членов семьи разбросала жизнь, и не у кого было спросить о прошлом; кто-то, в силу абсолютного неприятия, ненависти ко всему, что связано с Германией, всячески уходил от попыток старших поделиться воспоминаниями, отказывался слушать. О чем сегодня, когда хоть по крупицам хочется восстановить историю жизни родных людей, безусловно, жалеют. Именно в этом и мы, чем возможно, постарались помочь нашим героям.
Эльвира Рейнгольдовна Коваль (Маркс)
Вместе с Эльвирой Рейнгольдовной мы попытались восстановить сведения о старшем поколении семьи нашей героини.
В роду Эльвиры Рейнгольдовны сплелись две ветви: немецкая и польская. Что привело обе семьи на Украину, точно Эльвире Рейнгольдовне не известно.
Можно лишь утверждать, что оба деда (по линиям и отца, и матери) в 70-х годах XIX века родились и жили за пределами нашей страны: Адольф Маркс - в Германии, Христиан Унгер – в Польше. Их внучке на сегодняшний день известно то, что Адольф Маркс, дед по линии отца, был крестьянского происхождения, держал мельницу, кроме того, из детских воспоминаний в памяти сохранилось то, что карманы деда всегда были набиты гостинцами для «unsenschneiser» («проказницы»), маленькой Эльвиры Рейнгольдовны.
Об отце матери героине известно то, что он был несколько раз женат, от этих браков у него было много детей (сводных сестер и братьев матери Эльвиры Рейнгольдовны). Никакие связи с ними не поддерживались, известно лишь, что тогда, в Польше, семья Унгера Христиана Христиановича жила довольно зажиточно.
О братьях и сестрах родителей сведения тоже довольно неполные. Из всех детей многодетной семьи Адольфа Маркса наша героиня знает только о старшем брате отца Эвольде, что умер (в 1992 г.) и похоронен в Берлине, и сестре Лидии, живущей в Германии, с которой Коваль Э.Р. поддерживала связь.
О братьях и сестрах матери Эльвире Рейнгольдовне известно чуть больше: «Старшая сестра Лидия очень рано, в 23 года, умерла от брюшного тифа. К этому времени у нее уже был сын Владимир Клиншпон, которого взяла на воспитание по просьбе умирающей сестры моя мама, Марта Унгер, его тетя. Мы с Владимиром росли вместе, как родные брат и сестра, вместе были вывезены и в Германию». (О чем свидетельствует и фото Владимира 1943 года, на обороте которого штамп фотографа: «Foto Andrejewski», рядом – неразборчиво; а далее: «A - Hitler»).
«Также мне немного известно о брате матери, Федоре Унгере, который, закончив военное училище, участвовал в Великой Отечественной войне, имел награды, но затем (по какой причине – неизвестно) оказался в концлагере где-то под Челябинском, а после остался жить в Челябинске».
13 сентября 1939 года в браке Марты Унгер и Райнгольда Маркса родилась дочь Эльвира (наша героиня).
На одной из детских фотографий ей 11 месяцев: «Это фото очень любил отец, всегда носил его с собой в сапоге, когда пришлось расстаться с семьей». А на втором фото Эльвире – 1,5 года, она на нем – в связанных руками мамы вещах.
«В это время наша семья жила в селе Пекарщина Черняховского района Житомирской области. О начале войны воспоминания мои, конечно же, смутные, но все же на уровне впечатлений сохранилось в памяти ощущение ужаса от страшных бомбежек. Это украинское село то и дело переходило из рук в руки, то к немцам, то к русским; и мама пыталась заткнуть мне, маленькой, уши, чтобы хоть как-то оградить от ужаса происходящего. До 1943 года жили в оккупации».
И еще воспоминание… Яркое, страшное, но все же, скорее, навеянное рассказами матери, как признается Эльвира Рейнгольдовна. О вырытом в их селе рве с фашистскими автоматчиками по краям: «В этом рве заживо были засыпаны землей евреи окрестных сел. Неделю шевелилась земля во рве, а попытки спастись обрывались автоматной очередью…».
А затем, 11 ноября 1943 года семью, видимо, отступающие фашистские войска увозят в Германию, в г. Эрфурт.
Путь их в Германию пролегал через Польшу и Чехословакию. Этот факт засвидетельствован в справке, выданной Управлением по Житомирской области КГБ Украинской ССР в 1992 году. В неясных воспоминаниях нашей собеседницы о лагере в Германии - колючая проволока, следовавшие повсюду за ними конвоиры, жуткая похлебка из старой селедки.
