Международный театральный фестиваль имени Чехова, который еще идет в Москве, открылся в конце мая оперой Моцарта «Волшебная флейта» берлинской Комише опер. Ставил спектакль худрук театра Барри Коски и создатели английского театра «1927» режиссер Сюзан Андрейд и аниматор Пол Бэрритт. Лихое соединение театра и анимации – главное, чем прославился театр «1927», об этом удивительном опыте мы поговорили с Полом Бэрриттом, приехавшем на открытие фестиваля.
- Я недавно приехал с анимационного фестиваля в Штутгарте, меня пригласили дать ворк-шоп. Никогда раньше не ездил на анимационные фестивали, я же обычно тусуюсь с театральными и оперными людьми.
- Но вы же учились в киношколе?
- Я учился в Мидлсекском университете в Лондоне. Но я учился иллюстрации, анимация у меня была в рамках иллюстраторского курса. А теперь там же преподаю и анимацию, и иллюстрацию.
- Значит вы работали иллюстратором?
- Немного, только попробовал. А через три месяца после того, как закончил учиться, я встретил Сюзан. Она делала поэтические спектакли на радио, я их слышал и мне захотелось их иметь на CD. Она предложила «обменяться» и мы стали работать вместе. Она театральный режиссер, нам надо было придумать что делать. И стали ставить скетчи для представлений в пабах и клубах, она играла, а я делал небольшую анимацию.
- Долго вы проработали в пабах?
- Примерно полтора года. Через пол года мы поехали на фестиваль в Эдинбург со своим самым-самым первым спектаклем, в 2006-м. Только я и Сюзан, а Эзми и Лили еще не было с нами (кроме Сюзан и Пола, главные члены команды «1927» - актриса Эсми Эпплтон и композитор и пианист Лилиан Хенли - Д.Г.). Это была катастрофа, но мы поняли, что надо делать. Когда мы возвращались туда в следующие годы, это уже было успешно (на следующий год их новый спектакль Between the Devil and the Deep Blue Seaуже взял пять премий на Edinburgh Festival Fringe – Д.Г.).
- У вас в спектаклях так много открытий, но вы работаете вдвоем - Сюзан как режиссер и вы как дизайнер - кто это все изобретает?
- Вместе. Мы садимся за стол и обсуждаем, говорим и говорим, проводим очень много времени за разговорами, а потом я иду делать, и, делая, я очевидно тоже что-то придумываю. Например, одна часть «Волшебной флейты» более моя, а другая – более ее, но на самом деле это микс.
- Но именно в «Волшебной флейте» значится еще один режиссер – Барри Коски. Как вы работали вместе?
- Барри предложил нам «Волшебную флейту» и мы сказали: «да». И он просто нас поддерживал, «держал за руку» во время постановки. Мы устраивали брейн-сторминги вместе, я, Барри и Сюзан сидели втроем в зале и долго обсуждали, потому что были разные мнения. Когда мы были в Берлине, режиссировала Сюзан. Ее часть очень важна, она разработала способ соединения «физического» языка с анимацией, она знает как сделать чтобы это работало. Мы это делали в спектаклях нашего театра «1927».
- У меня много вопросов к той «Волшебной флейте», которую мы увидели в Москве, но визуальная часть отличная.
- Там все время разный состав, я некоторых исполнителей даже никогда не видел. Одно могу сказать – анимация всегда одна и та же. Кот все время делает одно и то же.
- «Флейта» - это в полной мере 2D театр, все же в театре «1927» есть объем, хотя и есть ощущение, что он состоит из плоских слоев. Двухмерный театр – это необычно, но для меня это связывается с Мейерхольдом, у которого был опыт работы с «плоским театром» на узкой авансцене.
- Да, там есть влияние Мейерхольда на Сюзан и мы очень строго работали с движением.
- Он работал с позами и вы тоже. Вы ставите актерам позы.
