20.07.2005 | Просто так
Деньги, карма, два котаПисьмо из французской провинции
Дорогая Маша!
За меня не волнуйся - у меня все хорошо. Я пишу тебе, сидя у окна, за которым бурлит курортная жизнь. Отдыхающие шаркают подошвами, шуршат шины, гремит уличный оркестр, зазывая в цирк, каждые четверть часа бьют часы церкви, расположенные строго напротив моего окна. И все эти шумы не сливаются в один убаюкивающий сладкий гул, как хотелось бы, а слегка раздражают.
Впрочем, у меня все хорошо. Надо просто почаще себе это повторять. Море в двух шагах – видно из окна (и не просто море, а целый океан), вода всегда теплая, закаты разнообразные, кругом клумбы, цветы, дары моря и belle France.
Поэтому я не так сильно расстроилась, как могла бы, когда в первый же день в Париже у меня украли кошелек со всей свежепоменянной и свежеполученной из банкомата наличностью. Я даже помню члена преступной группы - женщину как бы цыганского вида, которая в потной метрошной толчее что-то на ломаном французском меня выспрашивала, тыкая в мои часы. Я долго тупо смотрела на эти часы, а когда очнулась, обнаружила, что сумка моя расстегнута. Ты помнишь мою черную сумку? Она же братская могила, мне самой, чтобы оттуда что-то достать, ключи там или платок, надо рыться в ней минут двадцать, а эти – молодцы, в полсекунды справились, я и не почувствовала ничего.
Впрочем, это, наверное, и к лучшему, что так сразу украли все деньги и кредитную карточку. В Париже сольды, я бы не удержалась и накупила бы стеклянных бус, пестрых босоножек и черных кофточек, а в чем бы я это все увезла? Ведь чемодана, который я одолжила у Гриши с Эрикой и с которым отправилась в путь, к этому моменту у меня считай, что и не было.
Эта потеря случилась днем раньше. Лева, провожая меня в Шереметьево, так разволновался, выкидывая из чемодана лишние, на его взгляд, вещи, что перекосил конструкцию. А разволновался он потому, что девушки из Air France буквально огорошили нас сообщением: оказывается, моя виза действительна не с сегодня, а с завтра! И пока мы ждали, чтобы пришел телекс из Парижа, разрешающий (или запрещающий) мне все же лететь данным рейсом, он все волновался и волновался, и с чемоданом все время как-то поступал. А другим рейсом, замечу, лететь я и не могла – билет не обменивался. Это все проклятая экономия, будь она неладна. Я и билет, когда его выкупала, поменяла на более дешевый вечерний рейс, но на день раньше, потому что мне показалось заманчивым сэкономить 50 долларов. Понятно, что никакие другие соображения в голове уже не помещались.
В результате ли Левиных действий, или звезды так легли, но в парижском аэропорту я получила одолженный чемодан с неработающим кодовым замком. Да и ремешок, с помощью которого он должен был послушно, как собачка, бежать за мной, выехал из паза, да так туда уже и не вернулся. Жаль. Он был такой элегантный, такой черный, такой огромный...
Впрочем, что уж тут чемодан оплакивать, когда буквально сразу по прилете со мной случился настоящий ужас, вроде того, который Лев Толстой назвал арзамасским. Ни в коем случае не намекаю ни на какое родство с великим старцем, но сама посуди.
Душная и влажная ночь. Такси доставило меня к запертым воротам старинного дома на улице Севр. Галантный водитель помог мне подтащить бесчувственную тушку чемодана к воротам. Глядя в шпаргалку, набираю код, ворота открываются, переступаю порог, таксист уезжает. Я оказалась в темном замкнутом пространстве внутреннего двора, мощеного брусчаткой. Где зажигается лампочка, не понимаю, хотя бывала в этом доме много раз. Ключи от пустующей квартиры мне дала моя французская подруга, которая находилась сейчас в Москве. Пытаясь разглядеть в глухой темноте нарисованную ее заботливой рукой схемку, волочу заваливающийся куда-то вбок чемодан по брусчатке, он грохочет и не едет. Наконец добираюсь до нужного подъезда, достаю из кожаного специального кошелечка ключи и пытаюсь открыть дверь. Ключ буксует. Пытаюсь еще раз – не открывается. «Настоящему индейцу, - бормочу я, делая третью попытку и понимая ее бесполезность, - завсегда везде ништяк». Холодок бежит за ворот, ноги делаются ватными.
Ключи Элен, видимо, перепутала, в спешке дала не те. Слависты – они же как дети в этом смысле. С разваливающимся чемоданом посреди чужого ночного города. Знакомые все разъехались. В голове мелькают сцены жизни парижского дна – живописные вонючие клошары спят под мостом, пьют из горла в метро… От ужаса я стала нажимать подряд на кнопки всех квартир – должно же в этих каменных джунглях обнаружиться хоть одно человеческое существо, которое посочувствует… кинется на помощь… найдет выход… откроет дверь подъезда наконец!
Человеческое существо не замедлило явить себя в окне 3-его этажа, выслушало мои мольбы и рассудительно заметило: «Мадам, вы должны позвонить в ту квартиру, куда вы направляетесь. Там вам и откроют дверь».
- Но как же… но вот же… из Москвы только что… чемодан сломался… а Элен, мадам Анри то есть… она вот как раз в Москве, которая ключи-то дала… нет же в квартире никого…
- Никакая мадам Анри здесь не живет! – и окно захлопнулось.
К жизни меня вернул женский голос, прозвучавший из другого окна: - Квартира мадам Анри в следующем подъезде, вы немного до него не дошли.
