Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

31.10.2017 | Общество

Не до церемоний

Как похоронная индустрия отражает состояние общества

Если вы потеряли близкого человека, вам, как правило, плохо. Но сама смерть — только начало трудного пути, по которому вам нужно будет пройти, прежде чем вы сможете спокойно оплакать покойного. Сначала вам придется встретиться с похоронными агентами.
Смерть в большом городе поставлена на поток. Это очень большие деньги, поэтому в их освоении участвуют тысячи участников индустрии погребения.

Похоронный или, как теперь принято говорить, ритуальный агент — первая ласточка этого бизнеса, точнее, первая муха, так как агент так же назойлив и неустраним. Данные об умерших поступают агентам от санитаров морга, от служащих больниц, от полицейских, то есть от лиц, у которых есть домашний и мобильный телефоны родственников умершего.

Агент начинает звонить сразу после констатации смерти — если он зазевается, его опередят. Поскольку родня, ошарашенная утратой близкого человека, обычно не готова быстро и прагматично соображать, главная задача агента — любой ценой получить заказ. Поэтому агенты представляются государственными чиновниками, работниками муниципальных служб, соцобеспечения, пенсионного фонда, обещают скидки или даже бесплатно оформить справки о смерти, намекают на недобросовестность конкурентов, которые непременно обманут, в общем, всячески скрывают свои профессиональные интересы.
Если вы не соглашаетесь немедленно заключить договор, то агент обижается и начинает хамить и запугивать, сообщая недостоверные, но нервирующие вещи.

Ритуальные агенты работают сдельно, им нужны клиенты, и потому они не знают удержу. Беда в том, что получить клиента для них важнее, чем ему понравиться. Агент же не стоматолог, его не рекомендуют знакомым. Есть и государственная ритуальная служба, но вот оттуда как раз сами не звонят, они же на зарплате.

Кстати, если вы ищете работу, имейте в виду, что в этой области много вакансий, и зарплату обещают от 50 до 80 тысяч рублей в месяц, только зарплата эта — сдельная, так что от вас потребуется, помимо «коммуникабельности» и «правильно поставленной речи», еще и «стрессоустойчивость».

Работе агента не позавидуешь, его ноги кормят, к тому же он еще и за все отвечает. «Проверяю: гроб обит аккуратно, цвет и размер совпали, веночек с красивой атласной лентой, пакет с покрывалом и тапочками и крест металлический с табличкой — все на месте, дальше проверяю надпись на этой самой табличке, эх... а фамилию-то напутали, всего одну буковку, — досадный минус моей работе» — это цитата из рассказа агента, сделанного в рекламных целях.
Женщина искренне пытается объяснить потенциальным клиентам, в чем важность ее услуг: «Вот и грузчики, подъехали вовремя, в опрятной строгой одежде, хорошая бригада, а бригадир новый, не знаю его. Подошел и сразу же начал договариваться, чтоб родственникам намекнула на дополнительную благодарность. Ну и дела, еще к работе не приступил, а «чаевые» уже рассчитал, что ж, придется тогда и мне ему намекнуть, что в следующий раз закажу другую бригаду».

Огородив родственников от посягательств носильщиков груза 200, агент занимает очередь на панихиду: «побежала в часовню оформлять обряд, чтобы успеть в «первый заход». На отпевание ставят сразу несколько гробов, но покойных привезли больше, чем может вместить помещение.

В условиях мегаполиса этот обряд в большинстве случаев скорее смахивает на «конвейер по благословению на тот свет»

Матушка за стойкой грубо одергивает нерасторопных родственников и в довершение наделяет кучей церковной литературы, стоимость которой, я подозреваю, заложена в оплату обряда, появляется батюшка и начинает читать молитвы, не дожидаясь, пока занесут еще один гроб с усопшим».

Короче, агент тут выступает заботником, исправляющим многочисленные косяки других служб. Главной проблемой которых является спешка: покойников много, а сил мало, зарплата невысокая, тут не до церемоний.

