30.05.2006 | Архив "Итогов" / Наука

Наука умеет много гитик

Но по-настоящему нуждается только в двух

В Санкт-Петербурге прошел митинг преподавателей высшей школы - их учреждения не получают из бюджета уже никаких денег и со дня на день ждут отключения света и воды. В Москве распущены в неоплачиваемые отпуска сотрудники Института США и Канады, в советские времена пользовавшегося особым вниманием и покровительством государства. Та же участь грозит Институту славяноведения и балканистики и ряду других заведений. Директор Института физики Земли академик Владимир Страхов объявил голодовку на рабочем месте в знак протеста против прекращения финансирования федеральных научных программ и, словно античный жрец, грозит нечестивцам гневом стихий - землетрясениями... "Научные новости" из России в последнее время состоят в основном из подобных сообщений.

Послесловие для Стенгазеты. Последняя попытка приблизить российскую фундаментальную науку к современным организационным формам была предпринята полтора года назад – и благополучно потоплена руководством РАН. Отказавшись даже от косметических реформ, государство в очередной раз пытается заменить их увеличением финансирования. Сегодня в академических институтах объявлено о подъеме их символических зарплат аж на 15% – при одновременном сокращении штатов на ту же долю. В лучших советских традициях это сокращение было равномерно разверстано по всем институтам. Понятно, что управленческий аппарат, бухгалтерия и т. д. никакому сокращению не подлежат, гарантий молодым специалистам, матерям-одиночкам и т. д. тоже никто не отменял. В результате уже на первом этапе программы некоторые ведущие научные центры вынуждены будут уволить до четверти сотрудников – причем именно тех, кто реально и плодотворно работает. Правда, за прошедшие годы те российские ученые, которые в самом деле что-то собой представляют, научились находить гранты и заказы. Но именно таких людей каждая ценная инициатива руководства РАН или государства заставляет вновь и вновь отвечать на вопрос: а что их, собственно, связывает с этой страной? Ответом на него может служить то, что в последнее время в мировых научных новостях все чаще и чаще мелькают русские фамилии с далеко не российскими адресами.

Впрочем, они уже мало волнуют общество, свыкшееся с мыслью о крахе отечественной науки. В самом деле, если не принимать всерьез зюгановские благоглупости насчет "восстановления в кратчайший срок научного потенциала страны", то все предельно ясно. Самоокупаемой фундаментальная наука не бывает нигде и никогда.

Но если на Западе значительную часть средств ученые получают из негосударственных фондов, аккумулирующих средства частных жертвователей, то в России "высокая" наука финансируется почти исключительно из бюджета - прямо или косвенно. И несмотря на все усилия Российского фонда фундаментальных исследований (отмеченные переводом его главы Владимира Фортова на должность вице-премьера по науке), фонда Сороса и прочих уважаемых организаций, в ближайшие несколько лет это положение не изменится.

Бюджет же, как известно, наполняется плохо. При этом в нем есть защищенные статьи, финансирование которых не зависит от собираемости доходов, - значит, весь недобор ложится на остальные. Между тем у научной корпорации нет и никогда не было большого влияния в верхах. Когда в ходе недавней реорганизации правительства поступила команда сократить число министерств, то кого самыми ненужными сочли Миннауки и Минприроды. Нет и возможности больно прищемить власти снизу, как это регулярно делают шахтеры или энергетики. Даже в электоральном отношении ученое сословие не очень интересно - оно, несмотря на все посулы коммунистов, исправно подтверждает на выборах справедливость нагловатой ельцинской формулы "куда они денутся?".

Эти простые и понятные соображения сегодня почти вытеснили из сознания общества тот факт, что развал советской науки начался задолго до развала питавшего ее государства. Да, до самого конца 80-х росли ассигнования на науку, число научных работников, диссертаций, институтов и т. п. Но последние советские нобелевские лауреаты по науке относятся к середине 60-х. (Исключение только подтверждает правило: Петру Капице в 1978 году Нобелевский комитет всего лишь вернул старый должок, отметив его работы сорокалетней давности.)

При лавинообразном росте количества научных публикаций внутри страны постоянно сокращалась доля советских авторов в наиболее авторитетных зарубежных журналах, западные ученые все реже ссылались на данные своих советских коллег. СССР медленно, но неуклонно выходил из мирового научного сообщества, и новые порядки только обнажили и ускорили этот процесс, но никак не вызвали его.

Среди его истинных причин были и ориентация на экстенсивные, "валовые" показатели, и нарастающая техническая отсталость экспериментальной базы (особенно по части компьютеров), и так и не преодоленные последствия былых идеологических погромов, и параноидальное отношение к "секретам": достаточно вспомнить засекречивание приходивших в Союз западных научных журналов или стандартный текст представляемого в редакцию вместе с рукописью "экспертного заключения", гласивший, что данная статья может быть опубликована в открытой печати, ибо не содержит ничего нового... Особое место в этом ящике Пандоры занимала кадрово-распределительная политика: все чаще карьеру в науке делал не тот, кто лучше работал, а тот, кто был ближе к начальству. По тому же принципу распределялись деньги и оборудование, поездки на зарубежные конференции и стажировки.

