5 ноября 2014 года Владимир Путин нашел время для продолжительной беседы с молодыми историками. И только потом отправился на заседание Комиссии по вопросам военно-технического сотрудничества с иностранными государствами и уж совсем под вечер принял председателя Федерации независимых профсоюзов Михаила Шмакова. Казалось бы, странная последовательность, если трактовать ее как расстановку приоритетов главы государства, стремительно погружающегося в пучину экономического кризиса на фоне катастрофического внешнеполитического провала.
Но Владимир Владимирович в первой же реплике разъяснил важность исторического «фронта»: «Мы видим, что предпринимаются попытки перекодировать общество во многих странах, в том числе и перекодировать общество нашей страны, а это не может быть не связано с попытками историю переписать, причесать ее под чьи-то геополитические интересы». История тут явно понимается исключительно в качестве свода «правильных» ответов на все мыслимые вопросы о прошлом, коему присягают и хранят верность все подданные геополитического субъекта. «Перекодирование», проявляющееся в отрицании хотя бы одного из догматов или сомнении относительно безупречности «писания», подрывает монолитность субъекта, чем ослабляются его позиции в дарвинистской борьбе видов на мировом ристалище.
Постановка вопроса, естественная для «служителя культа». К разговору между тем призваны не православные миссионеры, не пропагандисты государственного телевидения и не инструкторы идеологического отдела ЦК КПСС, а молодые исследователи и преподаватели сравнительно недавно образованных федеральных университетов. И Владимир Путин, казалось бы, противоречит себе, когда следом утверждает, что «история — это наука, ее нельзя, если к ней серьезно относиться, невозможно переписать».
Противоречие мнимое. Просто у главы российского государства весьма архаические представления об истории в обоих смыслах — и о человеческих деяниях в прошлом, и о способе изучения этих деяний. Президент продолжает воевать с «норманнской теорией происхождения Российского государства», как с ней воевали Ломоносов в 1749-м и сталинский агитпроп в 1948-м, не подозревая, что сам этот дискурс современной наукой давно сдан в утиль. Он ничтоже сумняшеся излагает как адекватную «лествичную» схему престолонаследия в Киевской Руси, хотя эта гипотеза, выдвинутая в 1850-е годы Сергеем Соловьевым, после выхода в 1898-м диссертации Василия Сергеевича о «русских юридических древностях» уступила место представлению об условно-договорном характере княжеского «старшинства». И дело даже не в этих, важных, впрочем, деталях, но в сути.
Задача историописания, по его убеждению, заключается в «защите своих собственных взглядов и интересов». Историки должны «убедить подавляющее большинство граждан страны в правильности, в объективности наших подходов... Выиграть умы, побудить людей самих занять активную позицию на основе тех знаний, которые вы презентуете в качестве объективных». Залог успеха презентации — «содержание должно быть хорошее, и обертка должна быть яркой и производящей впечатление на умы». Никто из присутствующих не дерзнул возразить, что такие задачи ставились перед учеными историками в последний раз лет семьдесят назад и только с прикладной целью написания мобилизационно-националистических школьных учебников.
А собственно историческая наука, добывающая проверяемое знание, никаких «интересов» учитывать и защищать не умеет в принципе, поскольку ученый исследователь не знает наперед ответа на поставленный вопрос, а коли знает, то занимается вненаучной деятельностью и из ученого сообщества извергается.
Столь же экзотичны представления российского лидера относительно исторических источников, он убежден, что «первоисточников мало, и нет уверенности в том, что это, собственно говоря, и есть первоисточники, что это не списки (а в списки всегда могут быть внесены какие-то изменения). Самая надежная культура — это, кстати говоря, устная культура».
Но это бы полбеды. Беда в том, что высказывания Владимира Путина, которые в силу самого формата собеседования имели характер руководящих указаний, принципиально антиисторичны. Он глубоко убежден, что за тысячу лет мир нисколько не переменился, а мотивы и нравы геополитических игроков остаются теми же, что во времена средневековья. Политическая история мыслится им исключительно как сплошной «обмен шайбами» (это сказано буквально о «четвертом разделе» Польши между Германией и СССР в 1939-м, которая незадолго перед тем поживилась частью Чехословакии), в виде серии сменяющих друг друга силовых разборок и изящных «надувательств». Возможность неманипулятивной политики и нравственного основания общественного действия даже не обсуждается. Более того, все такого рода игроки, с которыми современной России возможно установить преемство, сменяя друг друга на протяжении тысячелетия, преследовали сегодняшнюю цель российского президента. Как он выразился применительно к аннексии украинского Крыма: «И Херсонес — это же что? Это Севастополь. Вы представляете, какая связь между духовным истоком и государственной составляющей, имея в виду борьбу за это место, и за Крым в целом, и за Севастополь, за Херсонес. По сути, русский народ много веков борется за то, чтобы твердой ногой встать у своей исторической духовной купели».
Суждения русского народа насчет «крымнаш» до опросов российских полстеров последнего полугодия историкам неизвестны, а полстеры ни разу не спросили, ведают ли нынешние ответчики о крещении киевского князя в крымском Херсонесе.
Но князь Владимир Святославич, осаждавший Херсонес в 988-м ради руки византийской царевны Анны, князь Василий Голицын, дважды ходивший на Крым в 1687-м и 1689-м в союзе с поляками и венецианцами под знаменем «Священной лиги», имевшей целью изгнать мусульман из Европы, фельдмаршал Христофор Миних, штурмовавший Перекоп в 1735-м, дабы утереть нос конкурентам — фаворитам Анны Иоановны Остерману и Бирону, советские командармы Фрунзе, Блюхер и Махно, совместно выбивавшие из Крыма «белых» в 1920-м, сильно бы удивились, представь им кто-нибудь такую единообразную мотивацию их действий. Как поместить в этом ряду соискателей «духовной купели» Никиту Хрущева, передавшего в 1954-м Крым по административно-техническим соображениям из РСФСР в ведение УССР, единственного в списке распорядителей судеб Крыма представителя зрелой советской формации, крушение которой — «главная геополитическая катастрофа XX века», пусть президент объяснит особо.
Объективная наука живет вне национальных и каких бы то ни было вообще ценностных рамок. Невозможно представить себе всерьез национально особливую «австралийскую термодинамику», а явившиеся несколько лет назад на просторах всемирной сети «Начала православной арифметики» — несут на себе очевидные черты душевного нездоровья сочинителя. Историческая наука не исключение. Призывая молодых историков действовать в качестве агентов «опрокинутой в прошлое» политики российской власти, Владимир Путин обрекает их остракизму из мирового ученого сообщества. Впрочем, он вполне отдает себе в этом отчет и готов компенсировать потери, в частности — отменить для «патриотической историографии» библиометрические нормы, усердно насаждаемые в других областях науки: «Нужно вместе с правительством, с администрацией президента, вместе с Академией наук найти такие формы, которые бы поощряли исследователей в этой сфере и не только в зависимости от того, где публикуется и как часто упоминается эта работа».
Фора эта, как известно по опыту, не пойдет впрок ни историкам, ни стране. В 1988-м пришлось отменить выпускные школьные экзамены по истории — десятилетиями возводимая на особицу от остального ученого мира цитадель советской исторической науки рухнула под натиском вала простых архивных публикаций. А через три года обрушилось и само пестовавшее эту «патриотическую» науку государство. Но, кажется, мы опять собираемся историей «гордиться», а не смиренно учить ее уроки.
Источник:
"Ежедневный журнал", 7 ноября 2014,