Надо сказать, что в небольших городах и тем более деревнях нет никакой текучки и суматохи, но там свои особенности. Могилу копать приходится и в дождь, и в снег, и в мерзлоте, и при распутице. Подъехать к кладбищу не во всякий сезон просто, тут особая сноровка нужна. А знаете ли вы, что большинство — говорят о 90% — кладбищ в провинциальной России вообще не зарегистрированы как юридические объекты, на них никем не выделяются деньги, и они никем не проверяются. Их как бы нет, а они есть – и люди все чаще привозят туда если не тела, то урны с прахом.
Кстати, кремация, спасительная в мегаполисах, провинции недоступна. В Москве сейчас четыре крематория, поэтому туда теперь возят кремировать из ближних городов, из той же Твери, например, однако агент доверительно расскажет вам в красках, как гробы ставят один на один в машины, как их везут по пробкам за тридевять верст. Не каждый решится проделать это с телом близкого человека.

По одному крематорию есть в 12 крупных российских городах, то есть всего в России их менее двух десятков, а в США, например, более двух тысяч.

Поскольку нужда в кремации есть, возникают нелегальные передвижные крематории — это машины с печью для сжигания органических остатков, но про это я не буду в подробностях.

Многие профессионалы похоронного дела считают, что проблема могла бы разрешиться, если бы можно было заводить частные крематории, кладбища, морги, поскольку сейчас все это у нас государственное. Однако население, как мы понимаем, не доверяет частникам еще сильнее, чем государству, да и государство априори уверено в их нечестности, так что рассчитывать на рыночные меры в отдельной взятой отрасли вряд ли возможно.
Самая большая проблема в том, что если горе у каждого уникально — умирают близкие, любимые, единственные --, то хоронят массово.

Умерев, человек попадает в конвейер смерти, туда, где нет различий и индивидуальности, а есть профессиональная текучка, привычка и автоматизм. В наше время ритуал похорон в силу его неизбежности нагляднее прочих демонстрирует нам, живым, уровень дегуманизации социума. И заодно уровень его эстетических предпочтений.

Со старинных времен принято тело умершего уложить в гроб. Гробы традиционно — самая дорогая часть похоронного убранства, так сложилось в далеком европейском прошлом, когда спрос на богатые похороны был низкий, а конкуренция — высокой.

Бизнес гробовщиков просто не выжил бы, если бы не ввели в моду дорогой гроб, в цену которого закладывалась маржа фирмы.

И сегодня гробами торгуют с невероятным профитом, самый дешевый обойдется в Москве не дешевле 10 тысяч, бюджетный — от 20 тысяч. А дорогие гробы стоят по полмиллиона. Зачем нужен такой гроб, если покойника сжигают в печи или зарывают в землю? Ведь никто не оставляет навечно в склепах эти ручной работы ящики из особо ценных пород, привезенных из Индии?
В европейских развращенных столицах появляется новая мода — на экологические похороны, когда тело умершего заворачивают в саваны из разлагающихся материалов или вживляют ген человека в плодовое дерево, которое потом растет в саду, но в России об этом и слышать не хотят, гроб обязателен, и поскольку его надо приобретать быстро, готовым, то выбор, по сути, невелик.

Дорогой или дешевый, гроб неизбежно будет отвечать массовому вкусу

То есть внутри он будет выложен белым искусственным шелком с золотым кружевцем, больше всего напоминающим дешевые гардины. Снаружи же обит искусственным шелком или плюшем, украшен оборками, а если вы разоритесь на, казалось бы, самый простой, деревянный, то к нему все равно приделают золоченые ручки.

