У нас театр и еда соединяются в буквальном смысле: у нас все блюда обозначают или персонаж из шекспировской пьесы, или сцену, или всю пьесу целиком. Наш бутафор делает обычный реквизит – только ведьма, или Джулия, или сцена кораблекрушения изготовляются не из папье-маше, а из сыра, колбасы, бананов или халвы.

Алвис Херманис как будто устанавливает на сцене игрушечные весы и на одну чашу кладет природу, а на другую — цивилизацию. Природу олицетворяет огромный неповоротливый детина Каспар, с квадратным, как из дерева вырубленным лицом, перекошенным ртом и скрюченным телом. Олицетворяющие цивилизацию человечки живут в кукольном домике с идеальной бидермайеровской обстановкой и сами похожи на кукол — потому что изображают их дети...

Одна из участниц проекта Die letzte Zeugen, венская цыганка, пострадавшая от холокоста, ушла из жизни до премьеры, как, впрочем, и другие, чьим показаниям спектакль обязан существованием. Всем сидящим на сцене — в это трудно поверить — за восемьдесят.

Так называемый фокус фестиваля — ретроспектива одного из ведущих режиссеров Германии Димитра Гочева, ушедшего из жизни осенью 2013 г. Показанный на открытии и попавший в десятку лучших «Цемент» по пьесе Хайнера Мюллера и роману Федора Гладкова — последняя работа Гочева в Residenztheater Мюнхена

Царь — это, конечно, Любимов. Команда — та самая молодежь, которая начала работать с мифом Таганки. А демократическая модель сознания для людей, сформированных в тоталитарной модели, действительно мучительна.

Это похоже на то, как дети передразнивают не столько разговоры, сколько манеру взрослых. Но дело у Фритша, для описания культа которого уже изобретено особое слово «фритшианство», не в пародии. Он играет формами и ставит жирный знак равенства между содержательным и бессмысленным, выпуская на сцену актеров занимать публику ничем. Фикцией.