«В июле 1944 года нашу семью разлучили с отцом. Его направили в Польшу в трудлагерь, и мы потеряли с ним связь на 10 лет. Не узнал тогда отец о рождении сына (уже в Германии) 25 февраля 1945 года, которого мама назвала Юрием».
Не значится в упомянутом документе Владимир Клиншпон, хотя, как рассказывала Эльвира Рейнгольдовна, все это время он находится вместе с семьей Маркс на правах родного сына.
И вот, отбыв в трудовом лагере в Германии до 1945 года, семья (мать и трое детей) возвращены в Советский Союз и, как многие семьи с подобной судьбой, отправлены на спецпоселение на станцию Мактурово, на работу (принудительного характера) в трест «Костромлес».
Будучи уже шестилетней, этот период Эльвира Рейнгольдовна запомнила чуть лучше: «Я помню о долгом пути из Германии до Костромы, о проверке документов на каждой станции. А дальше добирались на какой-то подводе. Помню, холодно было, мама шла пешком, я держала Юру на руках, рядом Володя сидел. Находясь на спецпоселении в селе Лосево Костромской области, мама и Владимир (как 14-летний) должны были работать на лесоповале, не имея права что-либо делать самостоятельно. Ежемесячно отмечались в комендатуре (находившейся в 20 км от нашего села, в районном центре), о малейшей необходимости передвижения (в больницу и пр.) должны были докладывать коменданту и получать его разрешение. Помню и то, как на полях собирали мерзлую неубранную картошку, делали крахмал, пекли лепешки, растирали мякину». И при всем при этом Эльвира Рейнгольдовна говорит о том, что «жили–то еще не так плохо, в колхозе (где позже работала мать) хоть как-то за трудодни платили». Также в ее памяти - воспоминания о трудностях, которые не отнесешь только к спецпоселенцам, это были трудности послевоенного времени, коснувшиеся всего народа. Тяжелая работа взрослых; детские воспоминания о трофейной машине с титаном, ехавшей с черепашьей скоростью только после того, как ее «раскочегаришь» мешками березовых чурок (но все же она позволяла не таскать спецпоселенцам (женщинам, в основном) лес на себе); отсутствие электричества; отсутствие бумаги и чернил; учеба в школе (куда ходили дети за десятки километров, замерзая и освещая себе путь запасенной поджигаемой паклей) с тетрадками довоенных учеников, газетами и журналами, где между строк писали ученики послевоенные. Это были общие трудности, потому, может, и переносились легче. Больнее другие воспоминания:
«Я помню, как меня в детстве на спецпоселении ребятишки дразнили: «Фашистка, ты русских убивала!» Помню и то, как четырехлетний брат Юра вбегал со слезами в дом после драки с соседским мальчишкой с криком: «Мама, я же русский, я же не фашист, я же русский!»
Понятно, что детская жестокость была основана на мнении взрослых, которые предпочитали сдерживаться и столь явно своей агрессии не проявлять, хотя и взрослые вели себя по-разному. А как объяснить ребенку, почему, пребывая в лагере в Германии, он мог слышать в наш, советских немцев, говоривших по-немецки, адрес от немцев же: «русаки», «russisch schwein», а здесь, в России, там, где родился: «фашисты»? Где же он свой, где Родина?».
Четырехлетнее образование, начатое маленькой Элей в селе Лосево, она продолжила в селе Агутино, куда переехала семья на новое место поселения (Коровинский леспромхоз).
«В 1951 году мама тяжело заболела, став инвалидом II группы, сахарным диабетом. Беспокоясь за нас, детей, она пыталась заниматься поисками нашего отца и других родных.
Ей удалось узнать, что в Челябинске живет ее брат Федор, в Тюмени – сестра Мария, а муж, мой отец, находится в Ленинобаде (Казахстан). Как оказалось, после того, как он был из Германии отправлен в Польшу, его отправили в трудлагерь в Среднюю Азию (судя по событиям, это была репатриация – М.М.), на урановые рудники в город Табошар, на тяжелейшие принудительные работы».
В 1955 году после «Указа о снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей» Владимир (брат Эльвиры Рейнгольдовны), все эти годы проживший с ними, женился на немке и уехал в Германию.
Марта Христиановна с детьми переехала в Челябинск к брату, туда же приехал и отец детей, не видевшийся с семьей 10 лет.
