27.04.2006 | Архив "Итогов" / Общество

Культура вульгарности

"Хороший вкус нашей интеллигенции укоренен гораздо слабее дурного вкуса нашего народа"

Кинокритик Майя Туровская, большой любитель мелодрам, в разговорах со мной, человеком мало чувствительным к популярной культуре, любила ссылаться на Брехта и часто повторяла два его действительно замечательных афоризма: "Хороший вкус нашей интеллигенции укоренен гораздо слабее дурного вкуса нашего народа" и "Великое искусство всегда немного вульгарно".

Отношение интеллигенции к народной, или "низкой", культуре всегда было амбивалентным. С одной стороны, Аполлон Григорьев или Блок любили побаловаться жестоким городским романсом, обнаруживая в нем ту, несколько карикатурную "подлинность", которой не хватало культуре более изощренной. С другой стороны, от ощущения неприятной вульгарности популярной культуры отделаться не удается.

Почему культура городских масс почти неизбежно несет на себе эту печать вульгарности, которой лишен подлинный, деревенский фольклор?

Дать даже самый поверхностный ответ на этот вопрос невозможно без исторического отступления. Историкам хорошо известно, что в средние века аристократия не знала того, что сегодня именуется цивилизованным поведением, "манерами". Немецкий социолог Норберт Элиас посвятил несколько ныне классических книг тому, что он определил как "цивилизующий процесс". Первый том его многотомного труда посвящен эволюции бытового поведения аристократии. Он показал, как постепенно из общества удаляются "вульгарные" манеры - привычка есть руками, сморкаться в пятерню, плеваться в обществе и т. д. Процесс этот всегда начинается в наиболее привилегированных слоях населения и постепенно распространяется на более низкие социальные слои. Сущность его сводится к появлению некой самодисциплины, сдерживанию примитивных импульсов и дистанцированию. Последнее проявляется хотя бы в том, что люди перестают хватать еду руками, а начинают использовать столовые приборы, которые создают дистанцию между куском мяса и руками едока.

Согласно Элиасу, "цивилизующий процесс", который мы сегодня понимаем как избавление от вульгарности поведения, связан с тем, что аристократия постепенно вовлекается в сложные социальные связи, которые вынуждают ее обуздывать непосредственность желаний. Какой-нибудь поместный князь, перемещаясь из своего замка ко двору, уже не может отбутусить первого попавшегося ему под руку несимпатичного человека. Прямое физическое действие замещается сложным этикетом символического поведения.

В труде Элиаса содержится одно любопытное замечание. Он связывает исчезновение независимого и неотесанного рыцарства и складывание придворной культуры с возникновением рыцарского романа, в котором герои дают дают волю своим страстям. Непосредственность, необузданность поведения переносится из реальности в сферу иллюзий.

Когда "цивилизующий процесс" достигает буржуазии, на рынок выходит криминальный роман, в иных формах отражающий нарушение социальных норм. Возникает хорошо знакомая нам романтика уголовного дна, типичная для массовой культуры XIX века.

Вытеснение вульгарности из социального этикета сопровождается появлением вульгарности в популярной культуре.

Складывание "вульгарной" городской культуры в России начинается с появлением крупных городов и перемещением крестьянских масс из села в город. Этот процесс особенно интенсивен в XIX и XX веках. "Вульгарная" культура России в меньшей степени, чем на Западе - буржуазная культура, это именно культура перемещенных в город деревенских масс. В деревне каждый крестьянин - важный член сообщества. В городе он никто. Самая сложная задача человека в городе - обратить на себя внимание, заявить о себе как о личности. Задача эта почти невыполнима для вчерашнего крестьянина (кстати, пьяные дебоши, характерные для рабочих окраин, - одна из форм такого заявления о своем существовании).

Важная особенность городской культуры - появление такого не известного в прошлом явления, как скука, которая развивается одновременно с появлением индустрии развлечений. Впрочем, сама эта индустрия - во многом продукт скуки.

