29.06.2006 | Архив "Итогов" / Кино
Балбес и НебалбесПро Эльдара Рязанова и Леонида Гайдая после выхода фильма "Привет, дуралеи!"
Позволим себе приятную роскошь: НЕ РЕЦЕНЗИРОВАТЬ новейший фильм Эльдара Александровича Рязанова "Привет, дуралеи!". Правда, есть искушение отрецензировать само название фильма. Название - весьма знаковое. При всей невинной простоте содержит в себе позицию и даже вызов. Имея представление о последних работах Эльдара Александровича, заранее догадываешься, что дуралеи (которым и передан привет) - ребята милые, старомодные, цитирующие Пушкина и песни на музыку Сергея Никитина, что живется им туго, однако они не унывают, когда надо, способны на жесткий отпор гэбистам, коммунистам, черносотенцам и прочему быдлу, и все у них (у нас) будет хорошо. Более того, название и даже его важная составляющая - восклицательный знак - дают повод для обстоятельного культурологического комментария. Который, впрочем, плавно и неизбежно перейдет в разговор о словесном барьере между поколениями, перекинется на разногласия мировоззренческие и породит еще (не дай Бог) такую вспышку обоюдного поколенческого Сопротивления, что ну ее, эту культурологию, к лешему.
Дать представление о сюжете все-таки необходимо. Он придуман Рязановым в паре с Алексеем Тиммом. Действуют Он и Она. Она - закончила, кажется, библиотечный, почти слепая, кристально честная и незащищенная. Он - закончил не помню что, но тоже интеллигент, тоже неудачник и зачем-то (при наличии удобной квартиры) спит на крыше с видом на храм Христа.
Оба привлекательны еще и тем, что не умеют и не желают приспосабливаться к окружающей действительности, но между нами, девочками, производят впечатление не дуралеев и даже не интеллигентов, а скорее идиотов. Не потому, что лазают по крышам и не желают приспосабливаться, а исключительно потому, что постоянно несут волнительную ахинею, заставляющую всерьез усомниться в их реальной начитанности. ‚ фильме также действуют: Его бывшая жена - типичный парикмахер-визажист, то есть дура, богачка и мещанка. Его крутой друг, прошедший Афган и Чечню, которого всякие разные негодяи уговаривают продаться в киллеры. Глава социально-социалистической, что ли, партии, вор, козел, подлец, еврей, косящий под русского и прикрывающийся фашистскими лозунгами (ну, ясно, в общем, кто). В завязке картины, где события разворачиваются в 1917-м, действуют еще и пьяные сволочи - революционные матросы.
Она - Татьяна Друбич. Он - Вячеслав Яолунин (который главный "Лицедей" и Асисяй). Он и Она встречаются по иронии судьбы, долго робеют, не могут найти путь друг к другу, но затем успешно находят. Несмотря на зримые моменты столь полезной и своевременной салтыков-щедринщины, первые зрители фильма решили, что Рязанов, увлекшийся в последнее десятилетие социальностью, попытался вернуться к себе - к "Иронии судьбы" и "Служебному роману". "А я и не уходил!" - чуть запальчиво ответил Эльдар Александрович на премьере фильма. И был абсолютно прав. Рязанов - фигура цельная. Размножать Рязановых, утверждая, что Рязанов "Гаража" и "Небес обетованных" - одно, а Рязанов "Служебного романа" - другое, абсолютно нелепо. Цельность тем более заметна, если соотнести творческий путь Рязанова с творческим путем другого - тоже цельного - отечественного комедиографа Леонида Гайдая.
Информация для поклонников.
Пока что фильм можно было увидеть лишь на спецпросмотрах: на кинорынке в Измайлове, на торжественном открытии кинотеатра "Ударник" в конце декабря (это теперь суперкинотеатр западного типа, с "долби" и прочими удовольствиями, второй в Москве "настоящий кинотеатр" наряду с "Кодаком"), а также в январе в Центральном доме кинематографистов. Но, надо полагать, вскоре "Дуралеев" удастся обнаружить и в обычных кинотеатрах, а также на видеокассетах. Во время премьеры в "Ударнике" заодно отметили сорокалетие "Карнавальной ночи". Зал устроил овацию Людмиле Гурченко и барабанщику, который (в "Ночи") играл в биг-бэнде, а недавно был найден Рязановым выступающим чуть ли не на улице возле ресторана "Прага".
Язвительный кинокритик Денис Горелов напечатал в "Сегодня" (во времена оны, понятно) статью про пути отечественной комедии. По Горелову, наша комедия становилась год от года глупее, а редкие ростки интеллектуального, пробивавшиеся в ней буквально сквозь толщу асфальта, были затоптаны. Забыл, кем именно, но, кажется, народом. Заноза Горелов известен как автор самой злобной рецензии на пап-интеллигентов вообще и Эльдара Александровича в частности, порожденной рязановским фильмом-предостережением "Предсказание".
Тем не менее, в тексте про комедию он был целиком на стороне Рязанова (Рязанова 60-70-х), сказав, что умному "Деточкину вечно суждено собирать подаяние у храма Балбеса".