«После двух лет жизни в Челябинске отец увез нашу семью в Среднюю Азию, и в 1957 году мы оказались в Табошаре. Там отец работал бригадиром тракторной бригады.
В Табошаре я закончила школу с одной «4», как ни парадоксально, по немецкому языку. «У вас, у немцев, грамматика «хромает»», - говорила учительница, всячески пытавшаяся приуменьшить мои знания родного языка.
По окончании школы я думала о медицинском образовании, в основном потому, что всегда помогала тяжело болеющей маме. Однако ее состояние не позволяло думать об учебе, и с 1958 года я стала работать на швейной фабрике.
Работала до 1963 года, одновременно в 1961 поступив в педагогический институт. С 1966 года, после института, работала в восьмилетней школе имени Зои Космодемьянской. К этому времени я уже потеряла маму (в 1960 году), отец вступил во второй брак».
В 1967 году активная, любознательная учительница едет посмотреть на гремевший тогда молодой сибирский город Братск: «Приехала летом, во время отпуска, и … осталась».
После визита к руководителю ГорОНО А.А. Иноземцеву Э.Р. Маркс попадает на работу в школу №1, причем в силу необходимости работает там учителем начальных классов, затем открывается новая школа, школа № 36. Там со дня открытия, с 1970 до 1994 года, работает Эльвира Рейнгольдовна. Работает успешно, с большой любовью к своему делу и, соответственно, с большими успехами.
Примерно с 1992 года Эльвира Рейнгольдовна занимается сбором документов, подтверждающих ее сегодняшний статус «бывшего несовершеннолетнего узника фашистских концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания». «В 1995 году я стала членом общества малолетних узников, у которого есть свой офис на улице Южной. Мы, члены этого общества, собираемся вместе, ведем общественную работу, встречаемся со школьниками, рассказываем им о прошлом своем и нашей страны».
Что касается родных Эльвиры Рейнгольдовны, то ей точно известно, что в 1993 году в Германии умер ее отец Райнгольд Адольфович Маркс; в Германии живет ее брат Владимир Клиншпон; как уже говорилось, в Берлине умер и похоронен ее дядя со стороны отца Эвольд Адольфович; уехал в Германию и там умер в 2004 году ее родной брат Юрий.
Некоторые члены семьи тети со стороны матери (Марии) – также в Германии; дядя по этой же линии, Эрих – предположительно в США. «Я поддерживаю с родственниками из Германии отношения, бывала у них в гостях. У меня есть фото тети по линии отца с теплыми словами в адрес семьи и лично мой 1944, 1957, 1958 годов, где сказано о том, что это фото - единственное, что может сделать тетя для своей «маленькой Элли», что сегодня (1957 год) Элли «уже дама» и прочее».
Поскольку в последние 10-15 лет российскими правительственными и общественными организациями многое делается для того, чтобы хоть как-то компенсировать (если это вообще возможно) жертвам фашизма тот страшный вред, что был им причинен, Российским фондом «Взаимопонимание и примирение» и Германским фондом «Память, ответственность и будущее» выплачиваются компенсации бывшим малолетним узникам. Дважды производились такие выплаты, и в первый раз (в 1996 году и доначисление – в 1998 году) Эльвира Рейнгольдовна получила денежную компенсацию в немецких марках. В 2003 году была организована еще одна кампания по выплате компенсаций, однако в этот раз Эльвира Рейнгольдовна не получила выплаты, и сегодня находится в переписке с этими организациями, выясняя причины этого. Будучи в Москве, мы попытались лично помочь чем-либо Коваль Э.Р., обратившись летом 2005 года в Фонд Взаимопонимания и примирения. Там мы выяснили, что с 1996 года данные о Коваль Э.Р., отсутствуют в Фонде. На основании этого в ноябре 2005 года Эльвирой Рейнгольдовной послан новый запрос, ответа на который она ожидает.
Владислав Христианович Габерт
Встречаясь со следующим героем нашей работы, Владиславом Христиановичем Габертом, мы узнали следующее: его род можно назвать примером совершенно поразительного смешения кровей.
В семье Габерта В.Х. сохранилось предание, что род его ведет свое начало в России от прапрадеда, еще во времена Екатерины II приехавшего служить в России, и, как рассказывает наш герой, прапрадед жил во дворце и был «в Новгороде уездным».