Оказавшись в городе, обезличенная масса вчерашних крестьян создает культуру по тому же образцу, по которому придворные создали рыцарский роман. Эта культура возникает как реакция на "обесцвечивание" и стирание их личностей и принимает форму утрированной сентиментальности, сиропной ностальгии, мелодраматичности, искусственного накала неправдоподобных страстей. Иначе говоря, "обесцвечивание" в жизни порождает вульгарность в области иллюзий.

В сфере зрелищ популярная культура позволяет на короткое время преодолеть разобщенность людей, создавая момент сентиментального единения (в новейшее время это явление характерно и для слетов КСП, и для рок-концертов). Эволюция зрелищ вписывается в общую характеристику "цивилизующего процесса". В театрах постепенно запрещается общение зрителей между собой (типичное, например, для XVIII века), в XIX веке зал погружается в темноту, окончательно исключающую любые формы взаимодействия между зрителями. Вместо контакта воцаряется все та же "цивилизующая" этика дистанцирования и изоляции. Каждый знает, как шикает скандализированная "приличная" публика на забредшего в театр или на концерт неотесанного субъекта.

Иное дело в народных зрелищах, где людям разрешено комментировать происходящее на сцене (или на экране), вмешиваться в действие, громко смеяться, жестикулировать. Датский философ Кьеркегор описал в книге "Повторение" посещение фарса в берлинском театре. Театр в кьегоровском описании буквально разделен на две части. Буржуазия, сидящая в партере и амфитеатре, реагирует на происходящее сдержано, не позволяя себе бурных взрывов хохота, которыми заливается галерка.

Такого рода зрелища и существуют для того, чтобы позволить людям выйти из навязанных им обществом ролей и на минуту создать иное общество, существующее по законам эмоциональной вседозволенности и почти животного коллективизма.

Момент такой социальной утопии - момент "вульгарный" по самой своей сути, обнажающий поверхность "цивилизующего процесса", ту слабую укорененность хорошего вкуса, о которой говорил Брехт.

Нет сомнения, что подобные моменты подсознательно привлекательны и для самого засупоненного, самого утонченного пуриста. Туровская, признаваясь в своей любви к индийскому кино (я помню, с каким ликованием она смотрела индийскую мелодраму "Бобби"!), позволяла себе тем самым признаться в любви к моментам неконтролируемой спонтанной сентиментальности.

Одна из главных особенностей российской поп-культуры - ее архаизм. Россия - одна из немногих стран, тяготеющих к западной культуре, где все еще популярны (в том числе и среди взрослого населения) массовые романы XIX века: Дюма, "Графиня Рудольфштадт", "Парижские тайны".

Во многом это связано с долгой искусственной изоляцией российского культурного рынка от более современной западной продукции. Но изоляция объясняет далеко не все. Колоссальный успех у российского обывателя масс-культуры третьего мира объясняется той же архаичностью вкусов. Дело в том, что в индийском кино или в мексиканских мелодрамах законсервировались стереотипы популярной культуры прошлого века. Это связано с тем, что в этих странах, как и в России, социальная динамика оказалась менее стремительной, чем в странах Запада.

В развитых капиталистических странах уже довольно давно исчез носитель классического деревенского сознания. Американский фермер, использующий компьютеры в коровнике, по типу своего сознания и по формам своего быта принадлежит не столько к крестьянской среде, сколько к миддл-классу. В третьем мире, как и в России, большая масса люмпенизированного городского населения по существу социально не интегрированна в городскую культуру, она все еще воспроизводит стереотипы сознания вчерашнего крестьянина, переселенного на городскую окраину. Я думаю, с этим связана устойчивость архаических стереотипов культуры и настоящая страсть к восточным и латиноамериканским ее образцам.

Отсюда любовь к разнообразным формам символического проявления жизни в формах "неслыханной любви", чрезмерно сладкой музыки, мишурных блесток люрекса или орнамента из пышных цветов на обоях или одежде.Это симптом органической неприспособленности к современности, с которой уже смирилась массовая культура Запада, научившаяся существовать в современном мире и извлекать из него совсем иные удовольствия.

Источник: "Итоги", №6, 11.02.1997,