- Да, точно, Сюзан работала больше как хореограф, чем как режиссер. Это очень хореографично. Похожим образом мы работали сейчас с «Петрушкой» (в той же Комише Опер в этом январе сыграли двухчастную премьеру в постановке театра «1927» - балет Стравинского «Петрушка» и оперу Равеля « Дитя и волшебство» – Д.Г.). Мы им очень довольны. Там нет текста, он полностью визуальный и мы смогли использовать цирковые приемы - батуты, трапеции и др.
- Там нет танцоров?
- Нет, только цирк. Пара танцев. Мне кажется, это работает. А еще в «Петрушке» я гораздо больше использую текста в оформлении. Он получился очень-очень русским.
- Вы любите буквы?
- Да особенно кириллицу. Для меня на самом деле русская типографика - лучшая в мире. Все эти конструктивистские штуки.
- Интересуетесь русским авангардом?
- Конечно. Он на меня очень повлиял. Родченко, Попова, художники, которые работали с Мейерхольдом. Я особенно люблю этот период – они делали все, не только живопись, но и дизайн, платья, оформляли спектакли.
- А вы не делаете костюмы для спектакля?
- Да, иногда делаю. Поскольку «Петрушка» пришел из этого периода, хотелось тоже сделать весь набор, там все такое разное. Гиперреализм не такой разнообразный.
- А есть еще любимые художники? Что на вас влияет?
- Не знаю, это меняется. Я очень люблю раннее искусство - Кранаха, североевропейское искусство, изумительные Босх, Брейгель, Ван Эйк. Насчет специфического влияния… Я мало вижу, если я нахожу действительно хорошую анимацию, я ее смотрю, но я не смотрю телевизор, кино и прочее, иногда смотрю экспериментальное кино или немое. Но я больше читаю книги. Для меня лучшее вдохновение приходит из книг. И на самом деле влияние на визуальный стиль идет оттуда.
- У вас очень особенный графический стиль, его легко узнать. Я вижу, что дети Папагено пришли из спектакля «Дети и животные занимают улицы», тех же детей я помню в вашем мультфильме.
- Да. Сейчас на ворк-шопе в Штутгарте мне надо было рассказывать о своей карьере и когда ты смотришь все, конечно, видишь, как все меняется, но в то же время одно выходит из другого. Стиль развивается, но в определенных вещах он остается прежним.
- А откуда этот стиль пришел?
- Не знаю, от меня самого. Тут много влияний. И немое кино, и конструктивизм, и Юрий Норштейн, и Шванкмайер, их влияние велико, они такие талантливые.
- А что вы любите в анимации кроме Норштейна и Шванкмайера?
- Я видел несколько отличных новых фильмов сейчас в Штутгарте, люди делают прекрасные работы, сейчас расцвет анимации. Было очень интересно, я никогда раньше не был в анимационном мире, потому что я сразу попал в театральный. Было здорово прикоснуться к основам самого анимационного мира.
- По-моему, он очень открытый и дружелюбный.
- Да, дружелюбный и еще все одинаково тяжело работают. Мы думаем одинаково и мы все как дураки проводим часы и часы, делая анимацию. Правда я в основном делал анимацию для театральных представлений. Но у меня есть и короткометражный фильм White Morning, он был на некоторых фестивалях и в Сандансе. Я хочу сделать еще и думаю, следующее, что я сделаю, будет короткометражка. Потому что у нас сейчас есть время между спектаклями. Не так-то просто найти время на фильм - это 6 месяцев или год.
- А вы видели британский студенческий фильм «Общая картина» о старой матери и двух ее сыновьях? Это очень ручная работа, он соединяет крупногабаритную живопись на стенах и кукол.
- Да! Фильм классный. Девушка, которая помогала мне со слоном в «Волшебной флейте», была ассистентом в «Общей картине». Маленький мир. В Штутгарте видел много отличных фильмов ручной работы, без компьютерной графики.
- Вы не любите компьютер?