«О прадеде по линии отца мне известно, что он был директором гимназии в Новгороде и был женат на гречанке. Дед жил тоже в Новгороде, и жену его, как я припоминаю, звали Марина (она была полька по национальности). В семье деда было 10 детей, однако в силу обстоятельств моей собственной жизни далеко не всех я знал лично, а помню только о шестерых. Знаю, что один из них (Валентин) был репрессирован в 30-е годы.
Я думаю, мои родители познакомились в Ключевицах (село в нескольких десятках километров от Новгорода), т.к. там жил мой дед по линии мамы, а отец, Христиан Валентинович, военный, старший лейтенант по званию, мог служить на военной базе недалеко от Ключевиц. Через некоторое время после свадьбы отец был командирован во Владивосток, где у моих родителей появился в 1935 году первый сын Адольф. До этого, в 1931 году, родилась дочь Алевтина. В Новгороде, когда семья вернулась из Владивостока, родились Татьяна и я».
Наш собеседник подчеркнул, что в документах его родных в графе «национальность» значится: «русский», он же гордится своим происхождением от отца - немца.
О начале войны помнит Владислав Христианович, конечно же, по рассказам мамы: «Новгород был захвачен фашистами, и наша семья оказалась в оккупации. В это время отец был на фронте, командир роты. Однажды он не успел спасти роту от бомбежки и попал в ссылку, в трудармию, на соляные шахты».
В 1941 году семья Габертов (мать и четверо детей) не успела эвакуироваться. «По рассказам родных, именно я, грудной младенец, в момент, когда от пристани отходила последняя баржа с эвакуируемыми, расплакался, закричал и задержал тем самым семью, не позволив ей сесть на баржу. Отойдя от берега, эта баржа попала под обстрел, и все, кто были на ней, погибли».
Из ряда подобных случаев в памяти Владислава Христиановича - рассказ мамы о том, как жители оккупированного города, потерявшие кров (и их семья в том числе), пытались спрятаться от бомбежек в церкви, надеясь на Бога, на крепкие стены, - кто знает. «Однажды кто-то закрыл снаружи дверь, и 3 дня люди не могли выйти из церкви. За эти дни город не раз бомбили, попала под обстрел и церковь. Многие погибли, кого-то засыпало. Мой брат, Адольф, выбрался из-под обвалов сам, т.к. был очень шустрый. Сестру Аню узнали по очень длинным волосам и вытащили живой из-под обвала. Я, маленький, лежал в углу церкви, при обвале кусок крыши, свалившись вниз, «прошел» в нескольких сантиметрах от того места, где я лежал. Осколками меня задело; мама решила, что я, потерявший сознание, «не жилец». По счастливой случайности в церкви после обстрела появился врач. И хоть даже мама была уверена, что ребенок умрет, врач настоял, осмотрел и перебинтовал ранки от осколков камня и сказал: «Будет жить!».
В начале ноября 1941 года семья вывезена фашистами в Германию. Путь их пролегал через Польшу.
Уже в эти годы (последние 10-15 лет) Владислав Христианович занимается сбором документальных свидетельств этого факта. Его двоюродный брат Юрий (сын дяди Владислава Христиановича по отцу) имеет документ, подтверждающий факт насильственного вывоза в Германию. У В.Х. Габерта есть документ, где Юрий Михайлович Габерт засвидетельствовал факт одновременного нахождения семей Габерта Михаила Валентиновича и Габерта Христиана Валентиновича «в лагере г. Шойнлянк Германия», правда, конечно, без отцов.
Так сложно пришлось восстанавливать эти факты, вероятно, потому, что, во-первых, такова процедура (необходим протокол опроса свидетелей), во-вторых, возможно, потому, что какие-то документы в семье нашего героя были утеряны (Владислав Христианович говорит, что мать могла прятать то, «что связывало семью с прошлым»). Хотя, учитывая, что мать Владислава Христиановича практически сразу после войны (в 1947 году) умерла, Владик и Таня оказались в детдоме, можно предположить, что многие связи были оборваны.