Сторонники Леонида Иовича Гайдая не могли оставить безнаказанным столь наглый и безответственный выпад против кумира и сочинили в ответ пару статей, где речь, напротив, шла о том, что если у нас и был современный Грибоедов, то это, конечно, Гайдай. Не зря все классические комедии Гайдая почти целиком растащены публикой на словечки и фразочки. По степени растащенности на цитаты с фильмами Гайдая могут сравниться разве что "Джентльмены удачи" и "Белое солнце пустыни", а из всех рязановских фильмов - только "Берегись автомобиля".
Это так: для затравки. Занятнее другое: два человека в одно и то же время в одной и той же стране снимают кинокомедии (есть еще третий классик - Данелия, но о нем разговор особый). Оба безумно популярны. Конкурируют между собой. Но отличаются один от другого настолько, что - при всем старании - не найдешь точек соприкосновения.
Пойдем от простейшего к парадоксальному.
Рязанов - очевидный и законченный шестидесятник. Гайдай - нисколечки.
Гайдай со всеми своими Шуриками и даже с булгаковским "Иваном Васильевичем" - народен. Точнее, городско-народен. Сочиняет для всех. Пронизывает все слои общества: это, кстати, редкое умение в кинематографе - делать фильмы, в которых каждый находит свое: один тащится от смешных пинков под зад, а другой вычитывает умное. Рязанов (если брать его основные картины - уровня "Берегись автомобиля") - подчеркнуто интеллигентен и ориентируется на слои от среднего и выше. Слухи о народности Рязанова сильно преувеличены. Он, может, и начинал как народный, но по-настоящему народным (своим, знакомым) его сделала "Кинопанорама".
Далее. Гайдай снимает в 60-70-е такие фильмы, словно бы порядки в стране его более или менее устраивают, и нет ни цензуры, ни режима. Он как бы вообще не интересуется серьезными общественными проблемами. Нет-нет, и дураку ясно, что Гайдай на самом деле иронизирует над режимом, но как-то легко, спокойно, будто бы взирая на происходящее со стороны. Рязанов (чем дальше, тем сильнее) тяготится режимом, ощущает и, насколько позволяет ситуация, отражает его давление и присутствие. ‚ какой-то момент режим начинает отвечать ему взаимностью. Рязанову не позволяют экранизировать "Самоубийцу", "Мастера и Маргариту", "Дракона". "Дорогую Елену Сергеевну" он пробивает с трудом.
Соответственно Гайдай как бы увлечен жанром и только жанром - изобретает эксцентрические комедии. Кино Рязанова - это миссия (не люблю и никогда не использую цитат, но в данном случае это слова постоянной актрисы Рязанова 70-80-х Лии Ахеджаковой).
Для него важнее не пинок под зад, а идея, мысль, атмосфера. Интеллигент в его фильмах - это именно ИНТЕЛЛИГЕНТ. Честный, умный, страдающий, влюбленный, закомплексованный, отчасти родственный вудиалленовскому (черт, никак не обойтись теперь без сравнений с Голливудом), в последние годы все ответственнее несущий знамя демократии. Главный гайдаевский интеллигент по имени Шурик - не более чем смешная маска. Отечественный вариант Чарли, ловко побеждающего больших и сильных раздолбаев при помощи сметки и отваги. Мастер комедии Рязанов, сняв более двадцати игровых картин, так и не породил ни одной маски. Он к тому и не стремился. Он порождал в своих фильмах индивидуумов. Родил, например, Деточкина. Классическая комедия славна, однако, именно масками. Интеллектуальная публика 90-х - и та ценит в комедии маску, с пеной у рта доказывая, что Бестер Китон был гораздо талантливее Чаплина. Вуди Аллен - тоже маска. Из наших комедиографов новейших времен маски сумел внедрить в сознание зрителя лишь Гайдай. Причем сразу четыре: Шурик, Трус, Балбес, Бывалый.
По странной логике все, однако, вывернулось таким образом, что именно Гайдай сделал картину, которая воспринимается сегодня откровенно антисоветской. Рязанов, даже в "Берегись автомобиля", пытался в меру сил усовершенствовать режим, придать ему человеческое лицо, исправить недостатки.
Гайдай (который вел себя, повторяю, так, словно оценивал ситуацию со стороны) отнюдь не метил в отдельные недостатки режима и не мечтал о социализме с человеческим лицом. Он слишком хорошо все про все угадал. ‚ "Бриллиантовой руке" Гайдай создал нечто, что в корне противоречит традиционной идеологии шестидесятников: образ страны, где все одним миром мазаны. Страны, которую не исправишь. Страны Совка. Самое время вспомнить "Старые песни о главном". Авторы "Песен" Леонид Парфенов и Константин Эрнст говорили, что их проект - это в какой-то мере реабилитация того, что именуется совком. Реабилитация эмоций и специфического типа мышления, характерного для близкого прошлого. Теперь уже можно точно сказать, от кого именно надо защищать совок и кто первый поставил зеркало перед ним - это Гайдай. Одни песенки из "Бриллиантовой руки" чего стоят: про дикарей, на лицо ужасных, добрых внутри, у которых, что они ни делают, не идут дела, да еще про зайцев. С припевом: а нам все равно, пусть боимся мы волка и сову.