- Не важно, это зависит от фильма, я видел много хорошего компьютерного 3D в Штутгарте, но для себя я предпочитаю ручную работу. И с цифровыми технологиями делать покадровую съемку проще сейчас. Покадровая съемка действительно возвращается, люди хотят видеть как вещи сделаны. Анимация набирает силы, расцветает. И с ней интереснее работать чем с игровыми фильмами.
- Я обратила внимание, что у вашей анимации необычное движение, как будто пропуск фаз и из-за этого персонаж двигается резко, дёргано, как кукла.
- Меня не интересует натуралистический стиль анимации, я стараюсь, чтобы была гравитация и вес, но факт в том, что это куклы и должны двигаться как куклы. Мне нравится такое движение.
- Вы не работаете с компьютером? Только с камерой?
- Да. Вот посмотрите кукол для «Петрушки» (показывает фотографии в телефоне). Я когда делал бумажных кукол для анимации в технике перекладки, я добавлял туда ткань, мне хотелось больше материальности. Тут гораздо больше текстур. Мне очень нравилось их делать, работать с разным материалом,
- Вы делаете все сами, без ассистентов?
- Да
- Но это же огромная работа. «Волшебная флейта» длиной, как два полнометражных фильма.
- Но в спектакле персонажи живые, а в анимации главное время занимают персонажи. Нет, я думаю, полный метр делать дольше. Не знаю. Я же ни одного не снял.
- Кстати, я все хотела задать вопрос про «Волшебную флейту». А почему Моностатос, который все время говорит о том, что он черный, на самом деле похож на Носферату и совершенно белый?
- Ну это же пародия. На самом деле в оригинальном тексте «Волшебной флейты» очень много расизма, шовинизма и сексизма. И мы решили довести главных героев до предела, абсурда, чтобы посмеяться над этим. Королева Ночи - паук. Зорастро – шовинистический мужчина викторианских времен. Мы хотели сделать это смешным. Иногда лучше пошутить, чем критиковать.
- Мужская часть, кстати, похожа на стимпанк.
- Да, мы даже хотели сделать его еще более стимпанковским, вставить Зорастро в глаз такую специальную штуку.
- Как я понимаю, вы очень неформальные люди с Сюзан, но сейчас вы пришли работать в очень большой и очень формальный театр, вы чувствуете разницу?
- Да. Там очень хорошо, у тебя есть столько свободы, столько людей с тобой работают! Но иногда из-за того, что там огромная команда, сложнее принять решение. Мы обычно принимаем решение нашей командой из четырех человек, собираемся вместе я, Сюзан, Эзми и Лили - театр «1927». Когда ты работаешь с очень ограниченными возможностями, иногда ты можешь придумать более изящные решения. Ограничения могут быть к лучшему. Работа в большом театре означает, что на самом деле ты не ограничен. Что тоже хорошо.
- Не думаете ли вы сочинить комикс? В ваших спектаклях я вижу целые сцены, сделанные как комикс.
- Да, интересно что вы об этом говорите. Я уже давно думаю о том, чтобы сделать комикс. Или графический роман. Некоторые люди говорят, что наши спектакли похожи на оживший графический роман. Это было бы интересно, я никогда этого не делал.
- Это так визуально, вы можете сделать книжки из всех своих спектаклей. Здорово иметь книгу после спектакля.
- Да, я знаю, нам надо сделать книгу, но это время. Однажды мы это сделаем.
- Вы сейчас готовите что-то новое?
- Нет, у нас перерыв. До следующего года, я думаю.
- И что вы будете делать это время? Готовиться к следующему спектаклю или отдыхать?
- Отдыхать, а пока я думаю о представлении в Лондоне – будет маленький спектакль про кота и мышь, анимация под живую музыку, которую мы играем с бэндом.
- Вы музыкант тоже?
- Я играю на саксофоне. Мы будем играть его на следующей неделе, а потом у меня будет полный отпуск. Я хочу сделать стоп-моушн фильм и я думаю о следующем спектакле.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.