О пребывании в лагере сохранились в памяти нашего героя смутные воспоминания. Он утверждает, что его содержали отдельно от семьи, и не помнит, где и чем в это время были заняты мать, брат и сестры:
«Помню, что ходил в школу (семья была в Германии до 1945 года), учил немецкий язык; запомнилось, в какой одежде ходил в школу: брюки короткие на лямочках были, сумка через плечо тряпичная. Очень неясны воспоминания о таком факте: в лагере мы встретились с женщиной, которая как-то помогла нашей семье. В чем именно заключалась эта помощь, я не знаю. Моей сестры Алевтины, от которой я слышал не раз об этой женщине: «Если бы не она, мы могли погибнуть», - уже нет в живых, спросить не у кого. Знаю только, что она была актриса или корреспондентка, и фото из лагеря сделаны ею. Имени ее я также не знаю, однако у меня хранится ее портрет».
«Мама рассказывала, что ей было предложено принять немецкое гражданство и остаться в Германии. Однако она не согласилась и решила после освобождения вернуться в Новгород. О возвращении из Германии у меня сохранились отрывочные воспоминания: дорога в поезде, в «теплушке», где были не двери, а просто перекладина в открытом пространстве, и я, будучи маленьким, упал из вагона на железнодорожную насыпь; недолгая остановка в Латвии, в каких-то палатках, плохое к нам отношение и недовольство этим мамы, пытавшейся указать на немецкое происхождение нас, детей, и смягчить этим отношение к нам (снова отголосок перипетий историй подобных семей – М.М.)».
Помнит Владислав Христианович, что в 1947-48 годах вернулся в семью в Новгород отец, все это время бывший в Казахстане в трудармии на соляных шахтах.
Почему он вернулся, учитывая тот факт, что до 1955 года немцы ссылались, и место спецпоселения было своего рода «тюрьмой», почему семья не оказалась на спецпоселении, непонятно. По какой-то случайности эта участь их обошла. «В 1947 году, после смерти мамы, отец, совершенно больной из-за той тяжелейшей работы, что пришлось ему выполнять в трудармии, оказался не в силах сам вырастить нас и отправил Таню и меня в детдом «Зорька» Крестецкого района Новгородской области. Помню один из эпизодов жизни в детдоме. Видимо, оттого, что акцентировалось внимание на моем немецком происхождении, я однажды какую-то работу или тетрадку подписал девичьей фамилией матери: «Мельников Владислав». Меня вызвали к директору детдома (эстонке по национальности), и я получил выговор с ненавистью: «Ты зачем так написал? Ты же Габерт, ты немец, немец!»».
«Отец, тяжело болевший и умерший довольно рано (в 1963 году), в детдоме меня и Таню не навещал, только писал письма (детдом был в нескольких десятках километров от города).
Несмотря на то, что родственников было много, никто (видимо, в силу собственных тяжелых обстоятельств) не забрал нас к себе». На уровне детского впечатления и до сих пор сохранилось во Владиславе Христиановиче какое-то ощущение оторванности от родных, одиночества.
Оттого, наверное, и дальнейшая жизнь, жизнь - беспокойная, кочевая («Я много поездил, много видел», - говорит наш герой), жизнь «бродяги», как говорят о нем родные. В ней было многое, наш герой всегда легко «снимался с места».
Ремесленное училище в Сызрани (за компанию с детдомовским другом), работа в заводском поселке, возвращение в Новгород, к старшей сестре, окончание 10-летней вечерней школы, работа в строительном тресте, направление от треста «в Ленинград, в строительный институт». А потом вдруг - поселок Большой Изюм Кокчетовской области, училище механизации (и снова из-за друга по общежитию).
Работа по направлению в совхозе, но и там «зеленый чемоданчик» - наготове. Не расплатился с ним совхоз, еще и долг за ним остался, и – снова в дорогу («опять – ни копейки»), «куда судьба приведет», как говорит сам Владислав Христианович. Судьба привела к геологам, через нового случайного друга. А потом – Северный Казахстан, город Ош (снова - к приятелю); знакомство с первой женой; возвращение в Новгород к болеющей старшей сестре; заочное обучение в институте торговли; некоторое время – жизнь в селе Зыряновское в Томской области (у родителей жены), рождение любимых дочерей Алены и Валентины, работа 12 лет в селе Угловка Окуловского района руководителем сельпо, прорабом, простым плотником. Потом - развод, явившийся ударом для нашего героя. Семья сегодня – в Новгороде, Владислав Христианович знает всех внуков, созванивается, бывает, не видел только самого младшего, недавно родившегося.
В Братске наш герой с 1985 года. Приехал из Томской области, где работал в школе, преподавал физкультуру. Здесь начал работать с Чекановского ДОКа. В 1988 году заключил здесь, в Братске, второй брак.