Это не Элен ключи перепутала, а я в темноте схемку не разобрала и пыталась войти в чужой подъезд! Пусть тот, кто после таких испытаний смог бы заснуть, бросит в меня камень. Ну и коты к тому же.
Помнишь, в прошлом году у меня уже было связанное с кошкой семейства Анри потрясение? Это когда я поехала погостить к Элен в город Caen, в дом ее матери, но вместо приятных прогулок и занимательных бесед мы с ней два дня просидели на телефоне, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто мог бы снять кошку с высоченного дерева, куда ее загнали соседские собаки?
Ну, так вот, прошлогодняя героиня была на время отсутствия хозяйки заперта в квартире вместе с белым котенком разбойничьего вида и повышенной прыткости. Консьержка только приходила их кормить, а так кошки были предоставлены сами себе. Прюнель была задумчива и меланхолична, маленький же Батист, как всякий ребенок, больше всего обрадовался возможности приставать ко взрослым и сразу ко мне намертво приклеился. То есть о том, чтобы в 30-градусную жару открыть окно, не было и речи – при каждой попытке он все норовил сигануть вниз, с седьмого-то этажа.
Наутро после бессонного бдения под крышами Парижа (раскаленный воздух не остыл и к утру, всю ночь почему-то ухали совы, под утро к совам присоединился грохот стеклотары) у меня и случилось происшествие с деньгами. Что и неудивительно. Удивительно другое. Столь дорогие мне ключи от временного пристанища Элен дала в кошельке – не столь внушительном, как украденный, но тоже плотном. Его воры не тронули. Логично. Я, видимо, за что-то подлежала наказанию, но до смерти меня ухайдакать не предполагалось. Как в знаменитой резолюции вождя: «Изолировать, но сохранить».
Этот кошелечек, по законам жанра, и в третий раз возникнет в моем повествовании, но спустя некоторое время.
Дорогая Маша! В поисках приключений люди ходят в поход на Тянь-Шань, нанимаются в налоговую полицию, пишут детективы. Я же больше ценю покой и размеренное течение жизни, полагая, что главное Приключение и состоит в ее стоическом проживании. Я всего лишь хотела провести три недели на море, пообщаться с друзьями и немного поездить по стране. Приключения как-то не входили в мои планы, может именно поэтому они, по Закону Всемирного отторжения, и оказались такими неромантическими, такими нелепыми.
Вот, например, надо было мне в городе Caen, где я в этом году тоже побывала, поменять сто долларов. Казалось бы – пустяк, но с деньгами у меня в эту поездку вообще складывались непростые отношения, так что на мою невинную просьбу все служащие всех банков города отвечали:
- Мы не меняем стодолларовые купюры. Распоряжение начальства. В этом году много фальшивых, поэтому брать не велено.
- Как? – у вас нет проверочного аппарата (который в Москве в самом занюханном обменнике имеется)?!
– Нет, аппарата у нас нет.
Лишь подключив представителя титульной нации, проблему удалось решить. Элен предъявила свои документы и наплела, что вот она ездила в США, но доллары, которые брала с собой, истратить не успела. Ей поверили и поменяли.
А теперь хочу тебе рассказать, как, бессмысленно прослонявшись по Парижу пару дней, я уезжала в чудесный курортный городок Виллер-сюр-мер.
Мы договорились с Элен, что ключи в том же кошелечке я положу в конверт, надпишу его и опущу в почтовый ящик для консьержки, которая в день моего отъезда не работала, так как было воскресенье. Я очень ответственно отнеслась к покидаемой квартире. Отмыла все кастрюльки, подмела пол, поиграла с Батистом, поговорила с Прюнель. Заботливо собрала пакет с мусором, красивым почерком надписала конверт, выставила все вещи на площадку и, зажав конверт в руке, заглянула в квартиру, чтобы вынуть ключ и забрать пакет с мусором. В этот момент крошка Батист, громко топая, кавалерийским аллюром ринулся на площадку. Стоя на пороге, я выскочила за дверь и захлопнула ее. Ключ остался внутри, в замке.
Дальнейшие мои действия осмысленными назвать трудно. Я спустила свои вещи вниз, выбросила пакет с мусором, опустила конверт с пустым кошелечком – а куда мне его было девать? – в ящик для консьержки и вышла к поджидавшему меня такси. Черная пелена застилала мне глаза, и всю дорогу к морю я воображала себе, как два дня до приезда Элен кошки сидят голодные, а консьержка не может войти, как наконец приезжает в ночи хозяйка квартиры, нагруженная русскими книгами, и тоже не может войти, как она пытается от соседей вызвать слесаря, как пытается взломать дверь, и так далее. А потом я мне пришло в голову: а если бы Батист успел выскочить, а дверь бы все равно захлопнулась от моего толчка, мне что же, пришлось бы с ним в обнимку ехать в Нормандию?
Так что у меня все хорошо. Подумать только, в прошлом году Прюнель просидела на дереве неделю, а потом спустилась сама! Мы так за нее переживали, особенно из-за того, что ничем не могли ответить на ее пронзительные призывы о помощи, и когда она поняла, что надеяться не на кого, взяла и спустилась! Что касается замка, эти переживания были и вовсе напрасными. Замок оказался новейшей и гуманнейшей конструкции, которая позволяет войти в квартиру снаружи, даже если ключ остался внутри.
Поучительной эту цепь дурацких событий не назовешь, однако кое-какой смысл извлечь можно.
Мне кажется, я даже могу поделиться ноу-хау, как с честью выходить из испытаний, неизвестно кем на нас насылаемых. Это просто. В сущности, не так уж важно, что с тобой происходит в действительности, гораздо важнее это правильно назвать. Стоит лишь поменять три буквы в одном слове, как сразу же череда злоключений оборачивается твоим Настоящим Приключением.
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.