Реформы не только не сломали этой системы, но и усилили ее разрушительное действие. Во-первых, если при щедром госфинансировании "рабочим лошадкам" все-таки что-то перепадало со стола "научных генералов", то нынешнее оскудение кормушки резко обострило борьбу за то, что осталось. Во-вторых, падение "железного занавеса" открыло для наиболее квалифицированных российских ученых иной путь: не клянчить у самозванцев крохи и не пытаться переиграть их по их же правилам, а заняться нормальной работой на нормальном оборудовании за нормальную зарплату в каком-нибудь другом государстве. Кое-кто из них - например, один из крупнейших нейрохимиков мира Дмитрий Сахаров, ежегодно по нескольку месяцев работающий в Швеции, - даже открыто высказывается против увеличения ассигнований на науку в России прежде, чем будет создана новая система распределения средств. По его мнению, если дать деньги сейчас, они до адресата не дойдут.

Удивляться приходится не тому, что российской науке тяжело, а скорее тому, что она еще существует. Приемы, с помощью которых она это существование поддерживает, достойны изучения в какой-нибудь школе выживания. Сдача в аренду помещений, продажа всего, что можно продать, - это сегодня в научных учреждениях обязательная программа. Иные деятели науки тратят на свою работу деньги, которые научились зарабатывать где-то на стороне. Совсем недавно некий голливудский продюсер воспользовался для съемок своего фильма о "Титанике"  российским кораблем "Академик Келдыш" и управляемыми подводными аппаратами "Мир". Заплаченных денег хватило не только для долгожданного ремонта "Келдыша" и "Миров", но и для проведения весьма плодотворных исследований на обратном пути через Атлантику.

Но выживание и жизнь - не одно и то же. Соросовских стипендий, западных грантов, левых заработков, остатков прежней роскоши ("Келдыш" и "Миры" привлекли внимание именно уникальностью своих технических возможностей, остальной же российский научный флот стабильно ржавеет на приколе или возит "челноков") в лучшем случае может хватить на то, чтобы пережить лихолетье и дождаться неких лучших времен. А будут ли они?

"Я все могу себе представить - и структурную перестройку российской экономики, и последующий рост производства, и превращение России в экономического гиганта. Я только не понимаю, как при этом в ней сохранится фундаментальная наука", - говорит известный экономист и социолог Виталий Найшуль. И приводит пример: в начале века тон в мировой науке задавала Германия, и этого положения не изменили ни ее разгром в первой мировой войне, ни последовавшие за ним политические смуты и финансовое бессилие государства. Потом пришел Гитлер и был у власти чуть больше 12 лет. С тех пор прошло уже вчетверо больше времени, страна залечила все раны и стала одной из богатейших в мире, ее наука уже которое десятилетие получает огромные суммы, однако до сих пор не может и близко подойти к той роли, которую когда-то играла. Впрочем, что нам Германия? Лысенковская авантюра тоже длилась не так уж долго, а безраздельное господство "народного академика" - и вовсе каких-то пять-шесть лет. Однако золотой век советской биологии, времена Вавилова и Кольцова так никогда и не вернулись.

Однако вспомним: ведь этот золотой век наступил непосредственно после национальной катастрофы, в ходе которой страна физически лишилась подавляющего большинства своих ученых - не говоря уже о финансировании исследований, материальной базе, системе подготовки кадров и т. п. Тем не менее уже к середине 20-х Россия уверенно выходит на мировой уровень во всех основных естественных науках. (Гуманитарные дисциплины сразу попали под идеологический контроль, хотя в некоторых из них его жесткость была поначалу невелика, благодаря чему и там могли возникать явления мирового уровня - Евгений Поливанов, Владимир Пропп, психологическая школа Выготского и др.) Именно тогда началась научная биография подавляющего большинства советских нобелевских лауреатов. И некоторых несоветских - Георгия Гамова, Василия Леонтьева...

И происходило все это отнюдь не в результате повышенного внимания государства к вопросам науки. Наоборот - как только государство "повернулось к науке лицом", в ней начали выдвигаться на первый план самородки Мичурины и фантазеры Марры, а следом за ними - и явные шарлатаны типа Лысенко.

Но у российской науки 20-х годов было два преимущества. Во-первых, довольно свободное передвижение информации и людей как внутри страны, так и через границы (достаточно вспомнить стажировки Капицы и Тимофеева-Ресовского на Западе и Бриджеса и Меллера - в СССР). И во-вторых, острый интерес к науке со стороны общества, связанный с характерным для тех лет пафосом "построения нового мира". Этого оказалось достаточно, чтобы в считанные годы преодолеть последствия тотального краха отечественной науки.

Первое условие не требует никаких особенных реформ. Хорошо бы, конечно, чтобы у нас прижились открытые конкурсы, независимые экспертизы, целевые стипендии. Но если пока их и не будет - не страшно. Переориентация российских ученых на стандарты, принятые в мировом научном сообществе, происходит уже сейчас.

О втором же условии сегодня можно только мечтать. В нынешнем российском обществе нет ни устремленности в будущее, ни хотя бы уважения к науке и ученым. И никакие политические решения и даже реальные деньги тут ничего не решат: общественные настроения могут измениться, но рассчитывать на это трудно.

А вопрос о невыплатах зарплаты в институтах к науке, строго говоря, отношения не имеет. Тем не менее платить их надо. В приличном обществе принято отдавать любые долги, будь то карточные проигрыши или жалованье государственным служащим.

Источник: "Итоги", №23, 15.10.1996,