Наконец-то мы увидели спектакль новой европейской звезды Саймона Стоуна, его «Трех сестер» из Базеля привезла «Золотая маска» в рамках своей юбилейной зарубежной программы. О Стоуне я услышала два года назад – о нем трубили, как о главном открытии Авиньонского фестиваля 2017-го года, где он был со спектаклем голландского театра Toneelgroep «Дом Ибсена», соединившем в одном современном сюжете мотивы из многих ибсеновских пьес. Мы завороженно смотрели на трейлер постановки, где вращался скандинавский домик со стеклянными стенами, в котором, как в аквариуме, текла человеческая жизнь. Мы стали про Стоуна читать: для европейского театра он со своей ранней карьерой казался почти вундеркиндом. Стоун родился в Базеле, рос в Кембридже, ребенком родители-ученые увезли его в Австралию, в 12 лет он лишился отца (и говорит, что эта травма много значит для его спектаклей), учился в Мельбурне, начал заниматься театром в 18 и в 23 года там основал свою компанию The Hayloft Company (кстати, одна из ранних его постановок была по Арбузову). Стоун сразу прославился своими переделками классики и теперь всюду значится, как режиссер, актер и писатель.
Впервые спектакль Стоуна привезли в Европу в 2013-ом на Holland Festival, где показали полностью переписанную в современном духе ибсеновскую «Дикую утку» (по ней он потом снял фильм «Дочь», взятый в конкурс большими кинофестивалями, включая венецианский). Открытый Амстердамом, Стоун двинулся со своими спектаклями по важным театральным фестивалям, ну и конечно скоро был приглашен ставить в европейских театрах. С сезона 2015/16 он стал постоянным режиссером в театре родного Базеля. Сегодня ему 34.
«Трех сестер» показывали на сцене московского театра Пушкина, спектакль начинался в полутьме, мы видели почти такой же, как в Ибсене, двухэтажный дом со стеклянными стенами, внутри почти без света, хотя было видно, что там сидят люди и разговаривают. Голоса звучали через радиомикрофоны и не было понятно, кто что говорит, но сами эти беспорядочные диалоги, совершенно сегодняшние, с грубоватым молодежным сленгом (отличный перевод Ольги Рудаковой) звучали очень узнаваемо.
Стоун переписывает текст пьесы полностью, не как Люк Персеваль, пересказывающий то же самое современным языком, а меняя все обстоятельства на современные. Мы понимаем, как выглядели бы «Три сестры» сегодня, кто бы где работал (Ирина, мечтавшая приносить пользу, пошла бы в волонтерскую организацию помощи беженцам, Андрей стал компьютерным гением, Вершинин был бы пилотом), кто от чего страдал, кем были их родители. Все это очень осмысленно, убедительно и многое говорит нам о современном мире.
Спектакль прямо-таки набит текстом, герои без остановки говорят о себе и о других и ты внезапно понимаешь, что это пьеса про совсем молодых людей, и мы с ними знакомы. Большинство тут ровесники чеховских героев, но сегодня этот возраст – около тридцати – воспринимается совершенно иначе. Вот этот сленг, постоянные воспоминаниях о детстве и студенчестве, тусовках, беспорядочная жизнь и общее ощущении безалаберности. Это поколение моей дочери (и самого Стоуна), людей, рожденных чуть раньше или чуть позже 1990-го, я во всем узнаю их привычки, истории, дружбы, разговоры. Вот эта общая инфантильность, хоть им под 30 или за 30, у всех хорошее образование, их интересует мир и проблемы общества, у них смешанные компании, где кто-то женат, а кто-то гей, кто-то ходит к психотерапевту и сидит на антидепрессантах. Они ссорятся с родителями, среди них есть вегетарианцы, они курят траву и употребляют другие наркотики, говорят о политике, о беженцах и тут же о мультфильме «Рататуй», признаются в чем-то важном, играя вместе в компьютерные игры. И волонтерство, и протесты, и безответственность. Собираясь вместе на вечеринку, они играют на пианино и поют хором что-то из Бритни Спирс или Боуи, как воспоминания о подростковых годах, все это я помню, как помню песни из плеера дочери. И все эти разговоры: «Вы знаете, что Канье Уэст поддерживал Трампа? Я теперь выкину все его записи – А кто это? – Муж Ким Кардашьян – А это кто?». Эти швейцарцы и наши кидалты живут в одном мире.
Тут не звучит фамилия «Прозоровы», героев зовут не совсем так, как у Чехова, но мы узнаем их. Николай (Тузенбах) - сын промотавшейся аристократки, хиппушки, потратившей все деньги на всякие сомнительные духовные практики и сбежавшей куда-то в Азию, продолжая тянуть с детей деньги на очередную вапассану. Парень стал невротиком, у него связь с Ириной, но он знает, что она его не любит. Ситуация с сексом в сегодняшних «Трех сестрах» совершенно изменилась, секс – не проблема, он есть у всех, включая суховатую Ольгу, в конце признающуюся, что у нее отношения с женщиной, и Херберта (объединяющего Родэ и Федотика), доброго друга семейства, всем рассказывающего о своих гомосексуальных приключениях. Длинноволосый компьютерщик Андрей, все время под наркотиками, зависим от секса с Наташей – женщиной совершенно другого круга, с невыносимым визгливым голосом. Секс есть у всех, но дело не в нем, дело в любви, которую все ищут и которой так не хватает. Прелестный весельчак Теодор (Кулыгин) был когда-то первым парнем в колледже, баскетболистом, его хотели все девчонки, но добилась только Маша. Он влюблен в нее до сих пор, но видит, как раздражает ее и старается не показывать, как его ранят их отношения с Вершининым. У Александра (Вершинина) безумная жена, без конца попадающая в больницу для душевнобольных со своими попытками самоубийства. И кажется, что когда мы впервые видим Вершинина во дворе дома Прозоровых с окровавленной рукой, он сам от безнадежности пытался перерезать себе вены. А тут – Маша.