Или вот урны для праха. Да, сегодня они могут быть любыми — в мире есть самые экзотические, в виде плюшевых мишек для детей, туфель на каблуках — для модниц, песочных часов или головы человека…. У нас же урну продает крематорий. Непосредственно перед сожжением родственники могут выбрать его из ассортимента, по цене от семи до ста тысяч рублей(а меж тем стоимость похорон растет, вы ведь уже оплатили и гроб, и покрывальце, и золотые ручки).
Но сколько бы ни стоила урна, внешний вид ее будет отличаться особой аляповатостью. Простую, строгой формы, найти нельзя. Чтобы увеличить стоимость, ее непременно украсят с дешевым шиком: гипсовыми розочками или крестом, или гербом, ну, на крайний случай, на бок наклеят кусок золоченых обоев.

Каким-то невероятным образом все урны необычайно уродливы, так же, впрочем, как и венки, и искусственные цветы, продающиеся при кладбищах.

Иногда кажется, что смерть, которую сознание человека обычно отторгает, специально рядится в пошлые одежды, чтобы обычной человеческой безвкусицей отвлекать от трагического содержания происходящего. Но дело в другом: в подавлении индивидуального, человеческого, художественного массовым и типовым. Любые российские похороны — не важно, сколько они стоят, хотя, наверное, бывают очень дорогие исключения — это не только горе и потеря, это еще и надругательство над вкусом и апология мещанского представления о красоте в рюшах и позолоте.

Хочется уже попросить выдать прах в полиэтиленовом пакете, как есть в капсуле, но крематорий не выдает останки без урны, минимальная стоимость которой с навязанной услугой гравировки — около десяти тысяч. Я, кстати, была свидетелем громкого скандала, устроенного пенсионеркой, которая на социальное московское пособие в шестнадцать тысяч хоронила отца и безуспешно пыталась отказаться от неподъемного для ее бюджета сосуда.
Говорят, что в мире все скоро изменится и что новое мобильное человечество перестанет хоронить своих покойников на традиционных кладбищах — в городах уже не хватает для этого мест, да и переезжающие из страны в страну люди просто не смогут оставаться привязаны к отеческим гробам. Но Россия останется страной могильных памятников и могильных оград.

Отказаться от забора хотя бы на кладбище наши сограждане не в силах.

В больших городах огромные новые кладбища производят гнетущее впечатления: эти поля, засеянные могилами под номерами, без которых просто не найти своих родных, кажутся метафорой современной анонимности. Московское Перепечинское кладбище — единственное бесплатное для москвичей (ну то есть как бесплатно: «предоставление нового места для захоронения гробом осуществляется через приемщика заказов в комплексе с организацией похорон и заказом ритуальных принадлежностей») — занимает площадь в 130 гектаров, и скоро мест снова не будет хватать для всех желающих. На каждом подмосковном кладбище уже более миллиона могил.
Иначе выглядят тихие сельские кладбища. При деревне, где я живу, кладбище долго было маленьким, почти заброшенным, с редкими могилами в лесу, с деревянными или металлическими крестами, или — если хоронили начальника — пирамидками со звездочками. Но начиная с двухтысячных годов, стало угрожающе расти.

Теперь слегка отъевшиеся за время высоких цен на нефть граждане ограждают территорию побольше, чтобы оставить место для всей родни, впрок.

Ограды заказывают чугунные, ставят столики и скамейки, располагаясь на кладбище весомо и по-семейному. Возвращение народа к православию вернуло традицию посещения кладбищ в церковные праздники, в результате все чаще на могилах стали появляться конфеты, стопочки с водкой, рассыпанные «для птичек» крошки печенья. Пышным анилиновым цветом сияют искусственные цветы. Убирая личные могильные садики, мусор щедро сваливают на обочины, откуда вороны и другие птички снова разносят его повсюду.

Честно сказать, я бы хотела, чтобы мое тело сожгли и прах развеяли. Мне кажется, что пора пересматривать похоронные традиции — просто потому, что для них на земле уже не остается места.

Сохранить

Источник: "Газета.ру", 1.10.2017,








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»