Я постиг сущность „я“. (Нет, не зря мудрецом / Окрестили меня на селе!) / Я сказал: «Я являюся первым лицом / И в единственном, кстати, числе».

А я невиновен, люди, слышите? Типично еврейская манера: каждого хватать за пуговицу и читать ему монолог Шейлока: мы такие же люди, как и все, если еврея уколоть, у него тоже пойдет кровь и т.д. и т.п.

То-то и оно, что оппонируешь себе, а не кому-то оголтелому, кого в грош не ставишь. Нескончаемая схватка с самим собою идет от желания самим собою оставаться – прекрасно понимая, кем бы ты являлся для Берлиоза.

Попавшаяся мне на глаза страничка, исписанная моей рукой – что с нею делать? Выбросить в корзину? Непорядочно. Ее надо пристроить, выдать замуж за другой текст. Попробуем, хотя я решительно не помню, к чему это писалось.

Компьютер не только избавлял от «кройки и шитья» – от ножниц, клея, типекса, делавших каждую страницу толщиною в палец, не только на многие месяцы сокращал работу над книгой – он еще и как-то реагировал на качество письма, смел свое суждение иметь.

И лишенный имени, народ уходит. Замкнулся в себе, затворил себя для других, затаился. Ничего, он еще им покажет, он еще дождется своего Мессии – хотя изначально должен был их перетянуть на свою сторону. В итоге перетянул, но не желает этого знать.