Циник Виктор (Соленый), ближайший друг Николая, все время дразнит Ольгу своими приставаниями и никак не может решиться признаться Ирине в любви. Дядя Роман (Чебутыкин) рассказывает об отце Прозоровых, изменявшем жене направо и налево, о своей любви к их матери и недолгих отношениях с ней, стоивших целой жизни с любой другой женщиной. Роман не сомневается в том, что Ирина – его дочь, но когда-то вернувшийся из загула муж снова прибрал беременную жену к рукам и не дал им встретиться. Бог знает, кем был этот знаменитый Прозоров-старший, устраивавший незабываемые шумные вечеринки в своем загородном доме, куда сейчас на годовщину его смерти собрались дети с друзьями. Собрались, поминая скотину-отца для того, чтобы по его завещанию развеять где-то тут его пепел. Все без конца крутят в руках урну с прахом, но до того, чтобы пойти и торжественно развеять, дело так и не доходит. Ну как тут не вспомнить «Большого Лебовски».
Поворачивающийся к нам разными боками загородный дом семьи Прозоровых выстроен знаменитым архитектором. Как говорят, этот дом даже в каких-то архитектурных каталогах есть – и тут сразу вспоминаешь не «Трех сестер», а «Вишневый сад», который тоже в энциклопедии есть, а вот пришел новый хозяин – и завтра его не будет. И то, что новая хозяйка дома – это парвеню Наташа, с наслаждением говорящая о том, как его разрушит, тоже из «Вишневого сада».
Крутящийся дом-аквариум, который мы видим насквозь от гостиной до сортира, как будто задает характер взгляда, и то, что мы видим - это как общий план в кино. Весь спектакль идет с большой скоростью все время на общем плане, а не на крупняках, как, например, в «Трех сестрах» Тимофея Кулябина.
И тут самое главное – не каждый герой по отдельности, а вся ситуация, вся музыка, где каждый, как нота, а не мелодия. Это совершенно особенный подход, очень интересный, но из-за этого нельзя сказать, что кто-то из актеров спектакля играет очень сильно, сложно или глубоко. Они все хорошие и все очень уместны в именно так поставленной задаче. Интересно бы увидеть, чего они стоят в работе на крупном плане.
В первом акте все уже достаточно напряженно, хотя мы чувствуем еще всполохи смешливой радости и веселого дуракавалянья детства, которое герои не хотят отпускать. Но второй акт говорит о том, что когда приходится стать взрослыми, и, наконец, принимать решения, наступает настоящая расплата. И никто из этих чудесных, интеллигентных, умных взрослых детей не будет счастлив, всех обманут надежды и реальность. И невротик Тузенбах совершит самоубийство потому, что увидит, что с Ириной они никогда не будут счастливы, и подававший так много надежд Андрей будет лечиться от зависимости и останется в руинах без жены, детей и нормальной работы, и Маша не уедет в Нью-Йорк с Вершининым, потому, что он, любя своих детей, останется с сумасшедшей женой, которая подожгла дом, услышав о разводе. И Кулыгин теперь в отчаяньи пытается спасти жену, которая его не может видеть, обещая, что исчезнет сразу, когда вернется Александр. В общем, счастья не будет ни для кого и кажется, что его просто не бывает.
P.S. Как нам повезло, что у нас такие небедные и амбициозные фестивали, что привозят в Москву самых свежих звезд. Конечно, процесс договоренностей требует времени, поэтому мы только в этом году впервые видим спектакли Саймона Стоуна, зато трижды на трех фестивалях: сейчас, в зарубежной программе Маски – «Три сестры» из Базеля, в конце мая на Чеховском будет «Йун Габриэль Боркман» того же театра (с Мартином Вуттке!), осенью на Территории – «Медея» из Toneelgroep Amsterdam.
В Москве осенних фестивалей с каждым годом становится все больше, они идут одновременно, ввергая театралов в отчаянье и не давая им шанса в октябре-ноябре увидеть на каждом из смотров хотя бы главное. Многие говорили, что при такой плотности событий «must see», хочется плюнуть на все и просто остаться дома. Но я все-таки расскажу о том, что удалось увидеть.
Но может быть это сделано для того, чтобы сильнее втянуть зрителей, чтобы сразу дать им понять, что они тут старшие и все, что происходит – на их ответственности? И то, как тебя, привыкшего быть отдельным в любом иммерсивном шоу, заставляют включиться и действовать или не действовать, уговаривая себя, что это спектакль, но чувствуя ужасный стыд за это, – самое сильное в «Игрушках» СИГНЫ.