Ответ на вопрос, почему всех других режиссеров давила цензура, а Гайдаю разрешали откровенную крамолу, оставим за рамками этих заметок. Уже публиковалось предположение, что крамолу у него попросту не замечали. ‚ отличие от умных - и с ходу настораживавших - комедий Рязанова или Данелии фильмы Гайдая, видимо, воспринимали как чисто развлекательные, тупо-народные. Эксцентрика завораживала и обманывала. И чиновников, и, кстати, тех же интеллигентов, которые Гайдая долгое время на дух не переносили. Случай Гайдая удивителен еще и тем, что его фильмы (от ранних до "Ивана Васильевича") не только не покрылись паутиной, но стали с годами словно бы умнее.
Забавно (и опять-таки логично), что свой главный, наиболее популярный и откровенный фильм - "Бриллиантовую руку" - вольный комедиограф и категорический нешестидесятник Гайдай сделал в относительно вольные 60-е. Пусть и на их излете. Что до интеллигентного шестидесятника и певца свободной кухни Рязанова, то свою главную и наиболее популярную картину - "Иронию судьбы" - он снял в глухие 70-е.
Рязанов в его лучшие годы всегда точно угадывал и воспроизводил атмосферу времени. "Ирония судьбы" - не просто приятная рождественская сказка (как сказали бы на Тападе). Это ведь еще и фильм абсолютно экзистенциальный. Безвременье. Герои прячутся в квартирах, в кухонном веселье, в песенках Никитина. И даже красивый утренний заснеженный Питер, по которому героиня Барбары Брыльской идет на вокзал, - и тот вневременен и пустынен. Личный уход от мерзкого мира. Бог мой, да какое отношение "Дуралеи" имеют к "Иронии судьбы" (речь не о качестве, а о сути - качество и сравнивать-то глупо)? В "Иронии" половина кайфа от того, что нам нравится мир героев, а внешнего, неприятного для зрителей, мира нет. В "Дуралеях" как бы Мягков приходит к как бы Брыльской (то бишь Полунин приходит к Друбич), а та ему и говорит: в этой моей квартире чего только раньше не бывало - была даже явочная квартира КГБ (!). Если бы в "Иронию" проникло что-нибудь подобное (например, Барбара призналась бы, что ее прадеда запытала до смерти царская охранка), фильм давно расхотелось бы смотреть каждый Новый год.
При утяжелении общественной ситуации (начиная с конца 70-х) оба мэтра нашей комедии пришли к тому, к чему, похоже, и должны были.
(Заметим в скобках, что оба вдобавок постарели, а возраст, как свидетельствует практика мирового кинематографа, в девяти из десяти случаев сказывается на режиссерских способностях вполне отрицательно, в первую очередь гробя вкус.) Гайдай перестал работать на верхние слои. Стал снимать нечто плоско-народное и тупо-эксцентрическое.
Рязанов, напротив, совсем перестал учитывать слои "низшие". Повторив "Иронию судьбы" в "Служебном романе", он озверел и ринулся в сатиру. Он действительно дважды повлиял на общественное развитие. "Карнавальная ночь" в какой-то мере предопределила атмосферу конца 50-х - начала 60-х. Без нее и "Заставы Ильича" бы не было. "Гараж" стал скандалом начала 80-х (устарев довольно быстро).
Пережив самые подцензурные годы при помощи "Вокзала для двоих", "Жестокого романса" и "Забытой мелодии для флейты", Рязанов затем и вовсе начал делать фильмы, преследуя цели, ради которых... разве что газетные статьи пишут.
Рязанов начал снимать, чтобы растолковать, кого он любит, а кого нет. Чтобы поквитаться на экране с теми, с кем не удалось поквитаться в жизни. ‚топтать кого надо во что хочется.
В "Дуралеях" к главному хорошему герою подкатывает премерзкий прощелыга из конторы, скупающей недвижимость. Когда герой его посылает, прощелыга вдруг принимается орать... Что бы вы думали? Нечто по поводу паршивых интеллигентов и шестидесятников, которых давно всех передушить надо. Но уж отвел Эльдар Александрович свою режиссерскую душу: он этого, в клевый костюмчик одетого, прощелыгу сначала в корыто с раствором цемента уронил, потом что-то на башку ему обрушил - пусть знают, собаки, кто кого уважать должен.
Рязанов окончательно стал русским бунтарем-шестидесятником. Жестоким, но справедливым. Бессмысленным и беспощадным. "Дуралеи", кстати, фильм не про-, а, скорее, антиинтеллигентский. Ничего, кроме нелюбви к идиотам-героям, он не вызовет. К тому же интеллигент, который способен считать кого-то быдлом и не видит человека в каждом, это уже не классический интеллигент, а мутант какой-то.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.