Такова в общих чертах жизнь нашего второго героя. В силу этих обстоятельств не всех родных он знает, многих даже не видел, но и то хорошо, что он, в силу своей мобильности, старался бывать, у кого возможно, поддерживать отношения, не терял связи с сестрой Таней. В нем той непримиримости и ненависти ко всему немецкому, что чувствовалось в разговорах с другими, мы не увидели, этого во Владиславе Христиановиче Габерте нет.
Тищенко (Регнер) Виктория Эдуардовна
Расспрашивая о происхождении Виктории Эдуардовны, мы услышали от нее, во-первых, то, что она, что называется, «чистокровная» немка; во-вторых, предположение, что предки их попали в Россию еще в петровские или екатерининские времена (какой-то достоверной информации по этому поводу нет). В силу определенных обстоятельств, о которых мы скажем ниже, Виктории Эдуардовне больше известно о матери.
Так, она знает, что и мать, и отец Гердт Эльзы Яковлевны (матери Виктории Эдуардовны) были чистокровными немцами. Звали их Яков Генрихович и Ребека Яковлевна. Известно, что Эльза Гердт, родившаяся в селе Кият Крымского края (как нам известно из истории, довольно активно заселявшегося в свое время немцами), была батрачкой в семье Регнеров, родителей Регнера Эдуарда Христофоровича. Эдуард влюбился в красивую батрачку, женился на ней, и за это его семья отвернулась от них обоих.
В счастливом, но недолгом браке Эльзы и Эдуарда Регнеров родились три дочери (три - при жизни отца, четвертая, наша героиня, после его смерти): Цилима, Гильда и Эльвира - соответственно в 1928, 1930, 1932 годах. В 1937 году Эдуард Христофорович был репрессирован. В это время Эльза Яковлевна ожидала рождения четвертой дочери, Виктории.
Все, что знает об этом и имеет в семейном архиве дочь, так и не увидевшая отца, это единственное фото 1935 года, а также документ о том, что 20 января 1938 года отец «расстрелян», и справку о реабилитации Регнера Эдуарда Христофоровича 20 ноября 1963 года «за отсутствием состава преступления». Таких судеб в России – множество, но когда сталкиваешься с этим вот так, держа в руках документ со словом в графе «причина смерти» - «расстрелян», становится не по себе.
Виктория Эдуардовна появилась на свет в п. Аккаджа Черноморского района Крымской области, уже при своем отчиме.
Матери, оставшейся одной с тремя детьми, в ожидании четвертого ребенка, необходима была поддержка, и она выходит замуж за Дидриха Александра Михайловича, также, кстати, немца по отцовской линии. В сентябре 1939 года в семье появилась еще одна дочь, Дидрих Элеонора.
С началом войны в связи с Указом Президиума Верховного Совета СССР 1941 года началось массовое переселение крымских немцев. Их «грузили» на пароходы и отправляли в неизвестность. Поражают схожие ситуации в рассказах наших героев: «На один из пароходов наша семья не попала, видимо, из-за нехватки мест. Обезумевшая от страха за детей мама плакала и кричала, умоляя посадить нас на пароход, но тщетно. Ночуя где-то на пристани, мы узнали от какого-то работника пристани, что тот пароход, на который мы так рвались, был взорван фашистской бомбой.
После захвата немцами территории Крыма наша семья была вывезена в Германию; с немцами везли и украинцев, и татар; евреев тут же расстреливали».
Вспоминается нашей героине интересный эпизод как пример мужества и взаимовыручки. «Еще до отправки в Германию наша семья спасла знакомого еврея. Он забежал к нам в дом и умолял моего отчима спрятать его. Рискуя собственной семьей (в доме были все мы, дети, и мама), отчим позволил еврею спрятаться, а на вопросы практически тут же вошедших немцев ответил, что никто к нам не заходил. Возможно, то, что мы были немцами, знали язык, говорили на нем, заставило фашистов поверить нам. Так спасся этот человек. Спустя много лет в Харькове случайно отчим с мамой встретили этого еврея. Тот не знал, как отблагодарить своего спасителя. До сих пор в моем доме хранится ваза (подарок этого человека), переданная мне мамой с наказом беречь подарок этого благодарного человека».
Мать рассказывала нашей героине, что по пути в Германию они были в Польше, Чехословакии. Основное место их пребывания там – Австрия, г. Грац, по словам героини. Очень смутны ее воспоминания об этом времени. Она предполагает, что родители работали там на хозяина какого-то завода. Еще помнит жизнь на каком-то сельском хуторе, сторожевую собаку у дома, которая укусила ее, маленькую.
«После освобождения наши мучения только начались, все страшное было впереди». После освобождения и репатриации они подверглись другому наказанию – ссылке на спецпоселение на Алтай, в захолустное селение, где жили татары, казахи, русские.
Чуть высокомерно звучат из уст Виктории Эдуардовны слова о том, что сами жители, по внешнему облику, образу жизни, окружающей запущенности были похожи на зверей, но долгом своим считали презирать их, «фашистов», как они их называли: «Помнится мне, что мать моей подруги, с которой и сейчас мы тепло дружим, жившая по соседству с нами на Алтае, могла кричать через забор по поводу петуха, залетевшего к ней на огород: «Вы, фашисты, заберите своего Гитлера!». И от Виктории Эдуардовны мы не в первый раз услышали, что ни в Германии, ни в России они своими не были: там – «русаки», здесь – «фашисты». Народ без Родины… Кого обвинять в таком положении?
Из ряда подобных случаев вспоминается нашей героине еще одна болезненная история: «Тетя по линии мамы, Матрена Яковлевна Гердт, вышла замуж за русского мужчину, была членом Коммунистической партии. Когда наша семья вернулась из Германии, Матрена Яковлевна испугалась этого родства, и ее сын Валентин настоятельно потребовал в письме прекратить с ними всяческие отношения.
Сейчас уже ни тети, ни двоюродного брата нет в живых, а поступок, так больно задевший, помнится». Не говорят они, сестры, и на родном немецком языке: и родителей, когда они говорили дома по-немецки, обрывали; и на уроки демонстративно не ходили.
«Родители мои прожили долгую жизнь (мама - 86 лет, отчим - 92 года), всегда были вместе, так и остались на Алтае, в селе Малиновое Озеро, и нас, дочерей, научили быть дружными.
Мне радостно говорить о том, что не проходит года, чтобы мы все не собрались на Алтае, независимо от того, где и как кому живется. Старшая сестра Цилима (ей уже 78 лет) – инициатор всех наших встреч». С умилением говорит о доброте сестры Виктория Эдуардовна. Цилима Эдуардовна в 80-х годах вслед за сыном уехала в Германию, у нее большая семья, много правнуков, родившихся уже там, на исторической родине. В Германии – Элеонора Дидрих, хотя, что интересно, ее дети вернулись сюда, в Россию. Вот так по-разному складываются судьбы.
В.Э. Тищенко с 1974 г в Братске, все это время работает в детской городской больнице. У нее две дочери: родная и приемная, любит которых замечательная мать и бабушка одинаково.
***
Одной из специфических особенностей нашего государства на протяжении всей истории существования является его многонациональность. В разные годы это по-разному проявлялось в нашей истории и политике. От идей братства, теснейшей дружбы разных народов до межнациональной розни и на межличностном (бытовом), и на политическом (государственном) уровнях.
В состоянии межнационального конфликта, будучи вообще способными быть националистами, люди не в силах задуматься о том, что каждый народ, как и каждый человек той или иной национальности, имеет свою, богатую событиями, достойную уважения, а, может быть, и сочувствия, судьбу.
А потому знакомство с историей одного народа и его выходцев, живущих рядом с нами, думается, способно заинтересовать многих и предупредить, возможно, в будущем огульное обвинение какого-либо народа в грехах отдельных его представителей; предотвратить националистские выпады в адрес тех, чья вина лишь в том, что они другой национальности.
В том, чтобы посмотреть на историю Великой Отечественной войны именно под этим, не самым привычным, углом зрения, мы увидели актуальность нашего исследования.
Подобной деятельностью заняты и герои нашей работы, бывая на встречах со школьниками, рассказывая им о прошлом, продолжая оставаться гражданами нашей страны и фактически, и по духу.
Алатырские дети шефствовали над ранеными. Помогали фронтовикам, многие из которых были малограмотны, писать письма, читали им вслух, устраивали самодеятельные концерты. Для нужд госпиталей учащиеся собирали пузырьки, мелкую посуду, ветошь.
Приезжим помогала не только школьная администрация, но и учащиеся: собирали теплые вещи, обувь, школьные принадлежности, книги. Но, судя по протоколам педсоветов, отношение между местными и эвакуированными школьниками не всегда было безоблачным.